– Реставрация антиквариата – это недешево, – согласилась Мэри. – Мой папа однажды…
– Да, знаю. Ведь он не мог остаться совсем без гроша, нет?
– Я попробую выяснить, – пообещала Мэри.
– Мне в общем-то все равно. К тому же, раз он смотрит за моей мебелью, все не так уж плохо, да?
– Конечно.
– Когда пришел мой адвокат с извещением о выселении, он не открыл дверь, притворился, что его нет дома.
– Но тебя-то он обязан впустить. Пойди туда и разберись с ним, – предложила Мэри. – Лобовое нападение – всегда лучший способ выяснить отношения.
– Ты так думаешь?
– Наверное. По-моему, если отношения совсем разладились, конфронтация – лучший выход.
– Ничего с отношениями не случилось, – возразила Мэгги. – С моей стороны все осталось по-прежнему. Просто я больше не хочу его содержать. Разве для этого должна быть причина? Не хочу, и все.
– Мне говорили, что он врезал новые замки.
– Кто сказал?
– Пьетро Бернардини. Говорит, что их учительница слышала это от секретарши Хьюберта. Они сменили все замки, так что свой ключ можешь выкинуть.
– Я и не думала вламываться туда без его разрешения, – разъярилась Мэгги. – Кем он меня возомнил? И он вовсе не так плох…
– Конечно, у Хьюберта есть несколько хороших черт. Даже очень хороших.
– Я бы не хотела думать, – успокоилась Мэгги, – что ему не хватает еды. Надеюсь, он не голодает.
– Если бы он голодал, то не смог бы позволить себе секретаршу, – напомнила Мэри.
– Ну, я точно не знаю, – протянула Мэгги, – поэтому и волнуюсь. Еще не перевелись молодые дурочки, которые будут работать на человека бесплатно только потому, что в него верят. Видела я раз его секретаршу. Правда, только мельком, но знаешь… Она может строить на него планы.
– Она же лесбиянка!
– Как знать? Лесбиянки тоже цепляются за мужчин. Ведь секс не главное в жизни. Может, ей нужно прикрытие. Возможно, и ему тоже.
– Но, если ему будет нечего есть, он умрет от голода, – сказала Мэри.
– Мало того, если он не оплатит счета, ему отключат газ, свет и электричество, – добавила Мэгги, постепенно понижая голос, будто такой исход событий был бы для нее полной катастрофой.
– Вот и конец твоим проблемам, – сообразила Мэри. – Ему придется съехать.
– Мэри, ты веришь в дурной глаз? – спросила Мэгги почти шепотом.
– Вообще-то нет, – доверительным тоном шепнула Мэри в ответ. – Наверное, нет, – добавила она и наклонилась к Мэгги ближе.
– Вполне возможно, – едва выдохнула Мэгги, – что у Хьюберта дурной глаз, если такое бывает. Его фамилия – Мэлиндейн – якобы произошла от французского «malline», то есть «дурной», и «Диана» с переставленными «а» и «и» в корне. Он однажды сказал, что его предки нарочно переставили буквы потому, что если бы пошел слух об их происхождении от языческой богини, христианская церковь уничтожила бы весь род. А они всегда поклонялись Диане. Наверное, это стало семейной традицией.
– Звучит не слишком правдоподобно, – не повышая голоса, ответила Мэри.
– И все же вряд ли у него дурной глаз, да? – вполголоса сказала Мэгги.
– Да, вряд ли. Думаю, он просто бездельник. – Мэри поежилась. Из сада, где они сидели, открывался прекрасный вид на встревоженные порывом ветра кроны деревьев, которые росли ниже, по склону холма. За ветвями виднелась темная вода, недвижная, надежно укрытая крутыми берегами.
– Мне от этого как-то неуютно, – сказала Мэгги и слегка придвинула кресло к невестке. – Ты умеешь хранить тайну?
– Конечно.
– Даже от Майкла?
– Только если это не повлияет на наши отношения.
– Как то, что касается только меня и Хьюберта, может на них повлиять? – прошептала Мэгги.
– Ой, конечно, я сохраню твою тайну, – радостно шепнула Мэри в ответ, словно от этого зависела судьба ее брака.
– Я хочу время от времени снабжать Хьюберта деньгами. Но ему не стоит знать, что они от меня. Мне нужно позаботиться о своем браке – Берто настаивает, чтобы я его вышвырнула. Ну что ж, я буду прилагать к этому усилия.
– Разве ты не должна все рассказывать Берто?
– Он хочет слишком много знать, – сказала Мэгги. – Неудивительно, Берто – старомодный итальянец. В этом часть его очарования.
– Понимаю, – согласилась Мэри.
– И как передать деньги Хьюберту, чтобы он не догадался?
– А сколько?
– Надо подумать… Столько, чтобы ему хватило на жизнь до тех пор, пока я его не выставлю.
– Я не совсем тебя понимаю, – призналась Мэри. – Хотя знаю, что ты имеешь в виду.
– Да, это парадокс, – кивнула Мэгги. – Хьюберту лучше не знать о моих чувствах.
– Верно, а то еще подумает, что ты испугалась.
Так, вполголоса, они проговорили до вечера. Когда начало холодать, Мэгги сказала:
– Мы многое обсудили, но так ничего и не решили.
– Жаль, что нельзя посоветоваться с Майклом.
– Даже не думай! Майкл только помешает.
– Да, я понимаю. Попробую что-нибудь придумать.
– Ты должна мне помочь.
– Я помогу, не волнуйся.
Они смотрели на заросли, укрывавшие склон холма. Под кронами то и дело мелькали чьи-то лица – это деревенские жители торопились по делам. Одним из них, пробиравшимся по тропинке в густом кустарнике, при ближайшем рассмотрении оказался Лауро. То и дело исчезая в зарослях, он снова возникал все ближе и ближе. Казалось, будто каждый раз природа поглощала его и воссоздавала снова, побольше размером. К северу виднелась крыша дома Хьюберта, а внизу под холмом, там, где берег был не очень крутым, раскинулись ухоженные цветочные луга и темная зелень рощи, под сенью которой, как написал Фрэзер в «Золотой ветви», регулярно «разыгрывалось одно и то же странное и трагическое событие».
Это трагическое событие совершалось неподалеку от дома Хьюберта, в роще у подножия холма. (А пока звезды все так же не благоволили Мэлиндейну. «Однако я в смирении и надеюсь вступить в наследование своей землей», – продолжал заявлять он.)
Трагедией совершавшееся было только в том смысле, в котором оно употреблялось в античном театре: между всеми его участниками существовал негласный сговор. В историческом смысле это была довольно жалкая и грязная история. Жестокий ритуал регулярно происходил в древнейшие времена и зафиксирован еще в мифах. И он продержался чуть ли не до наших дней.
Храм богини Дианы с античных времен был знаменитым местом паломничества. Ее святилище охраняла группа служителей во главе с верховным жрецом. Немало легенд и хроник ссылалось на этот образ, что вызвало любопытство Джеймса Джорджа Фрэзера. Вот что пишет Фрэзер о поклонении Диане и «трагическом событии»:
«В священной роще росло дерево, и вокруг него весь день до глубокой ночи крадущейся походкой ходила мрачная фигура человека. Он держал в руке обнаженный меч и внимательно оглядывался вокруг, как будто в любой момент ожидал нападения врага. Это был убийца-жрец, а тот, кого он дожидался, должен был рано или поздно тоже убить его и занять его место. Таков был закон святилища. Претендент на место жреца мог добиться его только одним способом – убив предшественника, и удерживал он эту должность до тех пор, пока его не убивал более сильный и ловкий конкурент.
Должность эта, обладание которой было столь зыбким, приносила с собой царский титул. Но ни одна коронованная особа не была мучима более мрачными мыслями, чем немийский жрец. Из года в год, зимой и летом, в хорошую и плохую погоду, нес он свою одинокую вахту и только с риском для жизни урывками погружался в беспокойную дрему. Малейшее ослабление бдительности, проявление телесной немощи и утрата искусства владеть мечом ставили его жизнь под угрозу: седина означала смертный приговор. Начнем с изложения тех немногих фактов и преданий, которые до нас дошли. Согласно одному из таких преданий, культ Дианы Немийской был учрежден Орестом, который, убив Фаоса, царя Херсонеса Таврического, бежал с сестрой в Италию; в связке веток он привез с собой изображение Дианы Таврической. После смерти его останки были перевезены из Ариции в Рим и захоронены на склоне Капитолийского холма перед храмом Сатурна (рядом с храмом Согласия). Знатокам древности знаком кровавый ритуал, который предание связывает с Дианой Таврической. Оно гласит: каждый чужестранец, который высаживается на берег, приносится в жертву на ее алтаре. Впрочем, будучи перенесен на италийскую почву, этот ритуал вылился в более мягкую форму. В немийском святилище произрастало некое дерево, и с него не могла быть сорвана ни единая ветвь. Лишь беглому рабу, если ему это удастся, позволялось сломать одну из ветвей. В случае удачи ему предоставлялось право сразиться в единоборстве со жрецом и при условии победы занять его место и унаследовать титул Царя Леса (Rex Nemorensis). По общему мнению древних, этой роковой веткой была та самая Золотая ветвь, которую Эней по наущению Сибиллы сорвал перед тем, как предпринять опасное путешествие в страну мертвых. Бегство раба символизировало, по преданию, бегство Ореста, а его поединок со жрецом был отголоском человеческих жертвоприношений, когда-то приносившихся Диане Таврической. Закон наследования по праву меча соблюдался вплоть до имперских времен. Среди прочих выходок Калигулы была такая: решив, что жрец Неми оставался на своем посту слишком долго, он нанял для его убийства дюжего головореза. Кроме того, греческий путешественник, посетивший Италию в эпоху Антонинов (I–II вв.), писал, что наследование титула жреца по-прежнему добывается победой в поединке».[3]
