— То дерьмо будет куда дерьмовее, чем это, понимаешь?
— Ну и? Теперь я должна заботиться о тебе до конца своих дней? Вытирать тебе сопли только потому, что твоя женушка, как ее там, расхреначилась в лепешку?
Пощечина получается неожиданно сильной. Голова Юрико, мотнувшись, ударяется о висящий на стене шкафчик, внутри которого что-то падает. Что-то украденное или купленное на заработанные сомнительным способом деньги…
Несколько секунд мы удивленно смотрим друг на друга. Никто не ожидал такого поворота событий. Юрико приходит в себя быстрее:
— Долбаный псих!
Я молчу.
— Урод тупой!
Я молчу.
Она швыряет стакан с остатками «маргариты» на пол, отпихивает меня ладонями и спрыгивает с разделочного столика. По подбородку стекает струйка крови из разбитой нижней губы, а на лбу, ближе к правому виску, вспухает шишка. Все это — моя работа.
Входная дверь захлопывается с такой силой, что в настенном шкафчике снова падает что-то украденное. Может быть, коробка печенья, может быть, пластиковая бутылочка с соусом, может быть, упаковка пищевой пленки… Я стою посреди кухни и разглядываю осколки стакана и растекшуюся по линолеуму зеленовато-желтую лужицу «маргариты». Битое стекло и льдистая кашица весело поблескивают в свете флуоресцентной лампы. Им-то все по хрену…
Я наступаю босой ногой на бритвенно-острые осколки, которые с тихим хрустом ломаются и впиваются в кожу. Это — агрессия, направленная на самого себя. Я хочу почувствовать физическую боль, наказать себя за то, что, возможно, две минуты назад подписал смертный приговор Юрико. Я хочу наказать себя за то, что отпустил тогда беременную жену к ее родителям, даже не потрудившись проверить машину. За то, что не оказался под тем грузовиком вместо нее. За то, что продолжаю цепляться за жизнь, хотя мне не для чего жить. За то, что в глубине души я до сих пор верю в идиотское правило — не делай ничего плохого и будешь счастлив.
Я топчу осколки, словно хочу превратить их голой пяткой в стеклянную пыль. Я топчу свой страх за Юрико, свой стыд перед ней, свою злость на нее. Я топчу весь этот чертов год, наполненный пьянством, мелким воровством, унизительной работой, одиночеством, тупой болью в сердце, ненавистью и завистью к тем, кто еще не получил свое… Год, под завязку наполненный отборным дерьмом.
К тому моменту, когда я выдыхаюсь, на полу месиво из крошечных осколков стекла, растаявшего льда, коктейля и крови. Ступни жжет.
Я беру бутылку виски и ковыляю в комнату, оставляя за собой две кровавые дорожки.
Если кто-то подумал, что после этого припадка мне стало легче — он не угадал. Пусть попробует еще раз…
Три дня я валяюсь на кровати, безрезультатно пытаюсь дозвониться до Юрико, пью виски с аспирином, читаю книги и отстраненно наблюдаю за тем, как гниют мои ноги. Попытки вытащить осколки стекла, сидя в некоем подобии позы лотоса, не спасают — их слишком много, и они сидят слишком глубоко. Маленькие злобные зубастые невидимки. Я обрабатываю ноги дезинфицирующими средствами, кое-как накладываю повязки, но несмотря на все усилия, куда бы я ни хромал, за мной повсюду остаются красные отпечатки. На утро третьего дня к крови примешивается гной. Чтобы не расстраиваться, я стараюсь поменьше вставать с кровати.
И все равно, на третью ночь я не могу заснуть. Кажется, что мои ступни глодает целый выводок хищных зверьков. Не помогают ни виски, ни болеутоляющие «колеса». Я лежу в темноте и смотрю туда, где днем находится потолок.
Я думаю о том, что могу запросто подохнуть в своей вонючей квартирке от заражения крови. И о том, что найдут меня только тогда, когда запах гниющего тела начнет доставать соседей. Вздувшегося, позеленевшего меня отвезут в морг, установят личность и свяжутся с моим братом. Тот подтвердит, что лежащая на металлическом столе полуразложившаяся масса является его братом, Ито Котаро, и отправится домой, ожидать наследства, делить которое уже ни с кем не придется. Может, пропустит вечером на радостях стаканчик виски. А Юрико тем временем влипнет в историю, и не будет никого, кто смог бы ей помочь.
Отличный план на ближайшую неделю. Просто отличный…
Не знаю, что меня больше расстраивает — возможность собственной смерти или возможность смерти Юрико. Мне бы очень хотелось сказать, что беспокоюсь я только за нее. Но когда лежишь один в темной квартире со ступнями, походящими на несвежий фарш, и чувствуешь, как поднимается температура, можешь позволить себе такую роскошь, как честность с самим собой. И после недолгих размышлений я прихожу к выводу, что умирать вот так не хочу. Да, Юрико… Да, конечно, Юрико… Но все же больше огорчает перспектива собственной смерти. Остальное потом…
Боль и страх хорошо прочищают мозги. И на какое-то время я становлюсь нормальным человеком. Нормальным, трясущимся за собственную шкуру сукиным сыном.
Медсестра отдирает присохшие бинты, а я лишь хрюкаю под суровым взглядом молодого врача.
— Вы что, на битых бутылках танцевали? — спрашивает он, ковыряясь пинцетом в сочащихся гноем нарывах.
Я смотрю на белые кафельные стены процедурного кабинета, на тележку с угрожающего вида приспособлениями, предназначенными, как принято думать, для облегчения страданий больного, на ноги медсестры, обутые в белые мягкие туфли без каблуков, на ее халат, испачканный моей кровью и гноем. Я смотрю на все это, пытаясь фокусировать взгляд на деталях. Но с каждым прикосновением пинцета к моим вздувшимся ступням делать это все сложнее. Я заставляю себя думать о чем-нибудь отвлеченном.
Бетховен всегда варил кофе из шестидесяти четырех зерен. Практически все вороны умеют считать до пяти. Гепард — единственная кошка, которая не может прятать когти. Из-за особенностей строения глаз, воробьи видят мир в розовом свете.
— Почему сразу не обратились к врачу? — спрашивает он, поливая мои ноги горящим напалмом.
Розовое масло состоит из 275 ароматических соединений. Средняя женщина за свою жизнь использует около двух с половиной килограммов губной помады. Таракан без головы живет шесть часов. Сердце жирафа весит одиннадцать килограммов.
Я хриплю, шиплю, отдуваюсь, комкаю простыню, но не произношу ни слова. Потому что знаю — первое же слово превратится в крик. А врач невозмутимо продолжает сдирать с моих ног кожу…
Спустя три часа я подписываю какие-то бумаги, получаю от врача баночку с мазью цвета болотной тины и совет быть впредь поосторожнее со стеклом. Дельное замечание.
Мне предлагают взять напрокат инвалидную коляску или хотя бы костыли, но я отказываюсь. Просто нечем за это заплатить.
Понимание того, что теперь моя жизнь вне опасности, придает достаточно сил, чтобы доковылять до метро.
Дома я наконец делаю то, что хотел сделать весь день, — теряю сознание.
Четыре дня я не могу дозвониться до Юрико. Все, что мне удается, — поговорить в ее отцом, который сообщает, что девушка не появляется дома уже неделю. Судя по голосу, он не очень-то переживает. Он говорит, что иногда она исчезает и на месяц. Так что причин для волнений нет.
— Придет, куда она денется? — астматически дышит он в трубку. — Деньги закончатся, и придет. Она всегда так делает. Передать, что вы ей звонили?
— Да, пожалуйста, — вежливо отвечаю я.
Может быть, он и прав. Может быть, она действительно захотела немного развлечься на папины денежки. Может быть, ее привлекла жизнь огяру*. Может быть, она нашла парня и теперь живет у него… Если задаться целью, таких «может быть» можно придумать не один десяток.
* Когяру (kogyaru — от kogirl) — «тусовщицы». Девушки-старшеклассницы, проводящие все свое свободное время, тусуясь с друзьями в модных и дорогих кварталах больших городов — прежде всего в токийском квартале Сибуя. Огяру (ogyaru — от ogirl) — наиболее радикальная разновидность когяру. Бродяги, месяцами не бывающие дома и живущие на тусовочных квартирах или просто на улице.
Но есть и другие «может быть». Например: может быть, Юрико уже сидит в горячей в ванне, и вода медленно окрашивается в красный цвет от крови, вытекающей из разрезанных вен. Может быть, Юрико бродит по городу, выбирая здание повыше, чтобы использовать его крышу как трамплин. Может быть, заходит в аптеку, чтобы купить несколько упаковок мепробамата или фенобарбитала… Ну, и все такое.
Какое-то время я колеблюсь. Брожу между этими «может быть» с завязанными глазами в надежде нащупать правильный ответ. Но все бесполезно. Интуиция хорошо работает только тогда, когда ты располагаешь достаточной информацией. А так от нее нет никого проку.
Потеряв еще два дня, в течение которых я смазываю подошвы наг мазью, глотаю антибиотики, доедаю последнюю банку украденных неделю назад консервов и через каждые два часа набираю номер Юрико, я, наконец, принимаю решение.
