– Но вы прекрасно одеты, – возразил Лайонел, опускаясь на колени и все ближе склоняясь к ней. – Я все утро собирался сказать вам, как очаровательно вы выглядите сегодня – совершенно неотразимо – вам так идет это платье, а ваши глаза под широкими полями шляпы похожи на подтаявшие кусочки масла…
Элеонора церемонно поблагодарила за комплимент.
– Но я понимаю, о чем вы говорите, – продолжал он. – Одежда в такую погоду, как сегодня, – это излишество, навязанное модой, стесняющее движение, совершенно нелепое. А я мог бы вообразить, какой вы предстанете без одежды – так сказать, в естественном виде, au naturel. Профессор Кунц тотчас избавил бы вас от этого костюма, и от белья тоже. – Он снова откинулся назад, широко раскинул руки, вбирая в себя солнечный свет, легкое дыхание ветра, не оскверненный человеком пейзаж, простиравшийся вплоть до горизонта. – Какой прекрасный день! Никакая прогалина в Баварии, никакой утес в Блэк Форест, никакой грохочущий водопад не сравнится с этим ландшафтом, ведь правда же?
– Да, – согласилась Элеонора, покусывая травинку. – Однако если бы мы решили нынче основать местное отделение «Freikorper Kultur», мне пришлось бы лишиться вашего общества и компании Фрэнка и профессора Гундерсона, не говоря уж о возвышающем душу обществе двух наших землекопов. Я бы осталась наедине с Вирджинией, и это было бы так скучно, что все солнечные ванны того не стоят.
– Отнюдь нет, дражайшая Элеонора. Конечно, несколько отсталый и привыкший к пуританской морали директор нашего Санатория требует разделения полов, словно в обнажении человеческого тела есть нечто постыдное, словно наше тело – это какая-то мусорная куча, а не храм, который он сам постоянно призывает чтить. Как вы знаете, Герхард Кунц поощряет свободное общение полов. А почему бы и нет?
Элеонора не знала, почему бы и нет. Она с упоением и ужасом читала у Кунца те страницы, где описывались развлечения в обнаженном виде; она воображала себе мужчин – волосатых сатиров, которые окунаются в ледяную реку, а затем греются на солнышке, возлежа на гранитном постаменте. Женщины сидят подле них, их нежные, теплые тела обнажены, груди тянутся к земле, влекомые силой тяжести, все ведут легкомысленную, веселую болтовню. Элеонора не была близка ни с одним мужчиной, кроме Уилла, и она любила Уилла, но она ощущала в себе присутствие какой-то иной силы, что-то тайно, но мощно билось в ее жилах, требовало выхода. Она поглядела Лайонелу в глаза.
– Почему бы и нет? – повторила она.
* * *
После ланча – хлеб из отрубей, сэндвичи с арахисовым маслом и огурцами и захваченная Беджером бутылка воды «Конкорд» – все устроились кружком на одеяле Вирджинии: Лайонел по одну сторону от Элеоноры, Фрэнк по другую, за ним профессор Гундерсон и наконец, для завершения композиции, – Вирджиния. Под отдаленный перестук лопаты и кирки они говорили об археологии, здоровом образе жизни, френологии и нудизме. О последнем Фрэнк говорил крайне осмотрительно, Вирджинию переполнял энтузиазм, профессор Гундерсон был сдержанно-уклончив. Покуда Фрэнк вещал, а профессор Гундерсон с повышенным интересом изучал свои записи, Лайонел не сводил глаз с Элеоноры. Вирджиния зашла уже довольно далеко – расстегнула верхнюю пуговицу на блузе и подвернула юбку так, что показались снежно-белые кружева ее панталон. Элеонора оставалась при полном параде. Она признавала только такой подход – либо все, либо ничего. Тем временем разговор перешел к археологии, коротышка профессор прочитал лекцию о племенах – создателях курганов, которые населяли эту местность прежде потаватоми. Фрэнк встрял со своей френологической теорией – что-то об индейцах вообще и об этих индейцах в частности, – но Элеоноре показалось, что в последнее время Фрэнк становится занудой. Прошло немало времени, прежде чем один из землекопов взволнованно вскрикнул, и Фрэнк с профессором, отделившись от группы, поспешили заглянуть в имбирно-коричневую дыру. Тут-то разговор и принял более интересный оборот.
– Кстати, Лайонел, насчет свободы тела, – выдохнула Вирджиния, придвигаясь поближе, чтобы сомкнуть разорвавшийся круг. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы направили меня к доктору Шпицфогелю. Я в жизни так прекрасно себя не чувствовала. Я совсем не хочу принижать ценность методов Санатория, они, безусловно, пошли мне на пользу, и я вовсе не собираюсь отсюда уезжать – но доктор Шпицфогель! О! – она театрально закатила глаза и покровительственно улыбнулась Элеоноре.
Элеонора уже слышала о докторе Шпицфогеле. Но все разговоры велись по секрету: стоило упомянуть его имя, и дамы, лечившиеся в Санатории, принимались шептаться, обмениваться многозначительными взглядами и таинственными намеками.
– Разумеется, я слышала о нем, – вставила Элеонора, – но я не знала, что вы…
– Уже три недели, – похвасталась Вирджиния.
Элеонора кожей чувствовала взгляд Лайонела. Она понятия не имела, что Лайонел вовлечен в этот секрет, а следовало бы догадаться. Методика, о которой шла речь (она именовалась «Терапия движения»), не применялась в Санатории. Почему-то она особенно подходила именно женщинам – больше Элеонора ничего о ней не знала. Доктор Шпицфогель, этот загадочный человек, в знакомстве с которым никто не хотел признаваться, с осени начал практиковать в Бэттл-Крик. Элеонора попыталась прочесть хоть что-то в ясном, блаженном взоре Вирджинии.
– Это лечение в самом деле помогает?
– Еще как, – вставил Лайонел, – в особенности оно подходит сверхчувствительным натурам, неврастеникам. Конечно, я не ваш врач, Элеонора, – он вскинул руки и вновь посмотрел на нее особенным взглядом, – но, смею сказать, я направил уже нескольких женщин к Зигфриду, и мне не довелось услышать ни единой жалобы.
– Полностью с вами согласна, – поддержала его Вирджиния, заговорщически кивая головой. – Когда я выхожу из его кабинета, я словно парю в облаках, я так расслаблена, что все поры моего тела прямо-таки источают влагу. В последние два раза мне удалось настолько совпасть с ритмом моей внутренней природы, что доктору пришлось подсаживать меня в кэб. Я так ослабела, Элеонора, я просто таяла.
Элеонора испытала недоумение. С какой стати эта женщина радуется своей слабости? Разве весь смысл физиологического существования не в том, чтобы укрепить свое тело во имя обещанного долголетия?
– Ослабела? – переспросила она.
– Расслабилась, дорогуша. – Элеонора перехватила взгляд, который Вирджиния бросила на Лайонела. Словно сообщники. Она начала раздражаться.
– Послушайте, Элеонора, – мягким, убедительным голосом заговорил Лайонел. Там, в отдалении, мужчины все еще всматривались в яму, что-то восклицая. – Я не спорю, методика доктора Келлога – это первый класс, но вы же знаете, он боится зайти слишком далеко, он не признает крайностей. Главное, выслушайте меня. Вам ли бояться нового? Вы отважно решились зайти в неизведанные области, куда другие боятся и ступить, вы стали вегетарианкой, стали провозвестницей прогресса среди женщин. То, о чем я собираюсь вам рассказать, – это естественное продолжение всего того, что вы уже осуществили. К сожалению, это за гранью тех категорических предписаний, которыми доктор Келлог считает допустимым стеснять своих пациентов. Это великий человек, Элеонора, но и он – не Господь Бог.
– Вот именно, – заметила Вирджиния. Она приблизилась уже вплотную, так что Элеонора почувствовала ее дыхание и аромат арахисового масла. В сочетании с чесночным запахом Лайонела – просто убийственно.
Элеонора улыбнулась, даже рассмеялась слегка, хотя чувствовала, как пульсирует каждая жилка.
– В ваших устах это звучит довольно зловеще. Что вы так все усложняете, Лайонел, Вирджиния? Вы же знаете, я всецело поклонник прогресса, – тут она чуть запнулась. – В чем все-таки состоит лечение?
Вирджиния быстро глянула на Лайонела. Тот всем телом развернулся к Элеоноре.
– На самом деле все очень просто. Доктор дает вам широкое свободное одеяние, что-то вроде сорочки, укладывает на столик с матрасом…
– В очень уютной комнате, – добавила Вирджиния.
– Да, разумеется. Создается атмосфера полного покоя. Так оно и должно быть – в этом вся идея.
– И у доктора Шпицфогеля такие теплые руки! Ни у кого таких нет. Теплее, чем горячая массажная рукавица в Санатории. Он словно излучает внутреннюю энергию…
«Ладно, ладно, – подумала Элеонора, – но что же он все-таки делает?»
– Элеонора! – Лайонел чуть приглушил свой голос. – Я буду с вами откровенен. Как же иначе? Ведь мы добрые друзья, не так ли? И чего нам стыдиться, когда речь идет о человеческом теле?
– Да? – переспросила Элеонора. – Продолжайте.
– В Германии это называется «Die Handhabung Therapeutik».
– Мануальная терапия, – перевела Вирджиния.
– Да, – кивнул Лайонел. – Врач массирует вам матку…
