Он взял мешок, который лежал сложенным на одной из кроличьих клеток у стены дома под небольшим навесом, и пошел к сараю за сеном. В сарае он посмотрел на пустое место, где утром стояла тележка. И теперь его поразило, какое оно пустое, — обычно он не видел его без тележки. Только он ею и пользовался: когда ее не было тут, не было тут и его. Так было, уже много лет. Он тащил, она ехала, вместе они проделали немалый путь! Вместе возили на рынок овощи, вместе подымались на склоны холма Монсьель за травой или сеном. Вместе ездили за хворостом, за картошкой, не считая того, что в бытность его булочником они ежедневно доставляли дрова из сарая в пекарню. Никогда до сегодняшнего вечера он не думал так много о своей тележке. Она действительно занимала большое место в его жизни. Если поразмыслить как следует, так она проработала почти столько же, сколько и он. И, как он, никогда не жаловалась. Полсотни лет протаскал он ее за собой, смазывал, подкрашивал, чтобы она не изнашивалась, а тут, не подумав, отпустил ее одну на произвол судьбы в лес, где она простоит всю ночь. Да, действительно, так поступить мог только мальчишка
Чем больше он думал, тем больше укреплялась в нем мысль, что он навсегда распрощался с тележкой. Завтра утром они отправятся на лесосеку, увидят, что тележка исчезла, будут ее всюду искать и так и вернутся домой ни с чем. Стоит ли собирать и связывать сучья, если не на чем будет их увезти? Мать, конечно, скажет: «Вот видишь, если бы твой сын перевез вязанки на грузовике, этого бы не случилось. Тележка была бы цела». Да, мать будет торжествовать. И, в сущности, будет права. Он это сознавал. Но разве попросишь оптового торговца бакалейными товарами ради нескольких вязанок отрывать шофера от дела, рискуя угробить машину на вырубке? Если бы он пошел к Полю с такой просьбой, тот, вероятно, ответил бы: «У моих шоферов есть работа поважнее. Вам надо делать. как делают все, — топить углем». Где Полю понять, какая у них жизнь? Где ему знать, что их пугают расходы на переделку плиты?
Отец принес мешок с сеном, покормил кроликов Темнота медленно подымалась с земли, а он стоял около дома, поглощенный мыслью о тележке. Машина, должно быть, уже на вырубке. Когда на нее грузили тележку, позвали на помощь подмастерья булочника. Каждый взялся за одно колесо, и вчетвером они с трудом ее подняли, потому что машина у Пико высокая. Хорошая тележка, катится легко, но поднять ее наверх — совсем другое дело. Выгружать ее будет только Пико с приказчиком. Они, правда, обещали осторожно спустить ее на веревке, но они оба еще молоды. Для таких, как они, тележка не бог весть что. Она крепкая, хотя мать и назвала ее старьем, но если она сорвется и упадет на одно колесо, тогда, конечно, развалится. Правда, с поломанным колесом никто ее не возьмет — ну а ему что делать завтра утром с поломанной тележкой? Уже не говоря о том, что, увидя среди леса поломанную тележку, любой человек может счесть ее брошенной и унести колесо, или тормоз, или боковые стенки, или хотя бы его крепкую семиметровую веревку.
И подумать только, ведь у него был целый день, чтобы пораскинуть мозгами, а он лишь сейчас понял, на какой он пошел риск. Когда уже поздно. Тележка, верно, уже в лесу, одна, может, со сломанным колесом или дышлом. Дышло-то у нее не очень крепкое. Болты, на которых оно держится, расшатались. Он забил клинышки, но клинышки того и гляди выскочат. Хороши будут они с женой, если нагрузят тележку, а болты подведут!
Нет, эта затея им не по возрасту и не по силам. Они недостаточно все обдумали, раньше чем за нее взяться. Это может им обойтись дороже, чем уголь и переделка плиты.
Отец медленно дошел до перекрестка двух дорожек и вытащил из кармана жестянку с табаком, который оставил ему Пико-сын. Он скрутил сигаретку и, прежде чем закурить, подержал ее в губах.
Надвигалась ночь. Тьма растекалась по черным голым грядкам, обходя кучи ржавых листьев, которые ветер намел за последние дни вдоль бордюра. Они казались островками света, позабытыми на земле. Еще не облетевшие персиковые деревья тоже светлели на фоне заволоченного неба. Отец посмотрел на закат.
За холмом Монсьель менее хмурое небо окрасилось в розоватый цвет. Все еще не чувствовалось ни малейшего дуновения, но ночью мог подняться северный ветер и разогнать тучи.
К тому времени, когда пришла мать, уже совсем стемнело.
— Ужинать придется при свете, — сказал отец.
— Что поделаешь, скорей не управишься. Хотела достать чего-нибудь, чтобы взять завтра в лес поесть.
— И достала?
— Да, купила немного паштету и студня. Возьмем крутые яйца и фрукты.
— Ты бы подогрела на ужин суп, что остался от обеда. Мне неохота наедаться. Я собираюсь рано лечь спать.
— Как хочешь, но тогда надо будет поплотнее поесть завтра утром, перед дорогой!
Они пошли на кухню. Мать спустила висячую керосиновую лампу, зажгла, а отец тем временем затворил ставни и окно. Подкрутив фитиль и подняв лампу, мать затопила плиту и поставила на огонь суп.
— Табак получила? — спросил отец.
— Да, две пачки на твой талон и две на мой. Если бы можно было не трогать одну, я бы попробовала обменять ее на масло.
Отец не ответил. Ему нечего было сказать. Жена имеет полное право распоряжаться тем табаком, что полагается ей. Она не курит, а ведь он знает женщин, которые курят не хуже мужчин. В прошлом месяце Робен дал ему пачку сигарет, может, даст и в этом. С тем, что у него есть в запасе…
Суп на плите завел свою песенку, мать поставила на стол две тарелки, положила две ложки и Серый хлеб, от одного вида которого с души воротит.
— Ты позаботилась о хлебе на завтрашний день? — спросил отец.
— Да, он уже у меня в сумке. Я с вечера все приготовлю.
— Надо взять вещевой мешок, я положу туда же и садовый нож.
— Пожалуй, все вместе будет тяжеловато.
— Это уж не твоя забота. Ты понесешь моток проволоки.
Отец все время думал о тележке и об этом походе, который теперь представлялся ему настоящим безумием. Однако он не решался ничего сказать, боясь, что мать опять заведет разговор о грузовиках Поля.
Она подала суп, и они молча принялись за еду. По временам отец переставал жевать и прислушивался к ночи. Если подымется северный ветер, дождя можно не бояться.
Они уже доедали суп, тут мать вдруг положила ложку и выпрямилась на стуле.
— Что случилось? — спросил отец.
— Ты ничего не слышал?
— Нет. Это поднялся ветер. Значит, дождя…
Она перебила его:
— Да нет, это не ветер, кто-то идет.
— Но я запер калитку.
— Верно, кто-нибудь из соседей прошел двором.
— Никогда нет покоя, — проворчал отец.
Он услышал шаги, когда нежданный гость обогнул дом и направился к крыльцу.
— Это не господин Робен, — сказала мать. — И не господин Дюреле.
Она встала и пошла к двери. Шаги раздались уже на лестнице.
— Все-таки это кто-то, кто знает, как пройти, — сказал отец.
Он вдруг забеспокоился. Гость в такой час не предвещал ничего хорошего. Он тут же подумал: «А вдруг машина лесоторговца свалилась в овраг и кого-то прислали сказать, что тележка разбилась вдребезги».
Мать открыла дверь в ту минуту, когда гость стоял уже у порога. По ее лицу отец понял, что гость ей неприятен. Сурово нахмурившись, она молча пропустила в кухню Поля.
— Добрый вечер! Я не помешал? — сказал Поль.
— А, это ты, — буркнул отец. — Ты прошел двором?
— По вашей милости: вы слишком рано запираете калитку.
По его голосу и по блеску в глазах отец понял, что сын выпил. Он знал, что теперь это случается все чаще и чаще, и это его огорчало. Друзья не раз говорили ему: «Послушай, а ведь твой сын прикладывается к бутылке». Они говорили это шутя, но отец, который за всю свою жизнь ни разу не выпил лишнего, терпеть не мог пьяниц. Только он старался не обращать на их слова внимания. Болтовня!
Как только сын переступил порог, отец понял, что теперь война с матерью возобновится, и у него сжалось сердце, но он тут же позабыл об этом. Он смотрел на сына и думал: «Он пьян. Это точно. Мой сын начал пить. Черт бы их всех побрал!»
Поль пододвинул стул и сел.
— Доедайте, — сказал он, — суп остынет.
Отец проглотил ложку супа. Когда мать подошла к столу, Поль спросил:
— Как, мать, может, раньше, чем сесть, поднесете мне стаканчик, а?
Она остановилась и уже собралась идти за вином, но отец крикнул:
— Нет! Ты и без того хватил лишнего.
Поль как будто растерялся. Он сморщился, и на его скулах еще резче проступили красные пятна. Отец внимательно поглядел на сына и заметил, что белки у него налились кровью. Значит, он действительно пьет.
Мать все еще не садилась и ждала, словно не зная, как поступить. Отец посмотрел на нее. Только что под влиянием гнева он одернул сына слишком резко. Теперь же он задавал себе вопрос, может, не следовало это делать? Может, тем самым он заранее признал правоту жены и осудил сына, которого она и так уж ненавидит. Поль сдвинул на затылок небольшую коричневую шляпу с приподнятыми полями, обнажив лысеющее темя.
