Я лежал на кровати и притворялся спящим.
Экзамены кончились.
Выпускники собрались во дворе после защиты дипломов и исполнили новозеландский танец маори, который репетировали несколько недель. Остальные одобрительно заревели, прощаясь с выпускниками 1990 года и демонстрируя им тем самым наше уважение. В нашем корпусе лишь Лутули (староста корпуса) и Грег Андерсон, который надеется попасть в сборную Натала по регби, вернутся в школу в следующем году, чтобы продолжить обучение перед поступлением в университет. Джулиан приедет на рождественские каникулы и возглавит хор.
Я пожал Червяку руку. Тот улыбнулся и похлопал меня по спине, а потом подарил мне двадцать баксов и кучу своей старой одежды. Он был несказанно рад, что экзамены закончились. Внимательно посмотрев на меня, он махнул рукой и подарил мне также три своих драгоценных карандаша, приказав заботиться о них как следует.
Я отнес его чемоданы в машину его родителей. Это было последнее, что я сделал в качестве раба.
Последний матч по крикету
10.00. Школе Сент-Сиприан не надо было даже пытаться тягаться с машиной смерти, т. е. с нашей командой. Бешеный Пес, Саймон и я играли с черными повязками на рукавах и посвятили этот матч памяти Геккона.
Я сбил четыре калитки и заработал нам победные очки — наконец-то у меня возникло чувство, что я действительно принес пользу своей команде.
В раздевалке Папаша был в ударе. Он произнес великолепную речь, спел пару песенок и вспомнил Кингз-колледж недобрым словом. Потом вдруг резко попрощался и сказал, что идет домой и собирается нажраться как последняя свинья! Отвесив поклон на манер шекспировского актера, он зашагал по полю и ни разу не обернулся.
09.30. Джефф Лоусон пообещал, что устроит вечеринку года, и сдержал свое слово. Шестьдесят мальчишек разбежались по его ферме. Мы тут же устроили импровизированные матчи по крикету и тач-регби и разгоряченное соревнование «кто поймает самую большую рыбу». Повсюду были угощение и музыка. Верна первым бросили в воду, и вскоре почти все последовали его примеру. Безумная семерка выиграла водяной бой, забросав противников комьями грязи, но проиграла лодочную гонку, конкурс «угадай мелодию» и «кто больше выпьет» (воды).
После обеда Рэмбо произнес тост за тех, кого больше нет с нами. Все согласно замычали, допили колу и бросились обратно к запруде искать неуловимое озерное чудовище, которое, как говорят, живет в темной канаве рядом с камышовыми зарослями на дальнем конце дамбы. Чудовище так и не нашли.
Последний обед с Папашей. Сегодня мы говорили о смерти и жизни после смерти. Папаша прочел мне огромное количество стихотворений и отрывков из произведений классиков. А потом вдруг воскликнул:
— Нельзя бояться смерти, Мильтон! Не будь спесива, смерть![53]
Я не совсем понял, о чем он говорит, но мне стало полегче. Да и все мысли были лишь о предстоящих долгих летних каникулах. К тому же я так устал, что постоянно зеваю. Еще четыре дня… и можно будет поспать.
Когда настало время уходить, я пожал Папаше руку и пожелал ему хорошо провести праздники и Рождество. Он же прижал меня к себе, обнял и сказал:
— Ты стал мне почти как сын, Милли. Ты все переживешь, сам знаешь, и это сделает тебя лучше. — С этим он хлопнул меня по спине и добавил: — Не унывай и помни — когда будет тяжело, бери книгу и читай. Книги — друзья, которые не умирают.
Я сказал «спасибо». Он кивнул, взъерошил мне волосы и проводил меня до двери.
Без старшеклассников и старост в школе как-то непривычно. Лутули с Грегом Андерсоном остались, чтобы в корпусе не разразился хаос. Но по правде, все только и думают о том, как бы поскорее отправиться домой. Чемоданы собраны, планы составлены, заветные желания загаданы… Даже корпусам из красного кирпича словно хочется, чтобы эти три дня поскорее прошли.
19.00. Вся часовня была в свечах. Звучал орган. Я тихо зашагал вперед, держа в руках свечу святого Михаила (не настоящую его свечу, конечно). Желтое пламя тихонько колыхалось. Тепло свечи грело мне щеки. Сотни людей развернулись, чтобы посмотреть на меня. На этот раз я не нервничал. Мне не казалось, что это поет кто-то другой. Мой голос был чистым, как колокольчик, и эхо его разносилось под громадным церковным куполом. Когда я допел свое соло и хор подхватил мелодию второго куплета, я поднял глаза и взглянул на ту балку, на которой повесился Макартур. Мне стало любопытно, слушает ли он сейчас «В городе короля Давида» — в сорок шестой раз со своей смерти. Я подумал о своем друге — может, и его призрак сейчас витает в этих стенах бок о бок с Макартуром? А может, они в раю и наблюдают за мной оттуда, а Геккон говорит своему старому приятелю, что у него от моего голоса мурашки. Хорошо, если это так.
Убираясь в шкафчике, нашел маленький сверток, запакованный в рождественскую бумагу, с надписью: «Мильтон. 20.04.90». Папашин подарок на день рождения — я его спрятал и совсем забыл. Разорвав обертку, я увидел «Сборник стихов Джона Мильтона (1608–1664)».
Внутри была надпись, сделанная размашистым почерком Папаши: «За все начинания и возможности, что они принесут».
А внизу он написал:
Когда померк, до половины лет,
Свет для меня в житейской тьме кромешной,
«К чему мне, — вопросил я безутешно, —
Талант, который зарывать не след?
Как может человек, коль зренья нет,
Предвечному Творцу служить успешно?»[54]
О своей слепоте
С днем рождения
Папаша
Мне всегда было трудно понять скрытый смысл стихов, особенно написанных на староанглийском, но почему-то в тот момент я понял, что это стихотворение моего однофамильца сейчас наполнено совсем другим, большим смыслом, чем если бы я прочел его тогда, в свой день рождения.
23.45. Никто даже не голосовал. О том, что последнее ночное купание состоится, не нужно было ни спорить, ни раздумывать. Ночь была теплая и ясная. Идеальная ночь. Полная луна, несомненно, облегчила бы наш последний поход за священным Граалем, каким являлось для нас нарушение школьных правил после отбоя. Но мы могли проделать этот путь и с закрытыми глазами. Крыша, окно, галерея, часовня, склеп, розарий, лимонное дерево, поле для крикета, забор. И теплая вода, в которую мы окунулись с головой. Мы снова играли, ныряли и брызгались. Рэмбо преследовал Верна, а тот смеялся. Гоблин подкрадывался к Саймону и Жиртресту, чтобы их напугать, а Бешеный Пес взбирался на дерево и прыгал в темную воду. Теперь мы были Безумной семеркой, нас стало одним меньше, но мы по-прежнему умели веселиться!
Потом мы помчались по полю обратно, ставя друг другу подножки. Мы бежали и смеялись; где-то вдалеке залаяла собака, и Бешеный Пес залаял в ответ. Нам больше нечего было бояться. Мы были всего лишь четырнадцатилетними мальчишками в одних трусах, которые бежали по полю посреди ночи.
День X!
09.00. На последнем школьном собрании Глок попрощался с нами и раздал еще кучу медалей и дипломов. Закончив свою громогласную речь, он вышел из зала, как всегда взметнув полами своей черной профессорской мантии.
Мы пожали друг другу руки и попрощались. Даже Щука был в хорошем расположении духа и пожелал мне удачных каникул, а потом попытался плюнуть мне на ботинки.
Постепенно все ребята разошлись по шикарным родительским тачкам. Папа сказал, что опоздает на час, но я не возражал — мне нужно было еще кое-что сделать.
Взбираясь по холму, я чувствовал, как пот липкими лужицами скапливается в разных уголках. Африканская жара беспощадна, особенно если на тебе школьная форма.
Я не был у «адовых врат» со смерти Геккона, но хотел еще раз взглянуть на школу перед отъездом. Еще разок окинуть взглядом долину. Посмотреть и повспоминать.
Я и забыл, как здесь красиво. Все вокруг ожило и наполнилось красками. Повсюду летали разноцветные птицы и бабочки, а цикады наконец вернулись и завели свой пронзительный летний скрежет. Подо мной раскинулись изумрудно-зеленые поля, в середине которых словно по волшебству вырастали из земли школьные корпуса из ярко-красного кирпича. Меня переполнила гордость оттого, что я почти живу в таком прекрасном месте. Справа были поля для крикета и Трафальгар, дальше ручей и старый дом Криспо. Я видел его лилии — отсюда они казались белыми крапинками на зеленом фоне. Старик был прав: только взглянешь на них, и на душе сразу хорошо. Я вспомнил, как он сидел в кресле-качалке у камина. Тогда он повернулся ко мне и кое-что сказал. Я до сих пор помнил его слова. Он сказал: «Запомни, мальчик. Бог дал нам величайший дар из всех. Это не любовь, не здоровье и не красота — и даже не жизнь. А выбор. Величайший Божий дар — это возможность выбирать».
