Ты не забыла, что ты тут мой гость, а не профессиональный фотограф?
До чего тонко, ответила она. Я, может быть, и гость. Но это вряд ли отменяет тот факт, что я фотограф. Или ты возражаешь?
Смотря что ты намерена с ними делать.
Попытаюсь, естественно, их куда-нибудь пристроить.
Тебя принимали в Брумхольдштейне, потому что ты остановилась у меня. Если бы не я, у тебя бы не было возможности сделать эти снимки.
О, я об этом ничего не знаю.
Зато я знаю, дорогая.
И что же ты стараешься мне внушить?
Чтобы ты порвала те снимки, от которых во рту у зрителя остается дурной привкус. С остальными можешь делать все что хочешь. Некоторые очень даже ничего. Разве нет? Он взглянул на Ульриха.
Пошел к черту, сказала она.
Можно, я посмотрю их, взмолилась Гизела, когда Хельмут потянулся через стол, пытаясь забрать у Риты фотографии. Прижав их к груди, она кинулась к лестнице, по пятам преследуемая Хельмутом, которому удалось схватить ее за ногу, лишь когда она уже взбежала на целый пролет.
Оставь меня, ублюдок, вопила она, пока он стаскивал ее по застланной ковром лестнице.
Вырывая фотографии у нее из рук, он порвал также и ее джинсовую рубашку. Когда под бдительным взором Гизелы он понес снимки к столу, крохотные капельки крови сложились на его левой щеке в бисерное полукружье. Рита с воплями набросилась на него, норовя расцарапать лицо, а Хельмут, смеясь, защищался одной рукой, сжимая в другой бесформенную кипу фотографий, частью помятых, частью порванных.
Ублюдок.
Почему ты не отдаешь ей фотографии? закричала Гизела.
Наконец, изо всех сил запустив в его сторону пепельницей, Рита бросилась к лестнице.
Слушай, не надо их рвать, сказал Ульрих. Это же ее фотографии. Хельмут, разорвав одну или две, подвинул всю кипу к Ульриху. На, тебе, наверное, хочется забрать снимок своей постели. И он, перескакивая через ступеньку, устремился за Ритой наверх. Опять вопли, опять крики, перемежаемые грохотом от падения тяжелых предметов. Разбилось оконное стекло. Дядя Ульрих, ты не собираешься их остановить? спросила Гизела.
Нет. Но я куплю тебе в «Сливе» шоколадное пирожное.
Но она, залившись слезами, выбежала из комнаты.
Когда вниз спустился торжествующий Хельмут, его лицо и руки покрывали многочисленные царапины, результат второй встречи с Ритой. Он помахал над головой несколькими катушками фотопленки. Неужели она в самом деле надеялась смыться вместе с ними?
Что теперь? спросил Ульрих. Поцелуемся и помиримся?
Минут через двадцать к дому подъехало такси. Хельмут впустил шофера. Она наверху, сказал он. Вы можете подняться и помочь ей. Через несколько минут спустилась весьма бойкая, как выразился Хельмут, Рита в белом льняном костюме и с большим количеством косметики на лице, чтобы скрыть синяк под глазом; с плеча у нее свисал фотоаппарат, а шофер нес за ней следом чемодан.
Не ждал ли подспудно Ульрих, что, покидая дом, она обернется и в своем неподражаемом стиле наведет на них камеру?
Может, переберешься сюда, сказал Хельмут.
Ульрих, глядя на кипы фотографий на столе и на полу, сказал: Да-да, я подумаю.
Серьезно, сказал Хельмут. Я понимаю, ты, наверное, удивлялся, почему я не позвал тебя с самого начала, но, как я говорил… Он пнул ножку стола. О черт.
За обедом сидевшая между Хельмутом и Ульрихом Гизела спросила, нельзя ли ей забрать несколько фотографий.
Они же не наши, сказал Ульрих.
Кто владеет, тот и распоряжается, напомнил Хельмут.
Значит, я могу их забрать?
Нет, сказал Хельмут.
Когда они встали из-за стола, Гизела спросила: Так дядя Ульрих остается?
Спроси у него самого, сказал Хельмут.
Не сегодня, сказал Ульрих.
Занят? спросил Хельмут.
По правде, да.
Часом, не Анна?
Когда он уже уходил, Гизела громко спросила: Кто-нибудь может мне объяснить, почему Рита все время расспрашивала меня о бабушке?
О нашей матери? переспросил Ульрих. И что ты ей сказала?
Ничего.
Давай-давай, вмешался Хельмут. Что ты ей сказала?
Только то, что она жила в большом доме около Люцерны. Больше ничего.
Что еще.
Что скоро я ее опять навещу.
Так, так…
И что у нее есть щенок по кличке Ганди.
Что еще?
Что она очень старая, и у нее седые волосы… и что она говорит по-французски, и по-испански, и по-английски, и по-итальянски… и…
И?
И что она говорит о вас с дядей Ульрихом, как будто вы все еще маленькие дети.
А что сказала Рита? спросил Ульрих.
Она сказала, что все, похоже, сходится.
Что все знают.
Гизела заявила своему отцу, что хотела бы вернуться в Вюртенбург.
И тот, подумав, сказал: Хорошо. Я смогу больше работать дома, и меня никто не будет отвлекать.
Ты только об этом и думаешь, сказала Гизела и отправилась наверх собираться.
Дальше.
Настаивал ли Хельмут, провожая на автовокзал Гизелу, на том, чтобы показать Ульриху нечто любопытное, нечто обнаруженное им во время одной из недавних вылазок за город?
В последний момент Гизела, слегка смущаясь, сказала отцу, что может остаться еще на день или два, — и разрыдалась, когда Хельмут ответил, что лучше бы она управляла своей матерью.
Что же ты хочешь мне показать? спросил Ульрих, когда они вышли с автовокзала.
То, что пробудит детские воспоминания. То, что выбьет тебя из колеи.
Это ли мне нужно?
Когда Ульрих упомянул, что собирается вернуться в Вюртенбург, чтобы закончить свою книгу, Хельмут сказал: Я бы убрался отсюда с превеликой охотой, если бы не обещал закончить этот чертов музей.
Как он продвигается?
Понятия не имею. Да и мэра толком не вижу. Никаких тебе больше милых ланчей в «Сливе». Раздражает. Я ходил к ним на обед по крайней мере дважды в неделю. Но больше меня не приглашают… Это выбивает из колеи, тем паче что как раз мэр и приглашал меня сделать проект здания.
Вин здесь ни при чем?
Может, и при чем.
Мэр обидчив. Будь осторожнее.
Когда они добрались до заросшего густым лесом участка к северу от Демлинга, Хельмут свернул по изрытому колеями проселку налево. Еще минут через десять он остановил машину у какой-то просеки. Оттуда пешком на запад. Хельмут то и дело останавливался, чтобы сориентироваться. Вокруг высоченные сосны. Полная тишина. Ульрих неохотно брел за братом, осторожно перешагивая через поваленные поперек дороги деревья, словно это были мины. Уже недалеко, сказал Хельмут, ощущая, как вместе с расстоянием, отделяющим их от машины, растут опасения брата. Они прошли не менее двух километров, прежде чем достигли цели. Лес остался позади. Все было залито лучами солнца. Как обнаружил Ульрих, они очутились на возвышенности, с которой открывался вид на лежащую внизу долину. Они подошли к краю обрыва, разыскивая находившуюся, по словам Хельмута, где-то рядом тропинку. Он случайно наткнулся на нее, когда был здесь в последний раз. Здорово спрятана, верно? сказал Хельмут. Извилистая тропинка, круто сбегавшая вниз с обрыва, привела их к огромному бетонному бункеру, встроенному, казалось, прямо в скалу.
Самая настоящая архитектурная находка, сказал Хельмут. И к тому же он в отличном состоянии. Складские, казарменные помещения, генераторный зал… Мужчину, стоящего с винтовкой в руке перед шеренгой елей, первым заметил Ульрих. Похоже, мы не одни, сказал он. Да, я знаю, откликнулся Хельмут. Просто делай вид, что не замечаешь его. Бросив взгляд в направлении чужака, Ульрих увидел, что тот прислонился теперь к дереву, не переставая следить, как они идут к бункеру.
Ульрих остановился.
Не останавливайся, сказал Хельмут.
Ульрих смотрел, как мужчина поднял винтовку и прицелился в летящую птицу, а затем, не отрываясь от прицела, описал ею плавный полукруг в их направлении, шутливо нацелившись сначала на Ульриха, потом на Хельмута. Пригнись, крикнул Ульрих брату, который помахал незнакомцу рукой. Эй, привет. Здесь же можно пройти? Ульрих, согнувшись в три погибели, готовый нырнуть в заросли высокой травы, следил, как незнакомец опять шутливо направил винтовку вверх, следуя за воображаемой птицей, и тут же вновь опустил ее. Спокойней, сказал Хельмут. Он не будет стрелять… Хельмут, которому до входа в бункер оставалось каких-то метров сорок, ускорил шаг. Ульрих заспешил следом, когда мужчина выстрелил. Схватившись за правую руку у самого плеча, Ульрих повалился на землю, вопя: Чтоб тебя, что в равной степени относилось и к подстрелившему его незнакомцу, и к Хельмуту.
Сукин сын и вправду выстрелил в нас, сказал Хельмут, встав рядом с ним на колени.
В нас, взвыл Ульрих. Он стрелял не в нас. Он целился в меня.
И Хельмут, спокойно: Ну ладно, он, похоже, ушел. Не беспокойся. Я доведу тебя до машины.
Ульрих, с определенным удовлетворением наблюдая, как у него по руке стекает ручеек крови, сказал: Не сделает ли это нас наконец кровными братьями?
