В другой раз — грешен человек — решил малость подольститься к начальству и высказать в его адрес несколько хвалебных слов. Но начальство сперва самодовольно ухмыльнулось, но не преминуло тут же и одернуть, поставить на место: «Ты кто такой, чтобы меня хвалить?»
Как-то один мой приятель заманил меня в гости к своим знакомым. Я этих знакомых моего приятеля прежде не знал. И они меня тоже… И вот вижу: хозяин дома, указав на меня подбородком, тихо так спрашивает: «Он кто?» А приятель тоже так тихо отвечает: «Писатель». «Ой-бой! — изумился хозяин и от изумления не смог приглушить голоса, а потому и произнес достаточно громко: — А я-то думал, что он нормальный человек!»
Чтобы в следующий раз не попадать впросак, я решил сесть и на досуге обстоятельно помозговать, вспомнить свою жизнь и, наконец, хотя бы самому себе объяснить, кто я есть.
Мой дедушка говаривал:«Сколько раз перешагиваю порог дома, выходя в мир, столько раз заботы своего дома присоединяю к заботам мира. Сколько раз возвращаюсь обратно, столько раз заботы мира присоединяю к заботам моего дома».
Кем же в таком случае был мой дедушка?
Из рассказов аксакалов. Великий и могучий царь Сулейман,[8] считавший себя властелином мира, однажды объявил по всему свету: «Всяк народ, что придет под руку мою и послушен будет повелениям моим, станет счастлив и в этой жизни и в жизни будущей».
И начали со всех краев стекаться народы под сень трона его. Среди прочих пришли к царю люди в черных шапках. Они были послушнее и исполнительнее других, и Сулейман часто хвалил их, говоря: «Вы, черношапочники, — лучшие друзья мои». И поручал им служить труднейшую службу в царстве своем и делать самую черную работу. А те, воодушевленные похвалой из уст царя, трудились терпеливо денно и нощно, не щадя сил своих и здоровья. Не роптали на голод, когда не хватало еды, на холод и жару, не сетовали в стужу и в зной. Другие люди, жившие под властью Сулеймана, время от времени являлись к царю со словами возмущения или с просьбой и грозили, что если обойдет он их милостью своей, то будут они жаловаться богу. И старался царь облегчать им участь: просивших хлеба — насыщал, просивших богатства — одаривал, кто хотел знаний — того учил, кто славы жаждал — того возвеличивал. А черношапочники не просили ничего и ничем не грозили, а посему хоть и называл он их «друзьями», но числил просто слугами.
Но вот однажды предводитель черношапочников предстал перед царем и молвил:
— Дай нам свободу.
— Да кто вы такие, — возмутился Сулейман, — чтобы свободу требовать?!
Не нашлись люди что ему ответить. И стали по одному, по двое, где семьями, где кучками убегать от Сулеймана и селиться в устье реки Аму на берегу Арала-моря. Начали строить камышовые хижины, ловить рыбу, пасти скот и растить джугару.
Как ответствовал бы царь народу, который, представ пред лицом его, вопросил прямо: «А ты кто такой, чтоб лишать нас свободы?» Наверное, Сулейман ответил бы что-нибудь, не зря же его считали мудрым.
Но для того чтоб вопросить так, люди должны были сами ответить на вопрос: «Кто мы такие?»
* * *
Если ты никогда не спрашивал себя: «Кто я такой?»- то вряд ли сумеешь по достоинству оценить ответ другого. Ведь если сам себя не понимаешь, не осознаешь, то всех прочих — и подавно.
«Бездумность — мать глупости», как говорят старики.
Человек начинает осознавать себя с первых же минут после рождения и должен заниматься этим всю жизнь. Иначе неминуемы ошибки и проступки. Без конца учиться на ошибках — тоже, по-моему, не признак мудрости, а уж оправдывать свои грехи — и вовсе безнравственно.
И все же безгрешных нет. Нет! Нужно, конечно, обдумывать каждый свой шаг, но в то же время постоянно осторожничать — тоже едва ли верно. Иначе станешь походить на несчастного слепца, который непрерывно ощупывает посохом землю — куда бы ступить, чтоб не упасть. Так мы далеко не уйдем.
Единственное решение, думаю, таково: чтобы не сбиться с дороги, надо сперва отыскать путь своего народа и уж потом на этом пути найти свою колею.
На вопрос: «Кто я?»- проще всего ответить: «Я — человек». Проще-то проще, но вот чтоб доказать истинность такого ответа, потребуется вся жизнь.
* * *
Кажется, нет ничего проще, чем рассказать о самом себе. ан нет. Трудно это, ой как трудно, и поведать о своем народе, частичкой которого ты являешься, тоже, казалось бы, просто, однако на поверку оказывается, что труднее дело вряд ли сыщешь.
Простым и легким все это представляется лишь поначалу, попервости, потому что уж кого-кого, а себя-то вроде бы знаешь аж до печенки; и сколько раз сетовал, что никто в мире не понимает тебя как следует! А как следует?..
Трудно человеку рассказать о себе, поскольку никогда не сможет он вывернуть всю подноготную: то начнет что-то утаивать, считая неудобным выставлять напоказ свое нутро, то, наоборот, впадет в грех самобичевания и такого о себе понаговорит, что… Да к тому же, призадумавшись, понимаешь, что самооценка — отнюдь не объективнейшая из оценок. Словом, трудно, очень трудно! А написать о своем народе — еще трудней.
Вот и теперь стараюсь искренне ответить на вопросы: «Кто я?», «Кто мы?»- но, признаться, затрудняюсь, не знаю, с чего начать.
Говорят, будто Бальзак, рассказывая о себе, снимал шляпу в знак уважения к великому человеку, то есть к себе. Конечно, с одной стороны, это шутка, но с другой — в каждой шутке кроется истина.
Мировая история — это ведь история человека, и когда мы говорим, что в мире множество сложнейших проблем, это значит, что проблемами переполнена жизнь человека, и когда надеемся, что будущее станет светлым и прекрасным, значит, надеемся, что в далекие грядущие годы человеческая жизнь станет светлой и прекрасной.
Каждый человек — это живой памятник всему лучшему, что было на этом свете в прошлом; каждая человеческая могила — памятник непоправимой ошибке прошлого.
Прежде чем вспомнить о своих достоинствах, о своих заслугах перед людьми, не худо подумать, что и сам ты многим обязан другим людям, не худо понять, что все люди являются опорой друг для друга.
Моя мать говорила:«Живи так, Сере, чтобы честно мог сказать: «Я всегда был поддержкой для своих друзей».
Отец сетовал:«Эх, сынок, сколько в мире трухлявых подпорок… А если крепкая подпорка да трухлявую стену держит, так это и того хуже».
Дедушка поучал:«Надежнее всего, Тулек, во всем опираться на свой народ».
Народ каракалпаков малочислен. Он поредел в бесконечных кочевьях и беспрестанных боях с недругами, гнавшими его с обжитых земель. Он похож на косяк рыб, загнанных штормом в отдаленный залив Аральского моря. Малочислен народ, но многочисленны и разнообразны его обычаи, которые сохранил он и пронес через века и пространства, велика и отзывчива его душа, которая не очерствела от бед и тягот. И вправе он гордиться тем, что всегда был поддержкой не только своим детям, но своим искренним друзьям.
* * *
Дети наследуют черты и свойства родителей. Это естественно. Точно так же во внешности и нраве каждого человека есть признаки, унаследованные им от своего народа. Однако все эти черты, свойства и признаки не с неба сваливаются. Они воспитываются, взращиваются в самих людях. Если справедливо утверждение, что в характере отдельного человека отражается характер нации, то верно и другое: сам национальный характер складывается из характеров людей, составляющих данный народ.
Народы различаются меж собой. И своеобразие каждого из них лучше поймем, если будем рассматривать их не изолированно, а в сопоставлении друг с другом. И не лучше ли такое сопоставление начинать с самого начала: с рождения младенца, с колыбели. Думаю, кое-что можно понять, заглянув в люльку новорожденного.
Моя мать, помнится, укладывая в люльку моих младших братьев и сестер, всегда совала им под подушку кусок хлеба или книгу, а то и нож. Несомненно, те же вещи в свое время были и у меня в изголовье. По поверьям и обычаям, если рядом с человеком хлеб, ему нечего бояться, если книга — то к нему не посмеет приблизиться нечистая сила, а если нож — то пусть лучше другие его страшатся.
Мать говорила:«Под подушку ребенку нельзя класть золотые вещи. Ни в коем случае. Все зло в золоте».
Приметы, они и есть приметы. Но мне, признаюсь, никак не по душе обычай класть к изголовью нож, кинжал. И в скольких бы мифах, преданиях, в скольких бы стихотворениях, пусть даже великих поэтов, он ни воспевался, все равно это — оружие, а чаще — орудие подлого убийства. Глядя на кинжалы, почему-то всегда представляю, как лезвие входит в тело… Б-р-р-р… Аж озноб по коже.
Моя мать поучала:
«Хвалиться оружием — недостойно храбреца, это дело труса».
