Деон прекрасно понял подтекст. Моя секретарша говорят с вашей секретаршей, а потом с вами, и лишь тогда я благоволю взять трубку. Так определялось соотношение рангов, степень их важности и положение в иерархии. Как это ему надоело!
— Деон! — произнес ему в ухо сварливый фальцет Снаймена.
— Доброе утро, сэр.
— Доброе утро, — бросил Снаймен, и Деон понял, что сегодня он выступает в роли сильной личности. — Центральный консультативный совет университетских клиник обсудил вашу рекомендацию относительно повышения Робертсона на вчерашнем заседании.
— А, да! — сказал Деон. Робби, хотя и был его заместителем, до сих пор не утвержден в должности старшего хирурга. — Надеюсь, все в порядке.
— Я поддержал рекомендацию. Однако большинство высказалось против его повышения в настоящее время.
Деон сжал в руке трубку.
— Но почему?
— Они не считают, что у него есть право на эту должность.
— Да ведь Робби возглавляет отделение, когда я уезжаю.
— Я упоминал об этом. Но тем не менее они высказались против.
Удар ниже пояса, и дело тут не в Робби, а в нем.
— Ну, Центральный консультативный совет не последняя инстанция. — Деон повысил голос. — Я обращусь к властям провинции.
Снаймен ответил ледяным тоном:
— В таком случае вы можете навлечь на себя неприятности.
— До встречи на великой индаба![12] — крикнул Деон. — Всего вам доброго, сэр.
И бросил трубку.
Почти тут же телефон снова зазвонил.
Холодный ветер, бушевавший все утро, стих, небо было безоблачным, а воздух — свежим и бодрящим. Деон и Филипп сидели рядом на скамейке в самом начале Бульваров и смотрели, как желтые и бронзовые листья вековых дубов, кружась, падают на мощеные дорожки. День выдался ясный и безветренный, но все-таки они сели так, чтобы солнце грело им спины.
— Зима, по-видимому, будет затяжной, — сказал Деон.
— Да, пожалуй, — ответил Филипп.
Они встретились в обеденный перерыв у главного подъезда медицинского факультета. Деон, который несколько растерялся, когда Филипп вдруг позвонил ему почти сразу же после того, как они расстались, не подумав, предложил пообедать вместе, и Филипп согласился.
И только обогнув подножие горы и въехав на магистраль, ведущую к центру города, Деон вдруг сообразил, что не знает ни одного места, где они — двое людей с разным цветом кожи — могли бы пообедать вместе.
Отели исключались, поскольку он не позаботился заранее испросить официального разрешения, подав заявление по меньшей мере в четырех экземплярах, как и все более или менее приличные рестораны. Ему пришло в голову, что их вряд ли обслужат даже в загородных авторесторанчиках, где подогретая еда подается прямо в машину на пластмассовых тарелках и где не допросишься ни ножа, ни вилки. Разве что он переберется на заднее сиденье, а Филипп сыграет роль его шофера.
Он убавил скорость, продолжая искать выход из положения. Может быть, Витторио устроит их в отдельном кабинете своей «Флоренции»? Но это будет не очень удобно, потому что им, вероятно, придется воспользоваться черным ходом, чтобы кто-нибудь из посетителей не поднял шум. Что же делать, черт побери? Почему он не предложил Филиппу пообедать в университетском кафетерии? На худой конец распорядился бы, чтобы им принесли к нему в кабинет. Но теперь поздно. Ведь если повернуть назад, это будет так же неловко, как пройти в ресторан через кухню. Поехать домой? По крайней мере они движутся в этом направлении. Но Элизабет сегодня играет в бридж где-то в Констанции. У прислуги выходной день, а его собственные кулинарные способности исчерпывались умением жарить яичницу с ветчиной.
Возможно, Филипп догадался о его затруднении — во всяком случае, он сказал:
— Знаешь, я как-то отвык плотно есть среди дня. Может, просто купим что-нибудь?
— Отлично, — с облегчением согласился Деон. — Я тоже почти никогда не обедаю в такое время.
Они остановились у закусочной, взяли два бутерброда с сыром и помидорами и два пакета молока, снабженные пластмассовыми соломинками.
Филипп позволил Деону заплатить, и, забрав пакеты, они свернули на Бульвары, прошли мимо парламента и его садов, закрытых для публики (там между геометрически правильными клумбами бродил дородный мужчина в темном костюме, опустив голову и заложив руки за спину), и наконец устроились на скамье под дубами.
Обмениваясь ничего не значащими словами, они съели свои бутерброды и бросили крошки стремительным белкам, которые, подергивая пушистыми хвостами, сновали по стволам деревьев.
— Вероятно, тебя удивляет, почему я позвонил, — сказал наконец Филипп.
— Откровенно говоря, да.
— Мне нужны деньги.
Деон растерянно поглядел на него, испытывая неприятное ощущение. Шантаж? Он отогнал эту недостойную мысль, и все-таки ему было не по себе.
— Ну, разумеется, я… Тебе достаточно только сказать…
Филипп усмехнулся.
— Извини. Я неудачно выразился. Не на личные расходы. Я хотел бы заняться кое-какими исследованиями и решил, что ты можешь мне посоветовать, как получить нужные ассигнования.
Деон испытывал смешанное чувство облегчения и стыда.
— Конечно. С удовольствием. Сколько тебе требуется и для чего?
— Я ведь рассказывал тебе об исследованиях, которые вел в Канаде? И по-моему, упомянул о риске, которым чревата работа с генетическим материалом.
— Да, мы об этом говорили, — уклончиво ответил Деон.
— Кое-что, мне кажется, я мог бы сделать здесь. Но как получить оборудование?
— Какая сумма тебе нужна?
Филипп не ответил. Он глядел на седого темнокожего старика, который медленно приближался к ним. Слепой — темные очки, в руке белая палка. Его вел маленький мальчик, который с интересом наблюдал за белками. Старик послушно следовал за ним, точно большой, неуклюжий и добродушный пес. Увидев на скамейке белого и цветного, мальчик смерил их оценивающим взглядом, принял решение и направился к ним. Старик покорно подчинился своему поводырю. Мальчик встал перед ними, и старик, шаркнув подошвами, тоже остановился и пошарил палкой по земле перед собой. Ребенок встряхнул жестянкой с прорезью в крышке. Звякнули монеты.
— Подайте слепому, сэр! — уверенно сказал он.
Филипп сразу же полез в карман, достал монетку и бросил в жестянку. Мальчик повернулся к Деону, и после некоторого колебания тот тоже достал монету.
Не поблагодарив, мальчик повернулся и дернул за руку слепого. Старик послушно поплелся за ним. Они брели между дубами, покровительствуемый за покровителем, и ни разу не оглянулись.
— Мошенничество, скорее всего, — сказал Деон. — Старик, наверное, получает пенсию. Если он вообще слепой.
Филипп смотрел, как фигуры становятся меньше. Они уже были там, где аллея кончалась и начинался город.
— Возможно. Но пенсии и на самое необходимое не хватает.
— Хватало бы, если бы они половину не пропивали, — упрямо сказал Деон.
Филипп проводил взглядом кружащийся в воздухе лист, а потом спросил:
— Деон, способен ли ты представить себе, что испытывает человек, которому абсолютно не для чего жить?
Деон неловко отвел глаза и промолчал.
— Я сам почти забыл это, пока снова не вернулся сюда, — закончил Филипп.
— Да-да, конечно, — торопливо сказал Деон. — Это ужасно. Вещи, которые правительство…
Филипп жестом остановил его.
— Погоди. Дай мне закончить. Дело не только в правительстве. Не только в законах и указах, А я в мироощущении. В убеждении, что, раз ты белый, значит, ты всегда прав. И прямо противоположное чувство — преуменьшение себя, если ты не белый. Через какое-то время почти начинаешь верить, что они действительно всегда правы.
Деон внимательно вглядывался в него, пока он говорил. За эти три месяца Филипп изменился. «Преуменьшение себя», — сказал Филипп. Это были точные слова. Его невозмутимость, его уверенность в себе уменьшились, были подорваны. Неужели все действительно так плохо? — подумал он в смятении. И мы настолько дурны, что способны исковеркать такого человека?
Филипп как поднял ладонь, не дав договорить Деону, так и не опускал ее. Теперь он в отчаянии взмахнул рукой.
— А, какого черта! Я же говорил тебе о работе, которой хотел бы заняться.
— Погоди, — волнуясь сказал Деон. — Послушай! Ты не должен забывать, что белых преследует страх. И естественно, они пытаются как-то придать себе уверенности. И тот, кто подвергает эту уверенность сомнению, опасен им. Понимаешь? Ты понимаешь?
Губы Филиппа скривились в усмешке.
— Теоретически. На практике это несколько… Но к чему весь этот разговор? Ты можешь мне что-нибудь посоветовать насчет субсидии?
