Сережа энергично работал ногами, рулил, надавливая руками Тане на бока, иногда его нос тыкался в ее щеку. Один раз в такой момент Таня повернула голову, он увидел близко ее глаза и сильно покраснел. Приходилось ему и раньше возить девчат на раме велосипеда, но что- то он не краснел до этого.
Таня увидела большую холмистую равнину, замкнутую подступающей тайгой. В середине равнины — песчаный карьер с огромным терриконом красноватого песка, а слева от террикона на бурой поверхности возились три маленьких трактора, покрашенные наполовину в желтый, наполовину в красный цвет.
Сережа остановился. Таня спрыгнула. Он посмотрел изпод руки.
— Вон ближний трактор Вальки Марвича. Дальше сами добирайтесь, а мне пора на судно.
Таня перебежала через шоссе, скатилась под откос, угодила в пласт залежавшегося черного снега и промочила ноги. Она пошла напрямик, и на ботинки ее налипло по полпуда глины. Она шла и смотрела на трактор, на то, как поднимался маленький ковш и высыпал глину и как он падал вниз. Человек, ворочавший рычаги, был в ватнике и без шапки. С каждым Таниным шагом он все больше походил на Марвича. Она побежала, глядя на его ввалившиеся щеки, на слипшиеся на лбу короткие волосы. Он развернул трактор и заметил ее. Осторожно опустил ковш и вытер лицо рукавом.
Их разделяла траншея. Таня махнула рукой и счастливо засмеялась.
— Валька, узнаешь?! — крикнула она.
Можно было не кричать, можно было говорить тихо.
— Здравствуй, милая, — тихо сказал он.
Она подпрыгнула на краю траншеи, как прыгала когдато года три назад.
— Что ты делаешь? — спросил Марвич улыбаясь.
— Гуляю! — закричала она. — А ты?
— Я рою траншею.
— А зачем она?
— Для теплоцентрали, — сказал он. — Прыгай же!
Она прыгнула через траншею.
Очень высоко, в черных переплетениях стальных ферм сквозило сизое небо с мелкой-мелкой, словно сделанной тончайшей спицей, наколкой звезд. Таня и Марвич медленно шли под сводами главного корпуса. Гулко стучали их шаги по бетонному покрытию. Здесь было тихо, сумрачно, таинственно, и только где-то в конце гигантской конструкции на большой высоте вспыхивала сварка, и только редкие возгласы сварщиков, перекатываясь, плыли в высоте, непонятные, как большие темные птицы.
Они остановились. Марвич поцеловал Таню. И вдруг быстро отошел от нее, скрылся в тени чудовищного упора.
— Валька! — крикнула Таня и испугалась силы своего голоса, который уходил вверх и уже начинал жить своей собственной, обособленной от нее жизнью.
— Вхожу я в темные храмы, — откуда-то из мрака медленно и торжественно прочитал Марвич, -
Совершаю свой бедный обряд,
Там жду я Прекрасной Дамы
В сиянии красных лампад…
В темноте светилась только сигарета в его руке. Таня сделала было шаг, но, как дальняя зарница, вспыхнула сварка и осветила прижавшуюся к упору, невероятно маленькую, словно в перевернутом бинокле, фигурку Марвича; метнулись большие тени, все затрепетало и вновь погрузилось в темноту. Таня осталась стоять на месте.
А голос Марвича, сильный и строгий, с монотонным распевом продолжал:
В тени высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей,
А в лицо мне глядит озаренный
Только образ, лишь сон о Ней.
То и дело вспышки озаряли бетонное покрытие, освещая странным мгновенным светом две маленькие фигурки далеко друг от друга и похожие на гробницы глыбы компрессоров; казалось, вот-вот разразится гроза, но вновь возникала минутная темнота, словно качающаяся под удары метронома…
Ухнула где-то чугунная баба. Послышался резкий свисток паровичка.
Марвич подошел к Тане.
Они обнялись и пошли назад; сторонясь грузовиков, направились к шоссе. Над зубчатым контуром тайги поднималась полная луна. Маячили слабые огоньки Березани.
— Зачем ты меня сюда привел? — спросила Таня.
— Чтобы прочесть тебе эти стихи, — улыбнулся Марвич.
— Почему именно здесь?
— Мне здесь нравится, — медленно заговорил он. — Здесь наша общность, здесь наша цельная душа. Мы заняты одним делом и чувствуем теплоту друг к другу, хоть и не все знакомы, но мы все вместе — сварищики, крановщицы, шоферы, трактористы… Понимаешь? Все вместе… Поэтому я и привел тебя сюда. Ты понимаешь меня?
— Я тебя люблю, — сказала она.
На главной площади Березани под луной кипела вечерняя жизнь: скрипели ржавые велосипеды, тарахтели мотоциклы, под гитару молодые голоса орали песни, группа парней штурмовала ресторан Роспотребсоюза, под арками торговых рядов жались парочки, сторожиха шугала их, но бесполезно.
— Сегодня была получка, — сказал Марвич. — Прекрасная Дама, пошли на «пятачок».
На «пятачке» возле общежития монтажников колыхалась густая толпа танцующих. Кто-то вывел через динамик мощный звук радиолы.
«Давай, бабушка, давай!» — кричала певица из динамика.
Таня и Марвич пустились в пляс.
— Валька, Валька, не стиляй! — крикнул из толпы чейто веселый голос.
— Так ведь это же чарльстон! — крикнул Марвич в ответ.
— Законно, Валька! Давай, бабушка, давай! — крикнули из другого места.
Таня отплясывала, и Марвич отплясывал вместе с ней, обняв ее за плечи. Она смеялась, и муж ее смеялся. Ей не верилось, что у нее такой вот муж, веселый, легкий парень. Она увидела, что над толпой танцующих возвышается огромная Доска почета с резными пышными знаменами и гирляндами, и там среди многих насупленных фотографических лиц заметила и насупленное лицо Марвича.
— Ого, Валька! — засмеялась она. — Я смотрю, ты здесь в лучшие люди вылез.
— А что! — усмехнулся он. — Я тут не из последних.
— А рядом с тобой это Югов?
— Ага!
— Вы знакомы?
— Здрасьте! Лучшие друзья. Вторая койка в вагончике — это ведь его.
— Вот хитрый Сережка! — воскликнула Таня.
Из-за Доски почета выглянуло несколько физиономий.
— Валька, иди сюда! — поманили Марвича.
Марвич потащил Таню за доску, и там они увидели группу притаившихся парней.
— Хочешь хлебнуть? — спросил один из них и протянул Марвичу пузатую тяжелую грелку.
— Что это? — спросил он, принимая грелку.
— Вермут розовый.
— Хочешь? — Марвич протянул грелку Тане.
Таня отвинтила пробку и засмеялась.
— Это для меня ново. Из чего угодно пить приходилось, а вот из грелки впервые.
— Вермут на женщин хорошо действует, — сказал длинный блондин с ястребиным прищуром.
— Правильно, — подтвердила Таня. — Только вот жалко, на мужчин вермут плохо действует.
Все засмеялись.
— Откуда девчонка? — шепнул блондин Марвичу.
— Это жена моя, — шепнул тот в ответ.
— Ух ты! — ухнул блондин.
— Ребята, знакомьтесь, — сказал Марвич. — Это жена моя, Таня.
Грелка быстро опустела. Блондин свернул ее в трубочку и сунул в карман.
Потом они попали на какую-то свадьбу в общежитии. Попали уже к тому моменту, когда там песни начали петь, а некоторые мужчины выходили в коридор для серьезных бесед. Тут обязанности распределились правильно: Таня пела, а Марвич бегал в коридор разнимать парней. Потом он присел рядом с Таней на койку, притихший, с небольшим синяком на скуле.
— Опять ты дрался? — Таня потрогала синяк.
— Это драки пустяковые, — сказал он. Дружеские шлепки.
— Да уж, у тебя были драки почище. Я помню, каким ты пришел ко мне в гостиницу.
Марвич вздрогнул и диковато посмотрел на нее.
— Ты был весь разукрашен тогда.
— Кянукук мне делал примочки, — глуховато сказал он, глядя в пол.
Он вспомнил все это с неожиданной ясностью и будто снова почувствовал боль и легкость побежденного.
— Кстати, где он, не знаешь? Я писал, а он не отвечает.
Он вспомнил о тех троих и сам удивился, почему не спросил о них, почему он не спросил у нее ничего о том лете, чем оно кончилось, — как будто и не было его никогда.
— Ну и паренечек был. Петух на пне. Жалкий такой, но симпатяга, как щенок. Врун он был отчаянный, все хотел на радио устроиться. Ты не знаешь, где он сейчас? Я все время чувствую какую-то вину…
Таня молчала. Марвич поднял голову и увидел, что она смотрит в потолок, закусив губу. И бледная как мел.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы, -
распевали за столом гости и молодожены. А возле двери барабанили каблуками девчата совсем уже под другую музыку.
— Что с тобой? — спросил Марвич.
— Он умер, Валя, — сказала Таня и, вздохнув, провела рукой по лицу. — Умер Кянукук.
— Что ты болтаешь? — тихо проговорил Марвич и вдруг вскочил. — Что-о?!
