- Поэтому, - не-обращая-внимания-на-происки, торопилась председатель-Сычикова-З.И.. - нас не могло оставить равнодушными это его помешательство, которое мы приняли глубоко к сердцу. Весь день первого апреля мы провели в искреннем волнении, многие из нас лишились сна и отдыха…
- Вот это напрасно! - по-ходу-дела комментировал Аид.
- …сна и отдыха, да. И были охвачены тревогой за судьбу нашего друга и коллеги. Отделение соматической психиатрии и некоторые из больных буквально осиротели…
- Почему только некоторые из больных? Все осиротели! Я и сам осиротел! - Аид не отставал…
- Когда к вечеру того же дня я застала в раздевалке медсестру Кабанову, мне даже показалось, что глаза ее застилали горькие слезы. Практически ни один человек не остался безучастным. Уже в четыре часа члены месткома собрались в ординаторской, чтобы решить, чем можно помочь жене и близким сумасшедшего. Мы приняли постановление купить цветы супруге Медынского А.А. и пойти к ней на другой день для оказания посильной помощи в дальнейшем…
- Почему в дальнейшем? Сразу надо оказывать!
- Были собраны материальные средства, некоторую значительную сумму выделили из фонда месткома…
- А куда она делась? Мне не давали!
- Но каково же было наше, я не побоюсь назвать это своим именем, негодование, когда на следующий день мы узнали, что то была только грубая первоапрельская шутка!
- Дерьмо я, - признался Аид Александрович и уронил голову на пол. - Какое же я дерьмо!
- И я дерьмо, - присоединился Рекрутов.
- Мы все дерьмо, - обобщила нянька Персефона.
- Не нужно говорить за всех! - с чувством собственного достоинства произнесла председатель-Сычикова-З.И.
- Да! - горячо подхватил Аид Александрович. - Пусть председатель-Сычикова-З.И. сама скажет, что она дерьмо!
- Ну это уж… я не знаю, конечно… Товарищи! Я не буду тут перед вами умалять значения Медынского А.А. как врача и профессора, но сейчас он интересует меня как личность. И личность эта вызывает мое глубокое волнение.
- Наверное, Вы влюблены в меня, - элегически заметил Аид Александрович.
- Нет… мое волнение связано с другим.
- Кто он, коварная? - взревел Аид.
- Шуточки Ваши - плоские.
- Плотские? - Аид сексуально улыбнулся.
- Я не буду говорить, - решила наконец председатель-Сычикова-З.И.
- Не обижайтесь, лапочка. - Рекрутов сложил руки на груди. - У Аида Александровича просто настроение хорошее. Судите дальше нас!
- Отстаньте.
Аид Александрович встал и поскреб лысину.
- Тогда я сам буду судить себя, - сказал он самоотверженно. - Беспощадно и бескомпромиссно. - И вдруг рявкнул: - Встать! Суд идет!
- Я не позволю превращать судилище в балаган! Как председатель товарищеского суда я выношу Вам протест. И считаю Ваше поведение неприличным для человека!
- Уймись, - устало попросила нянька Персефона. - Что ты орешь-то? Ну, пошутил человек - с кем не бывает?
Все смотрели на председателя-Сычикову-З.И. с интересом. Ей пришлось встать.
- У меня все, - сказала она.
- А меня, что ж, не будут судить? - Нянька Персефона, кажется, всерьез считала себя в чем-то виноватой.
- Вас-то за что? - смеялись вокруг.
- Ну как же… Я ведь вас-то веником охаживала, словами поносила погаными… машину вот разбила! - Она кивнула на пишущую машинку, которую давно уже починили. - Надо, значит, и меня судить по справедливости, по советским законам!
- Серафима Ивановна, Вам будет дано слово, а пока попрошу не вмешиваться. Так, товарищи, какие будут предложения? Продолжать товарищеский суд или как?
- Продолжать! - послышались веселые голоса. - Слово имеет записавшаяся Тюрина Ольга Тимофеевна.
Записавшаяся Тюрина Ольга Тимофеевна сначала никак не отделялась от стула, но потом все-таки отделилась, чего никто уже не ожидал.
- Толста ты, гляжу я на тебя, Тимофевна, - усугубила нянька Персефона, кручинясь. - Прямо в зоосаде тебя показывать, да смотреть не пойдут!
Тюрина Ольга Тимофеевна не обижалась, когда с ней попросту, по-народному.
- Все мы знаем Медынского Аида Александровича, - начала она без комплексов, - около сорока лет проработавшего в институте. За долгие годы совместного труда на поприще соматической психиатрии он зарекомендовал себя с положительной стороны и пользуется большим авторитетом среди подчиненных. Активно участвует в общественной жизни отделения, являясь его заведующим. Однако за все последнее время он показал себя с отрицательной стороны. Он… - Записавшаяся запнулась и сразу же забыла слова. - Он груб и неделикатен с подчиненными… морально неустойчив сильно. И политически… - Записавшаяся совсем растерялась, поскольку этим "политически" испугала прежде всего себя, - и…вообще. Предлагаю его осудить.
- На десять лет с пребыванием в колонии строгого режима, - вяло заключил Аид.
- Я этого не говорила, - предупредила докладчица, опять образовывая монолит со стулом.
- Слово предоставляется записавшемуся Приходько Константину Петровичу.
Константин Петрович был пунцов, как рассвет. Он производил впечатление человека, только что вышедшего из бани, где его отхлестали березовым веником по лицу, причем отхлестали за дело. Росту был низкого… даже какого-то искусственно низкого. Приходько начал нетривиально:
- Вы знаете, что Аид Александрович мой фронтовой друг. - В слове "друг" услышалось три "р". - Но, несмотря даже на это, я вынужден признать его поведение в последнее время… э-э… плохим. Я сейчас говорю не как парторг - э-э… как индивид говорю. И как индивиду мне… э-э… больно, что он так подшутил над друзьями и приятелями, преданными ему душой и телом.
- Костя, - поморщился Аид Александрович, - оставьте ваше тело себе. Да и душу вашу оставьте в этом теле.
- Вот… опять! - подчеркнул Константин Петрович. - Поведение Аида Александровича антиобщественное и… э-э… античеловечное. Даже дружба, - в слове этом опять был переизбыток звуков "р", - не мешает мне смотреть на вещи… э-э… смело и называть их своими именами.
- Костя, - опять не сдержался Аид Александрович, - ну я понимаю, Ольга Тимофеевна дура, но Вы-то, вроде бы.. -
- Это как же Вы обзываете меня дурой? - очень удивилась Ольга Тимофеевна.
- Просто тут прозвучал призыв называть вещи своими именами - вот я и попробовал. - Аид Александрович снова повернулся к Косте. - Ну, что Вы так взволновались, Костя? Я же по дррружбе! - он как мог приналег на звук "р".
- Знаете что! - С Константином Петровичем случился приступ альтруизма. - Вы совсем, между прочим, распоясались. Никто, действительно, не давал Вам права оскорблять уважаемую женщину!
- Видите ли, Костя, - растерялся Аид Александрович, - я ни капельки не уважаю эту женщину, как, впрочем, и Вы, судя по вашим недавним словам, напомнить? Старая, кстати сказать, острота - насчет количества извилин и места их локализации…
- Ну, Константин Петрович, - зашипела Ольга Тимофеевна, - я вам покажу, сколько у меня извилин!
- Да-да, - воодушевился вдруг Рекрутов, - расколите перед ним череп - пусть убедится, гадина!
Тут уж стало неизвестно, кому оскорбляться, - и на всякий случай оскорбились все.
- Заткнитесь! - заорала Ольга Тимофеевна.
- Вы это кому? - вежливо спросил Аид Александрович.
- Вам!
В общем-то, Аид попался под горячую руку. Но тут же и отвел эту руку, ответив:
- Ми-и-илочка моя! Я терпел Вас тут, когда вы были просто дурой. Но вы на глазах превращаетесь в дуру агрессивную, а таковую терпеть я не стану. Я ведь, если Вы помните, еще заведую отделением.
Это был веский аргумент, о котором как-то действительно немножко забыли. Пришлось некоторое время помолчать.
- Слово предоставляется записавшейся лаборантке Майкиной Инне Викторовне. - Председатель-Сычикова-З.И. снова взяла власть в свои руки.
- Они что же, с ночи записывались? - поинтересовался Рекрутов. - Очень уж список длинный.
Майкина была женщиной пожилой, и, должно быть, поэтому на лице ее, круглом, как будильник, торчали усы, сильно напоминавшие стрелки. Говорила Майкина басом.
- Я тоже хочу сказать, - без околичностей вступила она, - что с Аидом Александровичем Медынским произошли за последнее время разительные перемены к худшему. Он стал грубый и нетерпимый к критике. Это особенно убедительно показано им на сегодняшнем товарищеском суде. Я не хотела поминать старое, но помяну. Он однажды назвал меня курицей, десятого декабря в прошлом году, а в начале года еще и пробкой обозвал, что я рассматриваю как недопустимое в межличностных отношениях. - Этими "межличностными отношениями" она сразила всех наповал. - И еще один раз я ушла домой раньше на два часа, потому как у меня кашель разыгрался катаральный, а он на другой день сказал, что я клизма…
- И кашель сразу прошел, - закончил мысль Аид Александрович.
- Нет, не прошел, а лишь усилился! - отомстила Майкина басом.
