— Бедный мой друг, ну и что вы хотели доказать?
— Я ничего не хотел доказывать. Я хотел всего лишь оставить следы.
— Зачем это, старый дурень?
— Только чтобы у нас не было последователей. Мои следы будут очень полезны всем, кто не пойдет за нами. Вспомните, Господин: человечество — заблудший крестный ход.
— Неужели уже слишком поздно? Не может ли оно повернуть назад?
— Нет. Ему выстрелят в спину.
— Это прискорбно! Такая почтенная особа! Можете ли вы вспомнить ночь грустнее нашей? Бедный мой друг, но что же нам остается?
— Бунт.
— Бу… Какой ужас! Сказать мне подобное!
— Нам остается бунт. Потому что из всех ночей человеческих грустнее всех та, в которую не замышляют бунта, Господин.
X
Человек — он что, немец?
К часу дня посетителей просили удалиться. Лени, дядя Нат и Тюльпан усаживались за скромную трапезу. У Лени всегда было что рассказать — свежие новости, сплетни. Попытка «бежавшего из Бухенвальда» найти наконец «достойное алиби» человечеству вызвала глубокий отклик повсюду. На бирже котировки духовных ценностей росли на глазах; критика явно снисходительно отнеслась к публикации труда, автор которого силился доказать существование в Европе определенной формы цивилизации — в далеком прошлом, разумеется. Трепетали даже студенческие сердца, и в больших колледжах ценнейшие часы тратились на размышления, а в моду вошли юбки и футболки с портретом Махатмы. После кофе дядя Нат и Тюльпан обсуждали утренние происшествия. В это время ученики и зеваки ожидали на улице, где полиция организовала постоянное оцепление. Важные последователи, знаменитые своими пожертвованиями в пользу движения, ожидали на четвертом этаже в специально отведенном для них зале, где к их услугам были газеты и журналы. Идеалистам, вечно раздавленным нуждой, тоже выделили уголок, и там они могли онанировать. До войны этот узкий чердак без окон служил кладовкой для квартиросъемщиков с нижних этажей; но в 1942-м домовладелец, начитавшись газет, проникся воззваниями к человеколюбию и за умеренную плату отдал помещение в распоряжение Комитета приема и поддержки европейских интеллигентов-беженцев. Дядя Нат прибрал чердак и обставил зал ожидания. Правда, довольно мрачно, зато это располагало к размышлениям. Немного позже Махатма скрывался за занавеской, отгородившей угол, медитировал и анализировал свои поступки. И тогда на чердаке слышалось лишь его тихое ровное дыхание. В это время дядя Нат и Лени разбирали почту. Занятие было не из легких: каждый день приходило несколько сот писем, и число их значительно умножилось за последние две недели Поста. Газеты между тем уже высказывали худшие опасения и на первой полосе заявляли, что Махатма был «отважен, прозорлив, но очень слаб». Впрочем, все письма походили одно на другое, и это облегчало процедуру ответа. «Дорогой Тюльпан, — писала девушка из Сэнт-Луиса, — я люблю одного G.I.[20] Он сражался за свободу Европы и получил „Пурпурное Сердце“. Его зовут Билли Рабинович, и он хочет жениться на мне, только его родители не дают согласия, потому что я черная. Но я из хорошей семьи, моего брата убили в Тихом океане желтые псы. Ведь мы воевали, чтобы покончить с расовой дискриминацией! Помогите мне». Дядя Нат старался изымать такие письма, чтобы они не попадали на глаза Учителю, но Тюльпан сердился, требовал их, а прочитав, замолкал на несколько часов, посыпал голову пеплом и отказывался принимать посетителей или не говорил им ни слова, давал понять, что утомлен, делался капризным, раздражительным, недовольным. Он прочел много книг по конституционному праву, «Права и обязанности президента Соединенных Штатов» Гейна и «Двадцать лет в Белом Доме» полковника Джексона-Орра. Чтение его потрясло: он обязал посетителей разуваться перед входом, не поднимать глаз во время аудиенции и, выходя, пятиться, почтительно кланяясь. Тогда же Голливуд предложил ему главную роль в цветном фильме о сотворении мира, от которой он отказался по соображениям престижа, но которая все же погрузила его в странные мечты. Он потребовал пластилин и проводил время, мастеря горы, деревья и шар, который ему никогда не удавалось сделать абсолютно круглым. Он упражнялся даже в лепке фигур живых существ: мужчины и женщины, змея, животных всех пород, — но не был удовлетворен своими созданиями. Его творения явно оставляли желать лучшего: они всегда получались похожи на оригиналы, и это повергло Тюльпана в полное отчаяние, умственный и душевный ступор. Он выходил из него несколько дней, а потом заговорил об издании во всех странах газеты мнений, полностью посвященной борьбе со злом и исправлению ошибок. Еще он говорил о том, чтобы сделать движение «Молитва за Победителей» более откровенно политическим, даже более агрессивным, долго обсуждал создание Мирового гуманистического ополчения, чтобы вооружить всех молодых энтузиастов, искренне и ревностно желающих сделать наконец что-то действительно новое. Он начал писать некий идеологический труд под названием «Моя борьба», в котором объяснял, что во всех несчастьях нашего общества виновата белая раса, и лишь полное и радикальное ее уничтожение могло бы спасти цивилизацию. Но это его увлечение длилось не дольше других. Только он записал основную идею своего труда — «Все преступное в Германии исходит от белого человека», как дядя Нат, читавший поверх его плеча, поправил: «Все преступное в Германии исходит от Человека». На Тюльпана это произвело ужасающее впечатление: он побелел, тотчас сжег рукопись и всю ночь рыдал в подушку и рвал на себе волосы. Наутро он полностью изменил свое поведение, стал проявлять глубокое смирение и находить особое удовольствие в самоуничижении. Теперь каждое воскресенье он требовал приводить на чердак по семь белокожих нищих. «На каждый грешный день», — говаривал он, разувал их и собственноручно мыл им ноги, пока Лени и дядя Нат пели псалмы. Он старался привлечь к ритуалу и дядю Ната, но получил решительный отпор: старый негр категорически заявил, что «раз дело идет хорошо, то нет нужды в таких жертвах». Потом как-то в воскресенье Тюльпан совершенно без всяких причин вдруг изгнал семерых белых нищих, всячески оскорбляя их и вопя, чтоб ноги их не было на чердаке. Он раздобыл «Путешествия в Арктику» Фритьофа Нансена и прочел на одном дыхании, отложив на двадцать четыре часа все свои встречи.
Затем он купил «Искусство строить и́глу» и «Как готовить тюленя», а также «Нравы и обычаи эскимосов», внезапно перестал умываться, каждое утро принимал холодный душ и послал в «Вулворт»[21] заказ на несколько миллионов долларов — ракетницы, сани, упряжка на двенадцать собак, специально натасканных на открытие Северного полюса.
— Лени.
— Да, патрон.
— Мы уйдем жить подальше от людей, куда-нибудь в Полярную пустыню.
— Да, патрон.
— У нас будет иглу, верные собаки, дети, которые не пойдут в школу.
— Да, патрон.
— Рано утром я буду уходить охотиться на тюленей, а возвращаться буду вечером, усталый и счастливый.
— Да, патрон. Спорт — это полезно.
— А ты в это время будешь воспитывать наших детей, задавать корм ручным пингвинам, заниматься тысячей хозяйственных дел, мелких, но необходимых, и ты будешь ждать меня.
— Точно, патрон, так и будет.
— Раз в месяц мы будем ездить на быстрых санях в соседнюю деревню, к эскимосам, за пятьсот миль от нашего иглу. Сначала они отнесутся к нам подозрительно, но мы сумеем заслужить их доверие. Постепенно.
— Постепенно, патрон, постепенно.
— Тогда они посвятят нас в свои простые, но святые обычаи. Им нет дела до расовой дискриминации, они ассимилируют нас, и мы проживем и умрем счастливыми.
— Мы проживем и умрем счастливыми, точно, патрон. Успокойтесь.
— Снег очистит все — великий холод. Мы наконец-то очистимся. Морозный воздух вернет нам первозданную чистоту…
— Люди, патрон, не очищаются льдом — только огнем.
Но Махатма очень быстро потерял интерес и к Великому Северу. Он приобрел атлас и с помощью циркуля обвел красным маленький островок в Банановом архипелаге. Он проводил время за чтением «Робинзона Крузо» и однажды вдруг взглянул на дядю Ната совсем другими глазами.
— Не рассчитывайте на меня, патрон, — тут же возмутился дядя Нат. — Поищите другого Пятницу.
Потом Тюльпан купил огромный сундук и пару недель тер друг о друга две палки, ожидая искры, которая так и не появилась. Он прочел «Один перед лицом Природы» капитана Макинтайра, сделал гигантские запасы провианта в виде консервов и заказал замысловатый материал для кемпинга, найденный в каталоге «Вулворта» в рубрике «Везде как дома». Он укомплектовал свое снаряжение буссолью, удочками, пеньковым тросом и маленькой колониальной аптечкой. Но потом, убив недели две, выбирая между американской и русской плащ-палаткой, впал вдруг в очередную депрессию, выбросил все снаряжение на свалку и неделю пролежал, уткнувшись в подушку.
