А “лучший мир для всех”… что ж… помните у, прости Господи, Стругацких: счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным. Да разве ж мы против? Разве ж мы звери?..
Тезисы по российской национальной политике. (Руководитель авторского коллектива А. А. Шаравин). М., Институт политического и военного анализа, 2004, 32 стр. <http://www.ipma.ru/publikazii/etnosotn/372.html>.
Жанр: как нам обустроить… Обустроить — что? Новую Россию. Это уточнение принципиально и не очевидно. Поскольку — воспользуюсь словами из недавней статьи публициста Александра Храмчихина (“GlobalRus.ru”) — “интерпретация происходящего в стране <…> полностью отдана людям, не приемлющим новую Россию („третью Россию”, если считать первой страну до 1917 г., а второй — СССР)”. Эту же мысль развивает в предисловии к рецензируемой брошюре Сергей Маркедонов: “<…> есть три виртуальных, весьма мифологизированных образа. Первый — это образ Советского Союза, с которым его создатели связывают существование Золотого века, когда люди „жили, как боги, с спокойной и ясной душою, горя не зная”. Что для них современная Россия? Обрубок СССР, ублюдочное государство, которое и защищать-то неприлично. <…> Второй миф — это Российская империя, с которой его создатели нам предлагают „восстановить историческую преемственность”. <…> Третий миф — это миф „возрождения”, обретения „корней”, „возвращения к истокам”. Его певцами выступали и выступают деятели как этнонационалистических движений в республиках в составе России, так и всевозможных региональных течений (казачество, например). <…> Интересно, что творцы всех трех мифов нередко гневно и с пристрастием осуждают друг друга, но все их лозунги при внешнем различии глубинно близки. Для них современная Россия, Российская Федерация как реальность не существует и не представляет интереса”.
Теперь к делу: “Предложения, изложенные в настоящих тезисах, позволяют в рамках конституционного поля, без чрезвычайщины и включения жестких репрессивных механизмов, реализовать политический проект по формированию российской гражданской политической нации (курсив мой. — А. В. )”. Забавно, что само построение фразы подразумевает хотя бы теоретическую возможность формирования РГПН и через включение “жестких репрессивных механизмов”. Далее: “Без преодоления „культа крови” мы будем обречены на постоянное „предчувствие гражданской войны” и постоянное деление на „своих” и „чужих””. Но вот беда (это уже я размышляю над прочитанным): это самое неполиткорректное/политнекорректное деление на “своих” и “чужих” экзистенциально неустранимо, это вообще, нравится нам или нет, единственно возможный способ быть . Переменной тут является только психологическая граница между “своими” и “чужими”, которую и предлагается совместить с границей существующего государственного образования, в данном случае — Российской Федерации (что, подчеркну, само по себе не лишено смысла). Концепция “российской гражданской политической нации” (в том числе и в тезисах ИПВА) может выглядеть вполне убедительно — при условии приятия некоторых исходных мировоззренческих предпосылок (останавливаться на которых я не буду). Но при иных предпосылках, иной картине мира (иных “тараканах в голове”) “гражданская нация” выглядит интеллектуальным недоразумением . “Что значит определить нацию как сообщество граждан государства? — процитирую еще раз философа Михаила Ремизова1. — Это значит утверждать, что границы нации производны от юрисдикции государства, то есть, в широком смысле, от правового оформления его границ. Иными словами, это значит признать, что данная нация учреждена данным государством (или, если угодно, правовыми положениями о его границах). Чем же тогда учреждено государство? Ирония в том, что конституционная претензия современных государств состоит в том, что они учреждены своими нациями. Которые предварительно учреждены ими”.
Есть и эстетическое препятствие: “россиянин” — как-то не звучит . Не то что “гордый росс”.
Октябрь 93. Военные под российским триколором. М., Институт политического и военного анализа, 2003, 64 стр. <http://www.ipma.ru/publikazii/facts/379.html>.
Вот еще одна примечательная брошюра, выпущенная ИПВА. Мне уже приходилось когда-то писать, что защитники Верховного Совета, потерпев в 1993 году военно-политическое поражение, в полной мере взяли реванш в сфере литературно-политической, выпустив неисчислимое количество статей, мемуаров, романов, стихов, пьес о зверствах “оккупационного режима”, и, взяв если не качеством, то количеством, перехватили право “победителей” на интерпретацию истории. А те и не возражали. “Когда-нибудь спустя много лет историки назовут российскую буржуазную революцию конца ХХ века „странной” <…>. Она оказалась в состоянии побороть советскую власть (то есть выполнить задачу, которая была не под силу Временному правительству и белому движению). Но российская буржуазная революция не смогла легитимизировать собственные победы, дать идеологическое обоснование самой себе, — пишет в обширном предисловии Сергей Маркедонов. — В октябрьские дни десять лет назад был решен основной вопрос российской буржуазной революции конца столетия — вопрос о власти. <…> Эти люди [российские офицеры], едва ли до конца осмысляя это рассудочно, творили российскую историю2, российскую буржуазную революцию, а потому заслужили право быть услышанными. Хотя бы и спустя 10 лет. Мы публикуем их рассказы так, как мы их записали, с небольшими редакционными сокращениями”. Сказать, что эти записи интересны, — значит ничего не сказать. К сожалению, тираж всего тысяча экземпляров. Вот несколько кусочков, которые не могу не привести. Игорь Астахов: “Я работал тогда в Службе безопасности Президента. <…> Начальником личной охраны Руцкого был мой товарищ. Я с ним встретился. Посидели мы с ним на балконе, покурили и задали вопрос: „Будем стрелять друг в друга?” Мы ведь все служили в единой службе безопасности, прекрасно знали друг друга, начинали вместе. Мы оба офицеры, так что на тот вопрос ответили: „Как Бог велит”. В ту же ночь Президент вызвал к себе всех командиров — от командиров отрядов до командиров штурмующих структур. Я этого никогда не забуду — и торжественно, и страшно. Исторический момент. Президент говорит: „Пришел час, когда я как Президент и Верховный Главнокомандующий отдаю приказ убивать”. Это была команда на штурм. <…> В Белом доме ни одного выстрела не было. На третьем этаже нас обстреляли собственные танки. Связи никакой не было. <…> И трубка Хасбулатова лежит. Я ее в карман — трофей!” Анатолий Цыганок : “В октябре 1993 г. я был начальником городского штаба Московских народных дружин. <…> Где-то ночью приходит ко мне войсковой старшина и объявляет: „Сотня Всевеликого Войска Донского прибыла для защиты Президента Ельцина”. Именно эта сотня выселяла из гостиницы „Россия” множество чеченцев, собравшихся там по призыву Хасбулатова”. Александр Шаравин (в настоящее время — директор ИПВА, профессор): “В ночь с 3 на 4 октября стало понятно, что армия в лице министра обороны предала Президента. <…> К утру 4 октября в народные дружины записалось где-то около 18 000 человек. Это те, кто именно записался, — ведь многие люди не хотели своих имен оставлять, понимая, что в случае победы мятежников последствия для них могли быть самые плачевные. Так вот, из записавшихся тысячи две с половиной были офицеры. В сущности, два офицерских полка. Это наводило на вполне серьезные размышления о том, не предпринять ли нам самим попытку штурма Белого дома. Если бы эти люди были вооружены, то вполне были бы в состоянии выполнить такую задачу. Но крови, конечно, пролилось бы много”.
Тут нужен Шолохов, между нами говоря.
Не Проханов, не Максим Соколов.
Максим Артемьев. Почему. М., О.Г.И., 2004, 112 стр.
Эту книжку коротких эссе, подаренную мне автором — публицистом Максимом Артемьевым (род. в 1971), я начал листать еще в метро, благо читается она с любого места. Сквозные темы: альтернативная история, эволюционная теория, восхищение поэзией Льва Лосева… Главное же — редкое в наши дни простодушие . “Задумаемся: а тот факт, что люди говорят на тысячах языков, служит благу или злу?..” Простодушие восприятия: “Рассказы Толстого для детей — жестокая книга. Я поразился, сколь много там смертей и убийств всяких птичек, животных, да и людей”. Простодушие незнания: “Сергей Прокофьев. Я ничего не знаю о его жизни. Но все равно, возьмем только формальные аспекты…” Простодушие самоуверенности: “И еще — за все годы советской власти не вышло ни одной (!) книги о немецких солдатах на Восточном фронте”. Восклицательный знак принадлежит автору, лучше бы он поставил — вопросительный. Я-то еще в годы своего советского отрочества читал по-русски о том, что “смерть пахла в России иначе, чем в Африке” (первая фраза достаточно известного романа Ремарка “Время жить и время умирать” — М., Издательство иностранной литературы, 1959), да и много еще чего — на эту тему. Полистаем дальше. “Все языки равны, и все литературы тоже, тем не менее особенности существуют. В России слабо развит жанр воспоминаний”. “Крупнейший русский прозаик современности после Солженицына — Роман Сенчин”. После каждой второй фразы хочется впечатать знак копирайта: © М. Артемьев. “Каким будет мир через тысячу лет? Можно предположить, что совсем не таким, какой он сейчас, но не более (? — А. В .). Посмотрим на себя нынешних глазами человека тридцатого века”.
