Вот с этим я не согласен. Наша журналистика и литературная критика обладают массой «достоинств». Одним из таких «достоинств» является полная убежденность в том, что они (то есть журналисты и критики) все обо всем знают. Иногда мне кажется, что даже попадись им под руку книга о жизни марсиан, то и тогда бы они взяли на себя смелость судить о мере достоверности описаний марсианского быта.
Хочется спросить – ну откуда вы знаете, правильно или неправильно Робски описала обитателей Рублевки? Вы что, «рублевская жена»? Или, может быть, «рублевский муж»? Ах, вам так кажется! Это вам одна подружка рассказывала! Ах, по-вашему, иначе и быть не может! И вот тут вспоминается чеховский сапожник. Достоверным творение Робски они сочли лишь потому, что это их представление о счастье. Так бы они себя вели, будь они богатыми людьми. А раз так, то, значит, это правда. Ведь если бы я (рассуждает журналист или литературный критик), являясь нравственным совершенством, так бы себя вел на их месте, то что уж говорить о «рублевских женах», которые в духовном плане, несомненно, находятся гораздо ниже меня.
Мне не хочется здесь разбирать конкретные фактические неточности, разбросанные тут и там в книжках Робски. Но некоторые из них настолько вопиющи, что однозначно свидетельствуют о незнании автором предмета. Например, хоть я и не большой знаток шопинга, но знаю, что настоящая «рублевская жена» (Боже, какая дичь) предпочитает затариваться не в московских бутиках, где все втридорога и коллекции, как правило, прошлогодние, а в Милане и Лондоне. Ювелирку покупают не здесь, а в Париже, на Вандомской площади. Мужские вещи лучше брать в том же Лондоне, на Нью-Бонд-стрит, или в Нью-Йорке, в Bergdorf Goodman на Пятой авеню или в бутиках на Медисон. И так далее.
Несоответствие масштабов денег также характерная черта произведений Робски. Например, за пятьдесят тысяч можно завалить человек десять, а не одного (и того – зря). С другой стороны, героиня первой книги считает, что решила все свои материальные проблемы, продав свой бизнес примерно за триста тысяч долларов. В то время как этих денег, при том образе жизни, который она ведет, едва ли хватит на год. Одно содержание дома и прислуги заберет примерно половину из них.
Можно еще перечислять примеры таких ляпов, но значительно важнее понять их природу. И мне кажется, что я понял, в чем дело.
Поскольку наш журнал мужской, то и поговорим по-мужски. Значит, так. Женская половина обитателей Рублевки делится на две группы. Первая – это жены, матери и дочери «рублевских мужей». Вторая – это так называемые жабы. «Жабы» – это девушки, которые думают, что ведут богемный образ жизни, а на самом деле являются просто дорогими блядями. Это самая бойкая, крикливая и хамская часть местных жителей. Будучи в общем-то неглупыми, они прекрасно понимают всю неустойчивость и двусмысленность своего положения. И поэтому отрываются на всю катушку. Клянчат у любовников дорогие цацки, шмотки, автомобили. Ненавидят друг друга и в то же время, не имея другой аудитории, тянутся к своим товаркам по нелегкому ремеслу, устраивают бурные сборища в пресловутой «Веранде у дачи». Добавлю, что, помимо этой самой «Веранды…», есть еще отсутствующие у Робски, но при этом не менее тусовочные «Причал», «Иль Мулино», «Перец»…
Нельзя сказать, что между классом «жен» и классом «жаб» непроницаемая перегородка. Конечно, некоторые представители изредка перепрыгивают из одного класса в другой. Но такие случаи крайне редки и всегда являются предметом бурного и долгого обсуждения.[27]
Если обратить внимание на то, что у Робски почти все героини либо не замужем, либо являются содержанками, либо, если все-таки они замужем, их брак стремительно близится к концу, то совершенно очевидно, что в ее книжках речь идет не о жизни «рублевских жен», а о жизни «рублевских жаб». И вот тут она действительно демонстрирует знание предмета. Хотя я с этим типом обитателей Рублевки знаком только по визуальным наблюдениям за ними в ресторанах Рублевки, Куршевеля и Сен-Тропе, поэтому насчет кокаина не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. А вот насчет криков, визгов, хамского обращения с официантами и прочих способов обратить на себя внимание – подтверждаю: так оно и есть.
Важным классифицирующим признаком является отношение к детям. Настоящая «рублевская жена» носится со своим дитятей как с писаной торбой. Он у нее самый лучший, а учителя – ублюдки, не понимающие его талантов, врачи – дебилы, которые не видят, что ребенок тяжело болен, няньки – неумехи, не способные научить ребенка самостоятельно одеваться, и так далее. Ребенок с рождения окружен такой стеной любви и заботы, что представить себе случай гнойного аппендицита с перитонитом у него невозможно. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Ребенок для жены – ее главный результат семейной жизни и главный аргумент в пользу своей нужности мужу.
Напротив, «рублевская жаба» воспринимает ребенка как обузу, которая снижает ее конкурентоспособность. Он объект безотчетной ненависти или, в лучшем случае, безразличия. Унюханная кокаином «жаба», отправляющая больного ребенка сожрать ношпы, – очень органичный персонаж. Хочется сказать: «Верю!»
Пусть никого не обманут попытки Робски изобразить своих героинь пытающимися трудиться. Все это лажа. Во-первых, потому что все их начинания терпят фиаско, а во-вторых, потому что осмысленный труд в перерывах между ежедневными ресторанными пьянками и порциями кокаина невозможен. Здесь автор опять демонстрирует незнание предмета.
Кстати, еще один важный штрих. Героиня книги Casual в самом начале книги становится вдовой. Тут же фигурирует персонаж, который является партнером ее убитого мужа. И немедленно нам предлагаются рассуждения героини о том, что ей не на что жить, поскольку муж ей ничего не оставил, кроме дома. Позвольте, хочется спросить – а доля мужа в бизнесе? Она же ее! Судя по тому, что она не испытывала материальных проблем при жизни мужа, непонятно, почему она должна их испытывать после его смерти.
Какова реакция нормальной «рублевской жены»? Вместо того чтобы на последние 50 тысяч нанимать киллера (абсолютно идиотское решение по любым меркам), на эти же деньги нанимается адвокат, оформляется доля мужа в бизнесе, оговариваются с партнерами фиксированные дивиденды – и вперед, в новую жизнь. Я знаю сотни примеров именно такого исхода дела.
Но вот тут-то как раз и демонстрируется разница между реакцией «жен» и «жаб». «Жаба» не имеет никаких легальных прав на долю убитого. И с вероятностью 100 процентов будет послана подальше его партнерами при первых же претензиях на его долю. Поэтому Робски нам опять же показывает под видом типичной «жены» типичную «жабу».
Я не знаю, зачем Робски это делает. Вот ей-богу. Ну если тебе близко знаком какой-то социальный слой людей, так и опиши его. Зачем же мысли и стиль поведения одного класса переносить на мысли и стиль поведения другого? При этом я не утверждаю, что Робски – «жаба». Упаси Господь. Просто, в силу неизвестных мне причин, она, как мне кажется, хорошо знает их ментальность.
И опять вспомнился чеховский сапожник. Может, это ее представление о счастье? Чтоб свиной окорок и четверть хлебного вина… Или, применительно к нашему случаю, чтобы жить как «жаба» и при этом статусно быть «женой»? Бог ее, Робски, знает. И он же ей и судья.
ЯВЛЕНИЕ РОБСКИ
Как бы хорошо было, если бы Робски была «жаба». Все бы встало на свои места. Тогда стало бы понятно знание фактуры. Понятно, почему нужно скормить читателю свою историю как историю «рублевской жены», а не «жабы». Во-первых, потому что так лучше продается, а во-вторых, потому что не каждая женщина готова публично охарактеризовать себя как блядь.
Но здесь меня ждало разочарование. Вот так всегда. Построишь в голове конструкцию, любуешься ею, восхищаешься собственной проницательностью, а вдруг раз – и она рушится как карточный домик.
Пришел Свинаренко и сказал, что в четверг в редакцию приходит Робски. Мы ее будем интервьюировать и фотографировать. «Ок, – подумал я. – Ужо я ей задам».
Накануне, в среду вечером, я, незаметно для себя, набухался с приятелем в бане. Стандартная ситуация. Стопил баню, попарились, выпили пивка, потом водочки и так далее. Мудак, одним словом. А рано утром в четверг, в девять часов, я уже сидел на совете директоров ААР, компании, которая владеет 50 процентов акций ТНК-ВР. Как уже отмечалось выше, работать с похмелья невозможно. Поэтому я сидел тихонько и слушал умных людей. Выступали Вексельберг, Фридман, Кнастер. Совет директоров проходил в Московском гольф-клубе. За окном, на залитых солнцем зеленых лужайках, люди играли в гольф. Я придумывал всякие каверзности, которые применю при интервьюировании Робски. У меня чесались руки. Я был зол и ожидал битвы. Пакости придумывались плохо, поскольку в голове вертелся только светлый образ кружки холодного пива.
