Однажды, когда они возвращались после неудачной охоты, Луло разозлился на Нулланди за то, что он такой веселый. Он знал, что Нулланди думает о своих детях и о том, как он будет играть с ними, когда придет домой. А Луло не мог поиграть со своими детьми, потому что они боялись его.
— Мы ничем не отличаемся от кенгуру, — сказал он Нулланди. — Их убивают, и так приходит им конец. Придет конец и мне. Я знаю, что не буду жить вечно. Я покину жену и детей и никогда больше не увижу их. Я буду мертв. После смерти нет жизни. После смерти есть только смерть.
— А я не собираюсь умирать, — сказал Нулланди. — Я не умру никогда. У меня будет короткая смерть, а потом я снова оживу. И жена и дети всегда будут со мной. Они тоже оживут, как и я.
— Я не увижу больше ни жены, ни детей, когда умру, — сказал Луло. — Я умру навсегда.
— А я умру вон там, — ответил ему Нулланди и показал на восток. Я превращусь в луну и умру ненадолго, а потом снова оживу. Ты говоришь, что умрешь навсегда, значит, ты умрешь навсегда. Твой дух покинет твои кости, и они никогда не найдут тебя снова. Ты превратишься в голубую рыбу, когда умрешь, в голубую морскую рыбу.
— И ты и все люди умрут навсегда, — сказал Луло. — Со всеми случится то же, что и со мной, — все умрут и будут мертвыми и никогда не будут жить снова.
— Нет, — сказал Нулланди. — Со всеми людьми будет то же, что и со мной, когда я превращусь в луну. Они умрут ненадолго, а потом снова оживут.
И тогда Луло и Нулланди расстались, и дружба их кончилась.
А когда они состарились и пришло им время умирать, Нулланди, как он и говорил, превратился в луну и умер только для того, чтобы снова воскреснуть. А Луло превратился в голубую рыбу и, как он и сказал, умер навсегда, и кости его валяются на берегу.
Жило одно племя в краю, который лежал далеко от моря. В лесах Джипсленда, по которым кочевало это племя, было множество кенгуру, воллаби и коал, но людям надоело питаться дичью и захотелось отведать чего-нибудь другого.
— Пойдемте к морю, — сказал кто-то. — В море полно рыбы.
И вот племя двинулось к морю. Люди шли через лес до тех пор, пока не вышли к морю у мыса Шейвин, где на берегу много озер и заливов.
И во всех этих озерах и заливах водилась рыба. В тот летний вечер, когда пришло сюда племя, над травой и водой тучей вилась мошкара, и люди слышали всплески рыбы, прыгавшей за мошкарой.
Мужчины радовались и думали о том, сколько они поймают рыбы. Женщины весело переговаривались. Они понесли своих детишек на берег, где лизали песок тихие волны, чтобы в первый раз выкупать их в синей воде, которая солона на вкус и разливается до самого края земли.
Мужчины сплели сети и сачки. Они пошли с сетями по отмелям и били рыбу острогой. Они метали копья, и ныряли за рыбой, и, поймав рыбину, высоко поднимали ее над головой, чтобы все увидели их добычу.
Вместе с людьми к морю пришли их собаки. Собаки эти были сильные и быстрые, и когда-то они тоже были людьми. Они питались дичью, которую сами ловили, потому что не могли прокормиться теми объедками, что бросали им люди.
В родных краях собаки никогда не голодали, потому что кенгуру и воллаби там было полно, а собаки были хорошими охотниками.
На новом стойбище у моря можно было есть только рыбу, и собаки были голодны, потому что ловить рыбу они не умели.
Однажды мужчины поймали столько рыбы, что едва дотащили ее до стойбища. Они свалили возле костра целую груду серебристой рыбы и, пока женщины жарили ее, прилегли отдохнуть под деревьями.
Собаки поглядели на эту серебристую груду и почувствовали невыносимый голод.
Вожак их подошел к мужчинам и сказал:
— Дайте нам немножко рыбы. Сами вы не съедите столько, а мы голодны.
— Пошел прочь, пес! — закричал один из мужчин. — Собаки не едят рыбу.
— Мы будем есть рыбу, — сказал собачий вожак. — Кенгуру здесь нет, а мы совсем отощали от голода. Дайте нам рыбы, чтобы мы могли поесть и набраться сил.
— Пойдите сами наловите, если хотите есть, — сказал другой мужчина. — А эта рыба наша, и мы не станем делиться с собаками.
— Собаки не умеют ловить рыбу, — сказал вожак.
— Тогда подыхайте с голоду! — сказал первый мужчина и швырнул в вожака камнем.
И тогда все мужчины вскочили и стали гнать собак из стойбища палками и камнями, и глумились, и смеялись над ними.
Собаки убежали далеко в лес, и там они собрались в круг и говорили, говорили, говорили.
А племя пировало в своем стойбище до тех пор, пока от рыбы остались только кости. От всей добычи не уцелело ни одной рыбешки. Они съели все.
Потом они сидели и беседовали до восхода луны, а когда луна взошла, в стойбище вернулись собаки, и они были полны гнева на людей.
И тогда собачий вожак отошел от других, и залаял, и пронесся по стойбищу, и, когда он бежал, он высоко подпрыгивал, и на лапах у него сверкал огонь.
— Да будут наказаны все себялюбцы! — крикнул он и стал колдовать, и от его колдовства словно ветер пронесся над стойбищем, и тогда все люди — женщины, дети и мужчины — превратились в камни.
И с тех пор у всех себялюбцев сердце каменное, и нет в нем ласки и доброты.
Девушка, которая плела сумки
В стране, где горные утесы и море — братья и где деревья стройны и высоки, жила молодая девушка по имени Лована, которая дичилась людей.
Она любила покой и тишину.
Глаза у нее были темные и робкие, но, когда она бродила по лесу, они разгорались от изумления.
Жила она одна в своей хижине, сделанной из коры, и плела сумки для тех, кто в них нуждался. Пальцы у нее были длинные, они быстро и ловко переплетали полоски лыка, и потому она делала сумок больше, чем другие женщины.
Оттого что она была такая тихая, никто не разговаривал с ней подолгу. Юноши ее племени проходили мимо ее хижины, когда шли на охоту, потому что она не умела пошутить с ними и приветить их ласковым словом.
А она смотрела им вслед, потому что один юноша был ей мил, и, когда они скрывались за деревьями, она чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.
Звали этого юношу Яади.
Однажды все племена собрались вместе, чтобы отправиться далеко-далеко на праздник. Дети с криками бегали по лужайкам и прятались меж деревьев. Самых маленьких женщины сажали на плечи и смеялись вместе с ними.
За спиной у женщин висели сумки, те самые сумки, которые сплела им Лована. Мужчины взяли с собой копья и вомеры, и все племена вместе тронулись в путь. Люди шли друг за другом на расстоянии вытянутой руки, и, когда передние уже скрылись из виду, по стойбищу все еще тянулась вереница людей.
Вскоре осталась в стойбище только одна Лована, потому что никто не догадался сказать ей: «Пойдем с нами на праздник».
Люди забыли о ней. И ее мать, и отец, и все ее родственники ушли и даже не вспомнили о ней. Она была слишком тихая, и среди веселья и шума никто не заметил, что ее нет.
Много дней шли по лесу разные племена, и там, где они проходили, не оставалось никакой дичи, потому что должно было кормиться много народу.
Через десять дней Яади, шагавший во главе, вернулся назад и прошел вдоль вереницы людей до последней старухи и последнего отставшего ребенка. И тогда он крикнул, и все люди остановились, и он спросил их: «Где Лована?» И никто не мог ему ответить.
И от старухи, которая шла в самом хвосте, до мужчин, которые прокладывали путь, люди передавали друг другу три слова: «Ее тут нет».
И эта весть снова пришла к Яади, и, услышав ее, он содрогнулся.
— Я вернусь за ней, — сказал он. — Ей, наверное, нечего есть.
И вот он взял свой каменный топор, копье и вомеру, свой щит и нулла-нуллу и ушел от всех. Он возвращался тем путем, по которому прошли племена и где уже не было никакой дичи, так что ему пришлось отойти далеко в сторону и охотиться в глухом лесу. Он прорубил тропы в зарослях и всю добычу нес за спиной. Он отыскивал пчелиные гнезда в дуплах, и каждый день он шел до тех пор, пока не спускалась ночь.
И чем ближе он подходил к хижине Лованы, тем больше приходилось ему петлять по лесу, хотя он и так уже шатался под тяжестью добычи, которую нес девушке.
С тех пор как племя покинуло стойбище, Лована сидела в хижине и плела сумки. Та еда, которую она собирала, не могла утолить ее голод. На охоту она не могла пойти, потому что у нее не было копий. Она ела ямс и корни водяных лилий и собирала крабов на берегу.
Но однажды лыко, из которого она плела сумку, стало рваться. Лована все время путала петли, и пальцы у нее дрожали.
Она устыдилась своей неловкости и обеспокоилась. Она старалась плести как можно осторожней и не дергать полоски лыка.
Но она знала, почему дрожали ее пальцы и почему она все поглядывает в лес, где затихли в ожидании высокие деревья.
Кто-то подходил все ближе, и ближе, и ближе.
