Вдруг эта женщина наклонилась к Хоуарду.
— У вашей девочки лихорадка, да? — спросила она.
Удивленный, он ответил по-французски:
— Нет, что вы. Просто она немножко устала.
Старуха уставилась на него круглыми, как бусинки, черными глазками.
— У ней лихорадка. Не годится брать в поезд больного ребенка. Это не по правилам. Мне ни к чему сидеть рядом с больным ребенком.
— Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь, — сказал Хоуард, но ужасное подозрение шевельнулось в нем.
Старуха обернулась к соседям по вагону.
— Это я-то ошибаюсь! — возмутилась она. — Нет, сударь, уж я не ошибусь. Ничего подобного. Коли кто ошибается, сударь, так это вы. Говорю вам, ваша девочка больна, зря вы ее везете в поезде со здоровыми людьми. Глядите, какая она красная! У ней скарлатина, а может, ветряная оспа или еще какая поганая хворь. Кто живет в чистоте, такой гадостью не хворает. — Старуха совсем разошлась, повысила голос. — Это ж надо додуматься, везти в поезде хворого ребенка!
Заворчали и другие пассажиры. Кто-то сказал:
— Не по правилам это. Такое нельзя допускать.
— Мадам, — сказал Хоуард старухе, — у вас, наверно, тоже есть дети?
Она фыркнула ему в лицо:
— Пятеро. Только я сроду не брала в дорогу хворого ребенка. Куда это годится.
— Мадам, я прошу вашей помощи, — сказал старик. — Это дети не мои, а моих друзей, и я должен отвезти их в Англию, потому что в такое время лучше детям быть на родине. Я не знал, что девочка больна. Скажите, как бы вы поступили, будь это ваша дочка?
Сердитая старуха пожала плечами.
— Я? Меня это не касается, вот что я вам скажу. Малым детям надо оставаться при матери. При матери — вот где им место. Сейчас время такое, жара, да еще в поезд ребенка взяли, вот вам и лихорадка.
Сердце Хоуарда сжалось, он подумал, что в этих словах есть доля истины. С другого конца вагона кто-то сказал:
— У англичан дети часто болеют. Матери не смотрят за ними, как положено. Оставят ребенка на сквозняке, как тут не схватить лихорадку.
Все вокруг были того же мнения. Хоуард опять обратился к старухе:
— Вы полагаете, это заразно? Если так, мы сойдем на ближайшей станции. Но я думаю, девочка просто устала.
Старая крестьянка так и впилась в него глазами.
— Есть у ней сыпь?
— Кажется, нет… Право, не знаю.
Старуха презрительно фыркнула.
— Дайте-ка ее мне. — Она перехватила у него Шейлу, пристроила на могучих своих коленях и ловко сняла с девочки пальто. Проворными пальцами расстегнула платье и тщательно осмотрела малышку со всех сторон. — Сыпи нету, — сказала она, снова одевая Шейлу, — но у ней лихорадка… вся горит, бедняжка. Не годится брать больного ребенка в дорогу, мсье. Ей место в постели.
Хоуард взял Шейлу на руки; несомненно, француженка права. Он поблагодарил ее.
— Да, я вижу, когда приедем в Дижон, надо будет уложить ее в постель, — сказал он. — Наверно, и врачу надо показать?
Старуха пожала плечами.
— Незачем. Возьмете у аптекаря микстуру, и все пройдет. Только не давайте вина, покуда у ней лихорадка. Вино горячит кровь.
— Понимаю, мадам, — сказал Хоуард. — Вина я ей не дам.
— Ни с водой не давайте, ни с кофе.
— Понимаю. А молока ей можно?
— Молоко не повредит. Многие говорят, детям надо пить столько же молока, сколько вина.
Тут все заспорили, что полезно малым детям, а что вредно, и спорили до самого Дижона.
Дижонский вокзал был битком набит солдатами. С огромным трудом Хоуард извлек детей и вещи из вагона. У него были при себе саквояж, чемодан и металлический футляр с удочками; остальной свой багаж и портплед с платьем детей он, выезжая, отправил прямиком в Париж. Теперь, с Шейлой на руках, ведя за руку Ронни, он уже не мог взять ничего из вещей; пришлось оставить все в углу платформы и пробиваться с детьми к выходу через густую толпу.
Площадь перед вокзалом была запружена грузовиками и солдатами. Хоуард с трудом пробрался к гостинице, где останавливался прежде; его пугало и сбивало с толку, что в городе такой беспорядок. Все-таки он протолкался с детьми в гостиницу; девушка за конторкой узнала его, но сказала, что все номера заняты военными.
— Но у меня на попечении больной ребенок, мадемуазель, — и он объяснил, в чем дело.
— Да, ваше положение трудное, мсье, — сказала девушка, — но что же я могу?
Хоуард слабо улыбнулся.
— Вы можете пойти и позвать хозяйку, и, пожалуй, мы все вместе что-нибудь придумаем.
Через двадцать минут в его распоряжении был номер с широчайшей двуспальной кроватью, и он извинялся перед негодующим французским лейтенантом, которому капитан приказал разделить номер с другим офицером.
Неопрятная толстуха горничная, на которой едва не лопалось платье, хлопотала, наводя в комнате порядок.
— Ваша малышка заболела, да? Будьте спокойны, мсье. Наверно, она немножко простыла или, может, съела что-нибудь плохое. Через денек-другой все пройдет. Будет ваша девочка совсем здорова. — Она расправила постель и подошла к Хоуарду, который сидел в кресле с Шейлой на руках. — Вот, мсье. Теперь все готово.
— Благодарю вас, — учтиво сказал старик. — Еще одна просьба. Я сейчас уложу ее и пойду за доктором. Может быть, вы с ней побудете, пока я не вернусь?
— Конечно, мсье, — ответила горничная. — Бедная крошка!
Она смотрела, как он раздевает Шейлу, держа ее на коленях; потревоженная девочка опять заплакала. Француженка широко улыбнулась, разразилась потоком ласковых слов — и Шейла перестала плакать. Через минуту Хоуард передал ее горничной. Та поглядела на него.
— Если хотите, идите за доктором, мсье. Я побуду с детьми.
Он оставил их, прошел вниз, к конторке, и спросил, где можно найти доктора. Девушку со всех сторон осаждали вопросами, но она на миг оторвалась, подумала.
— Не знаю, мсье… вот что… у нас в ресторане обедают офицеры, там есть один medecin major.[13]
Старик протиснулся в переполненный ресторан. Почти все столики заняты были офицерами, по большей части мрачными и молчаливыми. Они показались англичанину обрюзгшими и неопрятными; добрая половина — небриты. После недолгих расспросов он нашел врача, который как раз кончал есть, и объяснил ему, что случилось. Тот надел красное бархатное кепи и пошел за Хоуардом наверх.
Десять минут спустя врач сказал:
— Не волнуйтесь, мсье. Девочке надо день-другой полежать в постели, в тепле. Но, думаю, уже завтра температура станет нормальная.
— А что с ней? — спросил Хоуард.
Врач пожал плечами.
— Это не инфекция. Может быть, девочка, разгоряченная, играла на сквозняке. Дети, знаете, подвержены простудам. Температура сразу подскакивает довольно высоко, а через несколько часов падает…
Он повернулся к двери.
— Держите девочку в постели, мсье. Только легкая пища; я скажу хозяйке. Вина нельзя.
— Да, конечно. — Хоуард достал бумажник. — Разрешите вас поблагодарить.
Он протянул деньги. Француз сложил бумажку, сунул в нагрудный карман мундира. И, чуть помедлив, спросил:
— Вы едете в Англию?
Хоуард кивнул.
— Как только девочке станет лучше, я повезу их в Париж, а потом через Сен-Мало в Англию.
Наступило короткое молчание. Грузный небритый человек постоял минуту, глядя на ребенка в постели. Наконец он сказал:
— Пожалуй, вам придется ехать в Брест. Там всегда найдется пароход до Англии.
Старик удивленно взглянул на него:
— Но ведь есть пароходная линия от Сен-Мало.
Врач пожал плечами.
— Это слишком близко к фронту. Возможно, туда идут только воинские составы. — Он поколебался, потом пояснил: — Кажется, боши перешли Сену возле Реймса. Только небольшие силы, понимаете. Их легко будет отбросить. — Последние слова прозвучали не слишком уверенно.
— Плохая новость, — негромко сказал Хоуард.
— В этой войне все новости плохи, — с горечью ответил врач. — В недобрый час Франция дала втянуть себя в эту историю.
Он повернулся и пошел к лестнице. Хоуард спустился следом, взял в ресторане кувшин холодного молока, немного печенья для детей и, спохватясь в последнюю минуту, немного хлеба себе на ужин. Нес все это через переполненный вестибюль, потом наверх, к себе в номер, и тревожился, что дети так долго оставались одни.
Ронни стоял у окна и смотрел на улицу.
— Там у вокзала сколько машин, сколько грузовиков! — оживленно сказал он. — И пушки! Настоящие пушки, с тягачами! Можно, мы пойдем посмотрим?
— Не теперь, — ответил старик. — Тебе уже пора спать.
Он дал детям на ужин печенье и налил молоко в стаканчики для зубных щеток; у Шейлы жар как будто спал, и она без особых уговоров выпила молоко. Потом надо было уложить Ронни на большой кровати рядом с сестрой. Мальчик спросил:
— А где моя пижама?
— На вокзале, — ответил Хоуард. — Пока ложись для разнообразия в рубашке. А потом я пойду и принесу твою пижаму.
