3
– С некоторых пор меня включили в закупочные комиссии нескольких городских музеев, а также сделали членом закупочной комиссии областной библиотеки имени Ленина. И вот с полгода назад новый директор библиотеки Ким Матвеевич Ильинич пригласил меня познакомиться. Я пришел, мы посидели, поболтали, а потом он мне и говорит: «Давай я тебе покажу одну страшную вещь, с которой не знаю что делать?» И ведет он меня в подвал, а там помещение – зал целый метров на шестьдесят и высотой метра четыре. С половины зала с наклоном под потолок что-то закрыто брезентовыми полотнищами. Директор стаскивает брезент с этой горы, и я вижу штабеля старинных книг в дорогих кожаных переплетах. На глазок профессионально – там было не меньше семи тысяч, а может, и все десять. С уровня глаз и выше можно было понять, что это старинные книги. Но от пола на метр или полтора была видна только бумажная труха: крысы сгрызли все! «Это библиотека Дмитрия Андреевича Балики. Знаешь, кто это такой?» «Конечно!» – ответил я Ильиничу.
Дмитрий Балика был замечательной личностью, не только потому, что был реальным создателем областной библиотеки, которая стала фактически всесоюзным депозитарием. Он начал работать в библиотеке в начале тридцатых заведующим отделом библиографии, а фонды тогда уже составляли более двух миллионов. Но дело даже не в этом, а в том, что это был крупнейший специалист-библиограф в стране, до переезда в наш город он являлся ученым-библиографом Украинской Академии наук. А официальное ученое звание его было: доктор библиографических наук! Да-да! Хотя такого ученого звания никогда не было, для него специально Луначарский провел через Совнарком решение и лично поздравил Дмитрия Андреевича.
Да что говорить, если у меня дома лежит легендарный «Альманах библиофила» 1929 года, особый именной экземпляр Д. А. Балики на бумаге верже с иллюстрациями на палевой бумаге. Таких напечатано было всего 44 штуки! При общем тираже – 300!
«Как же так?» – спросил я у директора библиотеки. «А вот так! Балика завещал свою личную библиотеку нам, наследники после смерти завещание выполнили, и лежат эти книги в этом подвале уже пять лет. Никто за такие подарки спасибо дарителям не говорит. Дарителю кажется, что он совершает подвиг или какое-то благодеяние. А у меня места нет! У меня девочки нет, которой я должен бы был поручить разобрать эти сокровища. А ведь ты понимаешь, что это сокровища. У меня девчонки получают по семьдесят рублей, а она должна в течение дня заполнить пятьдесят карточек: „Известия“, „Правда“, „Труд“, „Балахнинская правда“, „Богородская правда“ и так далее. И вот я должен ей сказать, что кроме основной работы теперь она должна еще переписать по всем научным правилам эту гору книг. Как по-твоему, скажет она спасибо профессору Балике? Вот такие бывают подарки!»
Так вот, товарищ генерал, я-то не государственный человек, я лишь – товаровед. А вам, государственному человеку, загадка: что делать с крупнейшими частными коллекциями? Передавать их в государственные хранилища или пусть продолжают жить своей жизнью: переходить из рук в руки от одного собирателя к другому?
– То, что вы сейчас рассказали – невероятно! – Лицо генерала оставалось непроницаемым, и интонация не говорила о том, что история его разволновала. – То, что вы мне показали и рассказали сегодня, и порадовало, и удивило.
Не успел Геннадий Иванович выкурить сигарету у себя на книжном складе, где он обычно уединялся, чтобы сбросить напряжение, – как дверь приоткрылась, и показалась хитрая мордочка уборщицы Лиды.
– Иваныч, директриса зовет.
Но тут же мордочка пропала, и через широко распахнутую дверь в подсобку вошла Ольга Михайловна. Описывать женщину ее габаритов невозможно: она была просто очень большая. Вся!
– Ну что, товаровед? Ведешь обедать в ресторан!
– Кого?
– Ну, не генерала же! Нас с Зинкой! И запомни этот день. Как жена майора говорю тебе: больше тебе в жизни не подвернется такой случай – пожать руку генералу армии, и даже чуть-чуть повыше… – Она возвела глаза к потолку, словно пытаясь узреть сквозь него вершину, хоть в малой степени подходящую для сравнения.
Юрий Иванович позвонил через два дня, сказал, что зайдет, и попросил в обеденный перерыв ждать его в магазине. Прошел он, конечно, через служебный ход, со двора – как раз в это время разгружали машину с книгами. Поздоровался с Геннадием Ивановичем за руку и, оставив дверь открытой, уселся на стул так, чтобы был виден весь огромный пустынный торговый зал магазина.
– Геннадий Иванович, у меня к вам два сообщения, оба важные и оба приятные. Во-первых, руководство нашей организации просило меня передать вам благодарность за помощь. А второе… – Юрий Иванович на мгновение замолчал, нахмурил брови и продолжил: – …сегодня с нарочным из Москвы пришла бандероль на ваше имя от Федора Денисовича. Там две книги с благодарственными словами в ваш адрес.
– А где же книги? И хоть какие книги-то?.. – нетерпеливо перебил посетителя Геннадий Иванович.
– Книги интересные! Это – Наталья Решетовская! Слышали про такую? Первая жена Александра Солженицына?
– Да, слышал… – как-то неопределенно ответил товаровед.
– Так вот одна книжка, это – «В споре со временем», издана АПН по нашему заказу, и распространяется она через дипломатические представительства за границей. Так что об этом болтать не следует! А вторая – на французском языке. Название ее переводится вроде бы: «Саня: моя жизнь с Александром Солженицыным», издана она в Париже. Обе книжки Федор Денисович вам подписал, одну по-русски, другую – по-французски.
– Юрий Иванович, так чего же вы их мне не принесли-то?
– Геннадий Иванович, книги останутся у нас в конторе – так решило руководство. Так будет лучше и для вас, и для нас. Подумайте сами – что будет, если кто-то не очень умный увидит их у вас дома? Могут и вас, и нас неправильно понять… А за сохранностъ не тревожьтесь, храниться они будут надежно, в сейфе. Так что если вам любопытно подержать их в руках – заходите…
…Хоронили Тамару Павловну на еврейском кладбище. Да какое оно еврейское – обычное, русское, православное, даже небольшой храм при входе стоит, при желании и отпеть можно. Только в глубине этого заросшего кленами и липами массива есть выделенные для еврейской общины два больших квартала. Проходя меж рядами разнокалиберных надгробий, налезающих друг на друга и теснотой этой лишний раз подтверждающих название «община», любой старожил города видел знакомые фамилии и невольно вспоминал прожитую жизнь.
Хоронили Тамару Павловну в ограду к мужу и сыну. Провожающих на похоронах было не много. Друзей и знакомых почти не осталось в девяносто-то два года: всех уже перехоронила. А ведь ее специальностью было людям новую жизнь давать: врач, акушер-гинеколог.
Сергей Сергеевич Соловьев со своим другом Геннадием молча шли по узкой кладбищенской аллее от могилы к выходу.
– А ты знаешь, какую интересную вещь я сейчас вспомнил, – заговорил Геннадий. – Моя бабушка Вера Николаевна после войны познакомила Тамару Павловну с Максимом Петровичем Дмитриевым, нашим замечательным нижегородским фотографом, чтобы она, будучи молодой врачихой, могла подработать, за ним ухаживая. Дмитриеву тоже было за девяносто, когда он умер, как и нашей Тамаре Павловне. Он и умер у нее на руках – как эстафету долгожителя передал.
– Смотри: Яшка Шац! Я с ним вместе учился, – прервал Геннадия Соловьев, указав на скромный памятник.
– Я его тоже хорошо помню.
– Если здесь походить, столько знакомых найдешь! Вон Соня Гранберг, смотри: в восемьдесят пятом году умерла, в сорок семь лет. Она на мясокомбинате работала. Ее в тюрьму посадили как раз за месяц до того, как я туда пришел. Четыре года отсидела, вышла, и сразу умерла…
Опять он чувствовал себя неважно: привычно, но неважно. С утра – контрастный душ, бритье опасной бритвой, одеколон «Шипр», чистая нейлоновая рубашка, чашка индийского растворимого кофе и в полдевятого – на рабочем месте. Только чувствовал он себя все равно паршиво: организм отказывался окислять жуткие объемы спиртного, которые сваливались на него в последнее время. Можно, конечно, выпить эту кэгэбешную таблетку «антидэ», якобы для специальных агентов, – моментально разрушает весь алкоголь в желудке, а заодно прихватывает и печень. Таблетка, стакан «Боржоми» и через двадцать минут – здоров. Испробовано – действуют безотказно. Но стандартный способ – и надежней, и человечней: позвать Вадика, своего разведчика, советчика и тайного лекаря, и решить с ним утреннюю проблему. Вадик выпивал редко и только по делу, только рюмку и только с начальством. И сегодня как раз такой случай. Значит, надо с Вадиком освежиться коньячком, закусить лимончиком с солью, обсудить положение, потом – еще рюмку, позвать Марину – чашечка кофе, и снова можно работать до десяти вечера. Отлично! Но эти вошедшие в систему совещания после заседаний бюро обкома партии по нагрузкам будут, пожалуй, посуровее бурных трехдневных семинаров ЦК комсомола. Надо учесть!
