— Ну что там? — спросил силач-гренадер, которому надоело стоять неподвижно столько времени. — Скоро уже?
— Минутку терпения, синьор, — сказал фотограф откуда-то глубоко из-под черного сукна, нижний край которого касался пола. — Это вам не мгновенная фотография. Я хочу сделать все как следует. Не двигайтесь. Вот так. Улыбнитесь.
Силач-гренадер улыбнулся; пауза затянулась. Под черным сукном была заметна возня.
— Готово? — спросил, не шевеля губами, гренадер, все еще стоя в молодецкой позе.
— Готово, — наконец сказал фотограф.
— Спасибо, — сказал силач. И направился к выходу. У самых дверей он оглянулся: — Пришлите мне счет, — сказал он фотографу. — Я привык оплачивать сразу.
На улице, пока Джедеоне и Джорджо Павони продолжали безуспешные поиски Изабеллы, он сказал своим сотрудникам:
— Надо снова приступать к работе; отпуск закончился. Начинаем тренировки.
В одно мгновение пятеро молодых людей взобрались на силача-гренадера, с обезьяньей ловкостью заняв свои места, в то время как Арокле прибежал с артиллерийским лафетом. Но то ли по причине долгого отдыха, то ли от чего другого, спаянность этой исторической группы пропала; ее участники больше не ладили друг с другом; то тут, то там возникали перебранки, ссоры и мелкие стычки; особенно правое бедро был в таком взвинченном состоянии, что Арокле заметил:
— Может, я и ошибаюсь, но боюсь, это мощное содружество стало давать трещины.
Со своей стороны и сам силач-гренадер, возможно, ослабев вследствие продолжительного отдыха или волнений текущего дня, с большим трудом удерживал беспокойную группу, так что несколько раз ему пришлось предупреждать сотрудников:
— Тише, ребята! Не ссорьтесь.
Ну да, как же! Как об стену горохом. Поэтому в самый напряженный момент силач-гренадер потерял равновесие, и все попадали на землю, включая артиллерийский лафет. Среди присутствующих зрителей раздался свист.
Силач поднялся, с болезненной гримасой потирая ушибленные места.
— Ребята, — сказал он сотрудникам, — я уже немолод и начинаю ощущать ваш вес. Тем более, что такая жизнь вдали от наших жен надоела мне так же, как и вам. — В наступившей тишине силач-гренадер вздохнул и добавил: — Да и читателям журналов мы поднадоели, вся наша группа.
— Значит, — спросил один из молодых людей, — наша звезда накануне заката?
— Я этого не говорил, — продолжал руководитель группы, — но факт остается фактом: толпы больше не принимают фотографий нашей группы с восторженными криками, как некогда. Мода меняется, вкусы публики переменчивы. Сейчас хотят чего-нибудь новенького, и есть явные признаки того, что близится день, когда усердные читатели иллюстрированных журналов равнодушным или даже враждебным взглядом пробегут изображение моих безмерных усилий.
Тот, кто был кумиром сонма читательниц иллюстрированных еженедельников, умолк, с грустью глядя на своих друзей. Далее он продолжал:
— А сейчас я хотел бы сделать вам предложение. Давайте закончим выступать в группе силача-гренадера и займемся чем-то таким, что не будет висеть тяжким грузом на моих руках и позволит нам жить вместе с нашими женами. Я говорю, как вы, наверное, уже догадались, о группе многочисленного семейства. Вы и ваши жены будете моими детьми. Мы можем продать орудийный лафет, и только богу известно, с каким тяжелым сердцем я предлагаю вам расстаться с предметом, который мне дороже всего на свете, и выручить необходимую сумму для покупки детских матросок. Надувной мяч для игр на воде может остаться игрушкой для самых маленьких среди вас. Я уже получил солидные предложения от крупного импресарио, который желает опубликовать фотографию многочисленного семейства. Как вам это?
Ответом были шумные аплодисменты молодых людей; к ним присоединились и веселые купальщицы с пляжа Майами, которые кричали:
— Обновление или смерть!
— Итак, синьоры, — заключил силач-гренадер, — попрощайтесь с нашими товарищами по пансионату и едем. Отпуск окончен. Пора за работу, за работу!
Они вышли. Но, несмотря на шумную радость молодых людей, было заметно: что-то навсегда сломалось в груди того, кто был силачом-гренадером.
В саду «Бдительного дозора» остались только Андреа, который воспользовался моментом, чтобы почитать брошюру «Как содержать женщин», глухая старуха и Джанни Джанни, все выражавший недовольство тем, что никак не дадут поесть. Он, правда, немного повеселел, когда увидел, как возвращаются Джедеоне и Павони, которые ходили искать Изабеллу.
Но старики были в полной растерянности: не удалось обнаружить ни малейшего следа Изабеллы и Ланцилло.
Уититтерли, как помнят читатели, вследствие угроз со стороны своих бывших пассажиров, испарился до того, как были найдены ключи. После того, как ключи обнаружили, его стали искать, чтобы вручить ему ключ, извлеченный из великолепной рыбины. Но Уититтерли исчез. В его номере нашли записку: Забудьте обо мне!
Дело в том, что капитан, напуганный угрозами и потеряв всякую надежду отыскать ключи, сбежал. Послали гонцов в порт; там его заметили на палубе корабля, поднимавшего якорь.
— Капитан, — закричали ему с берега, — возвращайтесь! Нашелся ваш ключ!
Но Уититтерли так просто не проведешь.
— Ладно, хорошо, — отвечал он с бака, убежденный, что это ловушка, — я понял, понял, мой ключ!
— Честное слово! Спускайтесь!
— Привет семье!
Вот так получилось, что единственным, кто не получил свой ключ, был Уититтерли. Открыто он своего огорчения не выражал. Но, конечно же, такова была тайная причина его грусти, и многие утверждают, что не раз слышали, как он вздыхает, сидя теплыми майскими вечерами на молу в каком-нибудь далеком порту и печально бормоча:
— Ах, мой ключ!
Ничего, кроме этого, он никогда никому не говорил; но наиболее близкие его друзья утверждают, что в тишине своей каюты во время дальних плаваний он писал историю своей жизни.
Однако рукопись этой истории, озаглавленной, кажется, «Секрет капитана», погибла во время бури.
Что же касается исчезновения Изабеллы, дело было в том, что Ланцилло, заполучив свой ключ, не стал делать ничего. Он просто посмотрел на Изабеллу. Один взгляд. Только один. Но какой взгляд!
Вы замечали исключительно сентиментальное выражение на лицах людей, которые чешут себе сильно зудящую спину в труднодоступном месте? Так вот, умножьте это выражение на сто тысяч, добавьте отчаянную страсть, которая написана в глазах собаки, присутствующей при ужине своего хозяина, возведите все это в десятую степень — и вы получите бледное представление о взгляде, которым Ланцилло одарил Изабеллу.
Это был его фирменный взгляд.
Его оказалось достаточно. Изабелла встала и, как загипнотизированная, последовала за своим могучим заклинателем. Когда они вышли, он взял ее руки, заглянул в глаза и сказал:
— Куколка.
Дальше он продолжал на ухо.
Что еще он ей сказал? Этого не узнает никто. Слова, которые феноменальный соблазнитель произносил в эти возвышенные моменты, оставались тайной для всего мира, кроме, разумеется, его самого; тайной даже для его жертв, которые, освободившись от чар, заявляли, что ничего не помнят.
А дело в том, что некоторое время спустя девушка вернулась в сад.
— Папа, — сказала она Павони, который вместе с Джедеоне искал ее повсюду, — папа…
Рыдания помешали ей продолжить.
— Ну, доченька, что же ты хочешь мне сказать? — спросил этот добросердечный человек.
Изабелла припала к его ногам.
— Папа, — снова сказала она, — я думаю, у меня будет сын…
Она не смогла продолжать из-за сильных рыданий.
— Сын? — воскликнули оставшиеся сидеть за столом сотрапезники.
Павони успокоил их жестом.
— Нет, — сказал он шепотом, — это значит «сон»…
— Это понятно, — заметил Джедеоне.
— О, бедная-несчастная! — воскликнули все с искренним состраданием.
Павони пробормотал сквозь зубы:
— Проклятый наставник!
Но тут появился Ланцилло, крайне взволнованный.
— Синьор Павони, — сказал он, — на этот раз синьорина все сказала правильно: сын, именно сын.
— Что?! — одновременно завопили Джедеоне и Павони.
Ланцилло опустил голову.
— Я, — сказал он, — научил ее нескольким словам в их правильном произношении.
— О негодяй! — закричал Джорджо Павони.
И бросился на соблазнителя, чтобы прикончить его. Но Изабелла остановила его:
— Папа, — сказала она, — пощади его: он сказал, что хочет драки.
— Наглец! — заорал Павони, стараясь заколоть донжуана.
Однако тот пояснил:
— Девушка хотела сказать: хочет брака. Это одно из тех слов, которым я ее пока не научил, но, если позволите, тут же это сделаю.
— Он составит мое несчастье! — воскликнула Изабелла.
— Счастье, милая, счастье, — поправил Ланцилло. — Давай не будем говорить неправильно. — И добавил сквозь зубы: — Не хватало только этого!
