Трахнув Алис, он не хотел потерять друга. Только что найденного и единственного, по сути дела. Друга, который уже посвящен в его суперменовскую тайну. Единственного друга, который знает его исключительно как Генриха Супермена, а не того, прошлого, еще вчерашнего, совершенно иного, Генриха Обыкновенного. Тот Генрих не нравился даже самому Генриху. Тот Генрих не понравился бы и Алис. У того Генриха были когда-то друзья. Не так много, но были. У Генриха Супермена был только один друг — зеленый попугайчик Алис, над которым он сейчас стоял и решал, а не броситься ли ему на попугайчика волком?
Генрих наклонился над Алис сопящей и попробовал погладить ее по голове, пробное прикосновение. Даже нежное. Генриху тотчас не понравилось, как он дотронулся до Алис, робко, заискивающе дотронулся до жестких вздыбленных волос, смешав зеленые и соломенно-ядовитые… дотронулся так, словно он был чем-то перед девчонкой виноват. Впрочем, волосы тотчас вновь разделились на пробор, тренированные, и во сне не предали Алиску. Само существо продолжало сопеть и, как видно, спало крепким алкогольным сном уставшего за день от непривычных переживаний пятнадцатилетнего человека.
«Попытаться раздеть ее и, воспользовавшись ее опьянением, выебать девочку», — подумал Генрих с сомнением, большой вопросительный знак висел над спящей Алис, и фоном вопросительному знаку служила белая картина. Попка, тесно обтянутая узкой черной юбкой, вовсе не выглядела попкой беззащитной жертвы-подростка, и ножки девчонки в черных чулках, разодранных в нескольких местах по всей их длине, также ничем не отличались от ног взрослых женщин, которых Генриху приходилось ебать в его прошлой жизни. Разве что икры не были достаточно развиты, и только. «Будь мужчиной, стыдно даже иметь такие мелкобуржуазные гаденькие мысли в голове, — сказал себе Генрих. — Супермену стыдно. Для Супермена не существует возраста. Супермен всегда молод. Супермен одного возраста с панк-подростком Алис, и посему не может быть никакого вопросительного знака над спящим существом. Супермену естественно сделать любовь со спящей девочкой, так сделай это», — рассердился на себя Генрих. И стащил с девчонки ее туфли на стальных острых каблучках. Туфли одна за другой с неодинаковым стуком упали на пол. Девчонка что-то пробормотала и еще глубже уткнулась носом в рукав зеленого мундирчика.
Генрих, уже вновь твердо ставший Суперменом на все сто процентов, сказал себе, что он имеет право на девчонку — право мужчины на свежую пизду, полное абсолютно право, и чем полнее он это право реализует, тем будет лучше и девчонке и ему. Акт любви — это одновременно и акт защиты женщины. «Я, Супермен, вложив мой член в юное существо женского пола, принимаю этим самым на себя обязанность защищать ее от мира, опасностей, которые таит мир, от других мужчин, наконец…»
И уже безо всякой робости, без извинения, полновластно и твердо Генрих положил свою руку на бедро девчонки. Рука показалась ему неожиданно огромной, грубой и уверенной в себе. Суперменовская рука, чуть-чуть постояв на бедре юной самки иного племени, по-хозяйски съехала на обтянутую черным попку девчонки, помяв ее оценивающе, спокойно спустилась вниз, съехала с юбки и пошла, подрагивая от удовольствия, под юбку, по пути разминая ножки в рваном нейлоне, поднялась опять вверх, пока не нашла девчонкин вход. Большой палец руки уверенно и мощно врылся в место схождения девчонкиных ног и живота… Девчонка дернулась, доселе мягкий под нейлоном живот ее напрягся, и она спросила удивленно-сонным голосом:
— Что ты делаешь, Генрих?
— I am going to make love to you,[50] — сказал Генрих спокойно и серьезно. Уже обе руки его ласкали живот и бедра инглиш герл, сдвигали вниз рваный нейлон и вверх узкую юбку (на юбке, к счастью, имелся разрез)…
— Нет, нет, — пробормотала девчонка неуверенно и заскользила руками по рукам Генриха. Но, наткнувшись на твердые мышцы и жилы Супермена, руки панк-девчонки неожиданно погладили Генриха.
— О-у! — вздохнула девчонка, когда плоть Супермена вошла в ее плоть, и подалась вперед. Генрих в шкуре, отбросив дубину, на теплом песке подмял под себя пойманную им молоденькую самку чужого, обитающего близ моря племени и, держа ее снизу за попку, бесстыдно мял запрещенные места и наслаждался сладким мясом новой возлюбленной…
10
Генрих проснулся оттого, что на грудь ему внезапно опустилась тяжесть. Открыв глаза, он увидел, что на груди его сидит девчонка. Голая, только футболка с Джонни Роттеном прикрывает грудки. Кое-где футболка разрезана, очевидно бритвой, и девичье тело светится в щелях.
— Good morning, полковник Петроф! — сказала девчонка. И прибавила: — So you fuck me last night, dirty bastard?[51]
— Да, — согласился Генрих. — I have fucked you.[52]
— Грубо изнасиловал несовершеннолетнюю, — торжествующе сказала девчонка. — Подсудное дело, между прочим…
Амазонка уселась на Генриха верхом, как на лошадь; в десятке сантиметров от лица Генриха Супермена темнел клочок красной шерсти и уже там, внизу, на груди Генриха, невидимый, где-то раздваивался. Чувствуя на себе мягкую, возбуждающую тяжесть существа, Генрих засмеялся.
— Почему ты выкрасила это в красный цвет? — спросил Генрих и правой рукой ухватил существо за красную шерстку и подергал. Он и не подозревал, что приверженность к панк-движению у юной особы простирается до степени окраски волос на половом органе.
— Для тебя, конечно, — невозмутимо сказала Алис. — Сделать приятное русскому шпиону…
— И этому они вас учат в английской школе, — укоризненно сказал Генрих Супермен, еще раз поддев пальцем красный мех…
— Эй, эй, — отвела его руку Алис, — не распоряжайся, пожалуйста, руки прочь! Это мое…
— Нет. Ошибаешься. — Генрих опять схватил существо за красный клочок шерсти, на сей раз пальцы его попытались углубиться в красные заросли поглубже… — Это не твое. Твоя щель, — Генрих намеренно употребил вульгарное английское «slot»,[53] ему хотелось смутить девчонку, — принадлежит мужскому населению земного шара… — При этих словах он вдруг положил руки на бедра Алис и рывком переместил ее на десяток сантиметров вперед, так что щель девчонки оказалась у его губ, а красный мех коснулся носа мистера Супермена…
— Ох, — облачком пара вылетело из губ девочки, когда язык Генриха коснулся ее нежных, совершенно запрещенных, огражденных обществом, уголков между ног. — Ох…
По нежности этих мест и уголков, по их размытости и нерезкости можно было с помощью языка и губ определить, что они принадлежат юной самочке северного морского народа, с нежарким солнцем, что они принадлежат самочке той страны, где девочки развиваются медленно, в неспешной истоме переходя из возраста в возраст. «У испанки или итальянки такого же возраста такие же уголки были бы резче, грубее, может быть, шершавее», — подумал Генрих и еще раз обвел языком всю не очень обширную щель юного существа по периметру. Существо ахнуло. Генриху было ясно, что существо все, исключительно все чувствует. Каждое движение его горячего утреннего языка оно чувствует… «Чувствительность — не такое уж часто встречающееся среди молодых особ качество», — подумал Генрих и обрадовался, что ему досталась чувствительная Алиска. Он оторвался на мгновение от мокрой сочности разреза и поднял глаза вверх.
Супермен увидел белое горло и подбородок существа, запрокинутый назад. Рука Генриха, погладив жесткую шевелюру Джонни Роттена, одновременно коснулась Алискиных холмиков под шевелюрой, скользнула вниз — живот девочки напрягся, когда на нем остановилась рука Супермена — и, поласкав несколько мгновений живот и обе грудки, каждую из них смяв по очереди, рука вылезла через горловину футболки наружу и легла на горячее горло Алиски. Потом рука задела ее губы, пара пальцев, как бы нехотя, лениво и случайно, вошла в ее рот, и там их встретил скользкий Алискин язык. Язык быстро подчинился пальцам Супермена, сдался им, преданно, мелко-мелко зализал их, грубые и бесцеремонные…
Довольный приемом, оказанным его пальцам, Генрих вернулся в Алискину щель, мило пахнущую чем-то (определения Генрих не мог подыскать и потому остался с первым попавшимся, с «мило пахнущей щелкой», может быть, пахнущей остатками детства, все более вытесняемым, наверное, женским в Алиске). Генрих вернулся в щель и вышел из нее только через полчаса, для того, чтобы, нежно положив девчонку на спину, ввести в нее, истекшую всеми возможными соками и размягченную, свое суперменовское орудие, могущественное и мускулистое. И вся Алиска со стонами задвигалась под Генрихом, и они были одного возраста, ибо мужчина и женщина всегда одного возраста, когда они занимаются любовью. «И, может быть, Алиска даже старше меня», — подумал Генрих, когда Алиска, которую никто этому не учил, изо всех сил прижимала его к своему животу и грудкам, а Супермен толчками, с воем изливал в юный сосуд свое семя…
