Мы с Юрико собираемся уходить, а психолог сидит, уставившись в окно. Жалюзи закрыты неплотно, и сквозь щели видна заоконная чернота.
По кабинету ползет запах кроличьей шерсти.
Обонятельные или слуховые галлюцинации — верный признак опухоли в мозгу. Потом начинаются головные боли. Но для меня запах кроличьей шерсти — предвестник паники. Я храбрюсь изо всех сил, но страх медленно выползает из темных углов комнаты, протягивая щупальца к моему горлу. Я знаю, что сейчас громадный Кролик-мясоед, подкравшись к окну, пытается разглядеть меня в глубине комнаты. Но видит только мужчину с потухшим взглядом, сидящего в четко очерченном круге света от настольной лампы. Мужчину в очках, обвисшего на своем скелете, как старое пальто на вешалке.
Запах кролика усиливается. Мерзкий, удушливый, тяжелый, влажный… Я вываливаюсь из комнаты, оттолкнув Юрико, скатываюсь вниз по лестнице и, оказавшись на улице, едва не падаю на колени, вдохнув чистый вечерний воздух.
А ровно через неделю, придя на собрание группы, мы узнаем, что наш психолог больше не будет проводить сеансы групповой терапии. Вообще больше ни хрена не будет делать в этой жизни. Потому что накануне вскрыл себе вены кухонным ножом.
— Что теперь скажешь? — спрашивает Юрико, сидя на моем кухонном столе и болтая ногами. — По-прежнему считаешь, что эти звонки никак не связаны с резким желанием наложить на себя руки?
— Ничего я не считаю.
После неудавшегося собрания мы отправились ко мне. Всю дорогу в метро Юрико вела себя так, будто узнала, как можно остановить расширение Вселенной всего за пару минут. Вертелась, пихала меня локтем в бок, что-то шептала, но из-за шума я не мог разобрать, что именно… И не успели мы подняться из метро, она начала нести чушь насчет загадочного телефонного номера.
— Да ты что? — она пихает меня в бедро пяткой. — За две недели два человека отправились на тот свет, предварительно позвонив по одному и тому же номеру. Типа совпадение, да?
— Откуда ты знаешь, что психолог звонил?
— Тупой. Мне было ясно, что он позвонит туда, еще когда мы сидели и пили с ним чай.
Я подношу ко рту полупустую бутылку Suntory*. Нельзя определить, пессимист человек или оптимист по тому, как он судит о наполненности стакана. Наполовину пустой стакан или наполовину полный — зависит не от твоего взгляда на жизнь. Это всего лишь тенденция. Если в стакан что-то наливают — он будет наполовину полным. Если из него пьют — полупустым. Все просто.
* Японское виски.
— Смешай мне тоже что-нибудь, — говорит Юрико.
— Что?
— «Маргариту».
К коктейлям приучил ее я. Может быть, когда-нибудь понесу за это ответственность.
— Если только «фроузен». Шейкера у меня нет.
— Ну, давай «фроузен»…
Она достает уже седьмую сигарету из пачки. Рак легких ее не волнует. Она права. Мы мертвы уже давно. Небытие позади, небытие впереди. Стоит ли относиться всерьез к случайно свалившемуся на тебя мигу бытия?
Я высыпаю в миксер лед, наливаю текилу, куантро, выжимаю лимон и давлю на кнопку. Миксер рычит, перемалывая кубики льда.
Эта неделя выдалась удачной. Я заработал кучу денег, днем изображая покемона при входе в игрушечный магазин на Гинзе, а вечерами разгружая ящики со спиртным в соседнем с ним ресторане. Текила и ликер как раз оттуда. Просторная куртка и мешковатые штаны — то, что нужно, если не гнушаешься взять кое-какие продукты взаймы у людей, которым жратва достается легче, чем тебе. То, что я беру это в долг, знаю только я. Вряд ли они пошли бы мне навстречу, попроси я у них в открытую пару бутылок.
У одного русского я научился выкладывать рюкзак изнутри фольгой, чтобы спокойно выносить кое-какие мелочи из магазинов, оборудованных электромагнитной системой предотвращения краж. Некоторые обманывают детекторы, бросая что-нибудь небольшое и ценное в металлическую банку с краской, которую берут тут же в магазине. Но рюкзак с фольгой гораздо вместительнее и не надо платить за ненужную краску.
Если установлены радиочастотные системы, фокус с фольгой не пройдет. Здесь расчет на слабую помехоустойчивость таких систем. Часто такие ворота в торговых центрах ставят друг напротив друга, при этом сбои в работе обеспечены. Тут все зависит от везения и актерского таланта. Если сможешь сделать вид, что сигнал тревоги тебя не касается никак, есть шанс, что охранник махнет рукой. Кроме того, и радиочастотные, и электромагнитные ворота имеют «мертвые зоны». Остается только вычислить их.
В крупных универмагах неплохо срабатывает старый трюк с чеком. Нужно просто найти оброненный кем-нибудь чек. Затем зайти в магазин, где он был выдан, и найти вещь, указанную в чеке. Походить с ней немного, чтобы охрана перестала на тебя глазеть, а потом вернуть «покупку» и получить за нее деньги. Номер проходит, только в больших магазинах. Номер проходит, только если цена в чеке не слишком большая. Номер проходит, только если ты ведешь себя правильно на кассе. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят.
Кто-то скажет, что это обычное воровство. Я называю это борьбой за выживание. Это — моя теперешняя жизнь.
Подумать только, а ведь еще год назад я был удачливым страховым агентом…
Миксер, купленный на распродаже, замолкает. В наступившей тишине слышно наше дыхание. Я выливаю льдистую зеленовато-желтую кашицу из украденных напитков в стакан, украденный в кафе. Не вынимая сигареты изо рта, Юрико отпивает из него. Как у нее это получается, я не знаю.
— Тебе не кажется, что надо бы позвонить по тому номеру? — спрашивает она.
Я снимаю грязный стакан с миксера и ставлю его в раковину. Там уже целая гора тарелок.
— Давай позвоним?
Я думаю, что надо будет в следующий раз позаимствовать в магазине средство для мытья посуды. Тратить на это живые деньги — безумное расточительство. Пока же просто пускаю воду и смотрю, как тугая мутная струя борется с засохшим на тарелке майонезом.
— Эй! Я с тобой разговариваю. Давай позвоним. Вдруг там какой-нибудь псих, который доводит людей до самоубийства? Давай выясним…
— Зачем? — Мне и правда непонятно, зачем куда-то звонить. Не думаю, что это как-то поможет Акихико. — Допустим, правда — они позвонили по этому номеру и после разговора покончили с собой… Ты что, тоже хочешь наложить на себя руки? Предположим, что все это действительно так… Звонок — петля. Звонок — вскрытые вены… Тебе это надо?
Она тушит сигарету в пепельнице из консервной банки и тут же достает следующую. Я делаю большой глоток из бутылки. Потом заглядываю в раковину, чтобы понаблюдать за борьбой холодной воды с засохшим майонезом. Последний отчаянно сопротивляется… Настоящий самурайский майонез.
— Не знаю, — говорит Юрико. — В самоубийстве я не вижу смысла… Как и в том, чтобы его не совершать. Если кто-то поможет мне найти смысл либо в том, либо в другом, я смогу сделать выбор. А пока мне все равно…
— Тогда зачем звонить? Если тебе все равно…
— Интересно ведь.
— Мне — нет.
Мы молчим. Дышать на кухне уже невозможно. Я открываю окно, и сизые клубы дыма, лениво переваливаясь через подоконник, выползают из кухни на улицу. Только сейчас я замечаю, как тихо стало по вечерам. Никакого «бумс-бумса». Оказывается, я неплохо умею убеждать людей.
— Ты мог бы просто помочь мне, — говорит Юрико у меня за спиной.
Я отвечаю:
— Кеплер каждое свое вычисление проверял ровно семьдесят раз, чтобы избежать случайной ошибки. А ты из двух случаев выводы делаешь. Ну, псих и псих. Подумаешь, эка невидаль… В этом городе каждый второй должен в психушке лечиться.
— Кто такой Кеплер?
— Немецкий ученый. Занимался математикой, астрономией, оптикой, физикой. Телескоп он придумал. И еще додумался до того, что на приливы и отливы влияет Луна.
— А-а-а… Значит, не хочешь звонить?
— Нет, не хочу. И тебе не советую.
— Ага, — говорит она, и я понимаю, что все мои советы могу засунуть себе в задницу.
Мне становится тревожно. Но как помешать ей сделать то, что она задумала, я не знаю. Единственный выход — быть рядом с ней все время. Вместе позвонить по этому номеру и послушать, что там скажут. И потом вместе наглотаться таблеток или еще что-нибудь в этом духе. Да. Отличный план…
— Послушай, — я подхожу вплотную к ней. — Очень тебя прошу, не делай этого…
— Значит, ты все-таки веришь, что звонки как-то связаны с…
— Нет, не верю. Но проверять ничего не хочу. И не хочу, чтобы ты этим занималась. Еще не хватало тебя из петли вынимать. Понимаю, звучит по-идиотски, но я боюсь тебя потерять. Кроме тебя, у меня никого не осталось… Если ты… Если с тобой что-нибудь случится, я окажусь по уши в дерьме…
— А сейчас ты не в дерьме? — тактично спрашивает она.
— То дерьмо будет куда дерьмовее, чем это, понимаешь?
