Вошла Иза. Женщина, как и в тот раз, была одета в форму, но сейчас, к моему удивлению, она была на высоких каблуках.
Волосы заколоты в пучок на самой макушке, но одна прядь выбилась и упала на шею. С этой прической ее лицо изменилось, став просто ослепительно красивым. «Да как ее вообще сюда занесло?» – в который раз озадаченно подумала я.
Она уселась за стол, долго искала сигареты, потом зажигалку. Наконец открыла папку, в которой теперь заключалась моя судьба, и взглянула на меня своими золотистыми в крапинку глазами.
– Ну как дела, все о'кей? – спросила она.
– Пока не съели, – парировала я.
Ее губы дрогнули в едва заметной улыбке, и тут я увидела у нее с правой стороны под нижней губой маленькую бородавку, впрочем, назвать это изъяном было нельзя. Эта деталь лишь добавляла ей прелести.
– Начальник принял во внимание мое ходатайство и определил тебя на работу в библиотеку. Можешь отправляться туда сразу после завтрака. Твое присутствие на работе всегда обязательно в свободное время заключенных. Тебя это устраивает?
– Да. А мне дадут ключи от библиотеки?
Иза явно удивилась вопросу:
– Зачем тебе ключи?
– Но ведь я буду, по всей видимости, материально ответственна за книги?
Она рассмеялась:
– Конечно же, пара-тройка воровок здесь найдется, но книги – это последняя вещь, которую им захотелось бы украсть. Еще вопросы есть?
– Нет.
– Прекрасно. Ну и, разумеется, мы с тобой регулярно будем встречаться для воспитательных бесед. Мы хотим, чтобы ты вернулась в общество нормальным человеком. В общем, хотим тебе помочь. Я хочу тебе помочь.
– Прекрасно, – в тон ей ответила я.
Она бросила на меня быстрый взгляд:
– Иронизируешь? Если так, то искренне советую одуматься. Не успела сюда явиться, как проштрафилась – нападение на надзирательницу при личном досмотре. Вот почему твое пребывание в одиночке затянулось на четыре дня вместо одного.
– Надзирательница посягнула на мои личные права, – резко возразила я.
– Ого! Личные права? – скривилась Иза. – Нет у заключенного никаких прав, кроме собственной задницы, о которой ему и следует заботиться.
– Даже когда у него ищут вшей, которых нет?
Воспитательница глубоко затянулась сигаретой.
– У нашей Эллочки ко всем отношение одинаковое, – сказала примирительно Иза. – А ведь попадаются экземпляры, у которых этих маленьких зверушек выше крыши. И не только в верхней шевелюре, но и в нижней.
– Она вполне могла бы поверить мне на слово, – продолжала я, продолжая сердиться.
– Могла бы, – усмехнулась Иза. – Поэтому мы не стали записывать эту провинность в твое дело.
Воспитательница закурила очередную сигарету.
– А как у тебя складываются отношения с Агатой?
– Нормально.
– Смотри, поосторожнее с ней – сволочь та еще.
– Она плакала ночью, – невольно вырвалось у меня, но я тут же прикусила язык – мое откровение сильно смахивало на донос.
Иза оставила без внимания мою неуместную реплику и продолжила:
– Лично я предпочла бы для тебя других соседок, но так решила комиссия. Впрочем, в любой камере найдется какая– нибудь каналья. Хотя Агата нас всех достала. Бывали случаи, когда, возвращаясь после увольнительной в город, она проносила для своего гарема между ног по несколько пачек чая, сигареты в мягкой упаковке, кофе.
В первый момент я не поняла, как это – между ног, а потом, сообразив, долго не могла прийти в себя.
– Я тебе это говорю для того, чтобы ты поняла, какие порядки тут царят. Агата способна на все. Год тому назад был целый скандал – Агата подговорила нескольких зэчек изнасиловать одного мужика. В нашем пошивочном цехе, за территорией тюрьмы, что-то случилось с трубами, и туда прислали сантехника. Когда он спустился в подвал, Агата подослала к нему молодую симпатичную девицу, тот возбудился, и тогда на него набросились остальные. Они перевязали ему член у основания, чтобы сохранялась эрекция, и по очереди насиловали. Бедняга попал в больницу.
– Но ведь она… не любит мужчин.
– Вот поэтому и мстила. Говорят, она стояла и смотрела, как занимаются этим другие. Разве не сволочь?
Иза затушила сигарету и тут же потянулась за новой. Инстинктивно я сделала движение, как будто хотела вырвать сигарету у нее из рук.
– Когда я сильно устаю, начинаю курить одну за одной, – произнесла она, оправдываясь.
Если все, что она мне рассказала, было правдой, то похоже, вся польская исправительная система только и занимается тем, что плодит лесбиянок. Я попала в тюрьму потому, что нарушила закон и заслужила суровый приговор. И была готова отсидеть свое, но в тюрьме, а не в борделе. Изе не следовало раскрывать всех подробностей, вполне достаточно было того, что творится в моей камере. Две бабы, спящие подо мной, трахались чуть не каждую ночь, а вчера Агата потребовала одну из них к себе. Наверх полезла та, что с конским хвостом. Я изо всех сил пыталась не вслушиваться в то, что там происходит, но на таком близком расстоянии было трудно отвлечься. К счастью, все продолжалось недолго. Голова девицы скрылась между мощными бедрами Агаты, которая, подергавшись некоторое время, вдруг вся выгнулась, издав глухое урчание, и бессильно опала всем своим грузным телом.
– Пошла вон! – раздалась короткая команда, и девица послушно соскользнула вниз.
– Ну что же, пока вроде все, – сказала Иза. – Сначала акклиматизируйся в нашем бабском зверинце, а потом вместе подумаем над твоей дальнейшей жизнью, прикинем, как лучше ее склеить и исправить.
«Бабский зверинец» – угрюмо думала я. Преступление и наказание. Само понятие наказания и его смысл, в который я так верила все это время, сильно изменились для меня в течение нескольких дней, проведенных здесь.
Мои новые товарки по-прежнему уходили по утрам, и я оставалась одна. Надзирательница, которая должна была проводить меня в библиотеку, все не показывалась. Тут никто никуда не спешил, здесь времени у всех было хоть отбавляй.
Я узнала, что плешивый сосед по столу приходился мужем нашей светловолосой Венере. Про себя я ее так и называла – Светловолосая. Они оба были социологи и работали, как и Эдвард, в Польской академии наук. У нее научная степень была даже повыше, чем у ее мужа. Я подстроила так, чтобы нас представили друг другу, а потом Эдвард, перехватив инициативу, пригласил их на бридж. Супружеская пара принесла с собой коньяк. Мы сидели вчетвером за столом, наши взгляды то и дело перекрещивались. Наши гости не имели понятия, что, сами того не желая, стали участниками двойной игры. И в обеих этих играх карты сдавала я. Моим партнером по бриджу был муж Светловолосой. Эдвард сидел напротив нее. Глазами они передавали друг другу информацию не всегда связанную с игрой в карты. «Ты мне нравишься, – посылал ей сигналы мой муж, – что скажешь на это?» Она не спешила с ответом, и Эдвард показал мне глазами: «кажется, провал». Мой взгляд говорил: «пробуй еще». Был момент, когда в его взоре я ясно прочитала вопрос: «подумай хорошенько, ты действительно этого хочешь?» Я ответила утвердительно. Мы с мужем Светловолосой выиграли обе партии. «Бедняга, – подумала я, – ему везет в картах…»
Сначала мы пили принесенный коньяк, потом в ход пошла наша водка. Муж Светловолосой напился, нес чепуху, а ей было стыдно за него. Она все время порывалась отвести его к себе, в домик на берегу.
– Я провожу вашего мужа, – вызвалась я, – Эдвард хотел прогуляться, составьте ему компанию.
Мой пьяный партнер по картам пошел со мной, тихий и покорный. Мы оба молчали. То, что они остались там одни… Мне не хотелось признаваться в своей ревности даже самой себе. Я себя не понимала – ну зачем было с таким упорством толкать Эдварда в объятия этой женщины? Или я рассчитывала на то, что он, Эдвард, будет упираться? Когда я вернулась, их не было в комнате. Я присела на крыльце и засмотрелась на озеро, которое выглядело в этот час словно черная бездна. То, что я сейчас чувствовала, можно было бы определить как ненависть. Только вот к кому? К себе? К ним обоим? Или же к каждому по отдельности? Я просидела так довольно долго. Начинало светать, моросил мелкий дождичек. Над берегом озера поднимался матовый, похожий на папиросную бумагу туман. В какой-то момент из него вынырнула чья-то фигура. Это возвращался Эдвард. Он присел рядом со мной на ступени крыльца.
Неторопливо вынув пачку «галуаз» – свою любимую марку сигарет, всегда покупаемых за доллары в «Певексе»[6], он с наслаждением закурил.
– Ну и как? – спросила я, чувствуя, что пауза затянулась.
– Дело сделано.
– Что сделано? – Кажется, я не сумела справиться с волнением, и голос выдал меня.
Эдвард промолчал.
– Ответь же наконец на мой вопрос!
– Ответь себе сама, – отрезал он и, резко поднявшись, шагнул в дом.
Я вбежала туда вслед за ним и вцепилась в отвороты его куртки.
