Через некоторое время я сполз ниже и занялся ногами. По дороге я успел заметить, что на ней надеты одни лишь мужские боксерские трусы.
Теперь она точно стонала. Я перемещался вверх-вниз по ее телу, и руки по пути нечаянно сдвигали части трусов. Во время одного из таких пассов случайно отогнулась резинка, демонстрируя, кроме всего прочего, пришитую изнутри бирку с именем. В пробивавшемся сквозь шторы блеклом свете уличного фонаря я разобрал слова. “ДЖЕЙМС ИРВИНГ”, – было там написано.
Я задвинул резинку на место.
Ненавязчиво я стал концентрировать внимание на бедрах, потом на внутренней стороне бедер, потом на верхней части внутренней стороны бедер. После серии мелких перемещений ее ноги раздвинулись, давая место моей руке.
Бедра начали медленно и ритмично двигаться, и я, следуя приглашению, обнаружил свои пальцы на горячей влажной ластовице джеймсовых боксерских трусов. После этого мне оставалось только наблюдать. Шевелить рукой не было нужды. Бедра летали вверх-вниз все быстрее и чаще, наконец она взвизгнула, вздрогнула, откинула мою руку, перекатилась к стенке и заснула.
Я, вместо того, чтобы вернуться на свое место, изогнулся рядом и попытался уснуть, тычась эрекцией ей в попку.
Утром я проснулся первым, скатился к себе на пол, заснул, проснулся опять и решил внести посильную лепту в игру под названием “ничего не было”. Я спустился вниз, приготовил завтрак и принес его в спальню. Поставил поднос на радиоприемник и залез к Лиз в кровать. Она еще наполовину спала, но футболка неким волшебным образом опять оказалась на ней.
Мы жевали кукурузные хлопья и тосты, словно два хороших приятеля, которые совершенно случайно оказались утром на одном матрасе. Ни она, ни я не вспоминали о ночном происшествии, несмотря на то, что всякий раз, поднося пальцы к лицу, я чувствовал их возбуждающий соленый запах.
* * *
Через неделю мы взяли билеты. Мы улетали на следующий день после того, как у Лиз заканчивался семестр и возвращались через три месяца – так, чтобы мне успеть в университет.
Массаж перед сном превратился в регулярную процедуру. Массажная техника постепенно развивалась и включала теперь в себя такие элементы, как сдвигание вниз или в сторону остатков одежды и растирание всех без исключения частей тела.
Лиз никогда не заговаривала о наших разбухающих день ото дня сексуальных отношениях, я принял игру, и мы продолжали притворяться добрыми товарищами, которым случается иногда оказывать друг другу небольшие услуги вроде массажа всего тела. Как-то само собой получалось, что объектом массажа все чаще становились гениталии, этому сильно мешали остатки одежды, так что в конце концов мы от нее отказались.
Ни для кого не секрет, что если двое голых людей лежат в постели и растирают друг другу гениталии, то одни гениталии рано или поздно оказываются в других.
Это произошло. Очень продвинутая форма медицинского массажа.
И именно тогда нам приспичило обсуждать проблему контрацептивов.
– Ты на таблетках?
– Нет. Я перестала.
– Перезервативы у тебя есть?
– Выбросила.
– Зачем?
– Жест.
– Еб твою! Какой жест?
– Верности
– Ясно.
– Ты лучше вытащи.
– Хорошо.
– НЕ СЕЙЧАС, идиот
– Ох, да.
Я повозился в ней, пока член не начал гореть огнем, потом вытащил.
– Спусти мне.
– Нет!
– Ну, пожалуйста.
– Я не хочу.
– Я тебе делал столько раз, а ты ни разу даже не прикоснулась ко мне.
Она скривилась и выползла из-под одеяла. Умудрившись найти у меня на конце место без единого нервного окончания, она принялась дергать так, что мне стало больно. Я стал двигать ее руку, показывая, что надо делать, и через несколько секунд выпустил ей на живот струю.
Должен подчеркнуть, это было всего лишь семя дружбы. Натуральное массажное масло, если хотите. Никакого секса не было между мной и Лиз. Абсолютно никакого. И лишним доказательством его отсутствия служило то, что она по-прежнему отказывалась целоваться.
Мы сразу заснули, наверно от неловкости. Я думал, ей нужно время. Я надеялся, что она не станет больше делать вид, будто ничего не было. Если повезет, мы проснемся наутро, обменяемся нежными поцелуями и официально назовем друг друга любовниками.
* * *
Лиз открыла глаза и в ту же секунду выпрыгнула из кровати. Я спустился за ней вниз, и мы в полной тишине принялись за завтрак. Потом я не выдержал и задал главный вопрос:
– Лиз? Почему ты меня не поцеловала?
Она внимательно разглядывала кукурузные хлопья и сосредоточенно жевала, очевидно, обдумывая ответ.
– Неужели непонятно?
– Знаешь, мне как-то вообще мало что понятно.
– Я тебя не люблю, – сказала она.
– И что?
– Что значит “и что”?
– Я знаю, что ты меня не любишь. Я все понимаю. Но просто, раз уж мы... как тебе сказать... занялись сексом, то можно как-то...
– Я люблю Джеймса. Это для тебя что-нибудь значит?
– Ничего. Слушай – это же бред: ты проделываешь все это со мной, а говоришь о нем. Я не понимаю, почему ты не хочешь признать, что происходит то, что происходит; когда Джеймс вернется, все опять войдет в норму.
– Ты действительно этого хочешь?
– Конечно.
– И ты думаешь, что это всех устроит?
– Почему нет? Мы всегда сможем остановиться.
– Как же ты наивен. Ты абсолютно не разбираешься в людях. Ты порешь хуйню.
– Почему? Что здесь плохого? Ты думаешь, я не смогу уйти?
– Да.
– Смогу. Если я на все согласился заранее, то как я могу потом чего-то требовать?
– Есть еще маленький пунктик – Джеймс. Ты когда-нибудь слышал о таком чувстве, как ревность? Как-то мне не верится, что он будет на седьмом небе от счастья.
– Вы отпустили друг друга на свободу, и он наверняка уже перетрахал пол-Азии. Его это устроит.
– Я в это не верю. И не понимаю, почему мы вообще обсуждаем этот вопрос. Ты настолько наивен, что я не в состоянии ничего тебе объяснить. Ты полный профан в человеческих отношениях. А я не хочу быть куском мяса, которым вы с Джеймсом меняетесь.
– Это ты нас меняешь. Поменяла Джеймса на меня.
– Нет.
– Да.
– Нет. Если... если ты так думаешь... если ты зацапал меня, то благодари Бога, что я скучаю без Джеймса... и теперь ты так радуешься, ты думаешь, что добился своего – и если ты думаешь, что занял место Джеймса, то ты абсолютно ничего не понимаешь.
– Что я не понимаю?
– Что... что... ничего. Ты ни грамма не смыслишь в человеческих отношениях. Ты что, впервые слышишь о такой вещи, как эмоции? Или ты не понимаешь, что когда что-то происходит на поверхности, это не всегда сумма всего, что... это не всегда самое важное.
– Я все понял. Наконец-то дошло Я поверхностный человек, потому что секс для меня что-то значит. Я сам во всем виноват. Это я так... наивно предположил, что раз ты трахаешься со мной вместо Джеймса...
– Я не трахаюсь с тобой вместо Джеймса. Слушай, ты давным-давно ходишь вокруг меня кругами – ты получил, что хотел. Надеюсь, ты удовлетворен. А теперь мы это прекращаем.
– Отлично. А я поверхностный человек.
– Да.
– Слушай, даже если это прекратится, я все равно буду знать, что ты хочешь. И что это было.
– Я не хочу.
– Да, конечно. Я тебя заставлял.
– Да.
– ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ?
– Да. Ты меня заставлял.
– Что за хуйня!
– Это правда. Не выкручивайся.
– Я тебя не заставлял. Это произошло само. И что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялась.
– Если я не сопротивлялась, то почему это не произошло сразу?
– Может потому, что я не хотел.
– Да, конечно. Ты с первого дня выпрыгивал из штанов.
– Тебе не кажется, что ты себе льстишь?
– Неважно – это был не секс. Есть разница между поливанием живота и занятием любовью.
– Это была твоя рука.
– Моя рука не шевелилась. Ты сам ее двигал. Если ты помнишь.
– Я помню, а ты, кажется, забыла, что было до того.
– Ах, да – ты потыкал в меня своей сосиской аж целых десять секунд. Ах. Какая страсть. Мне никогда не было так хорошо.
– Если бы ты не выбросила презервативы...
– Но я их выбросила. Проклятые презервативы, они во всем виноваты.
– Если бы ты не боялась, что мы рано или поздно займемся любовью, ты бы их не выбросила.
– Мы не занимались любовью, и никогда не будем ею заниматься. Если ты называешь это занятие любовью, то мне тебя искренне жаль.
– Ох, не пизди.
– И надеюсь, я ответила на твой вопрос. Я не целуюсь с тобой только потому, что ты ебаный ишак.
Только через неделю я собрался с духом и позвонил.
– Привет, – сказал я. – это я.
– Привет.
– Что делаешь?
– Ничего особенного.
– Может, я зайду?
– Я занята.
– Но ты же сказала, что ничего особенного не делаешь.
– Да, но я как раз собираюсь кое-чем заняться.
– Чем?
– Это тебя не касается.
