От этой новости Хрустов и вовсе закаменел.
— Лева, ну хватит! — заорал на него сверху Никонов. — Он тебя уважает!
— А почему бы ему меня не уважать?! — взвыл Хрустов, вскакивая из-под его руки. — Я не воровал, никого не предавал!
— Если остались какие недоразумения, лучше глаза в глаза!
— Я когда выводил народ, почему-то он не захотел глаза в глаза!
— Народ разный! Я вот слышал: вольно Хрустову бузить… у самого сын на ГЭС работает.
— Ну и что? — отшатнулся, как от удара в грудь, Хрустов. — Он по электрической части! Он спец! И вообще, это его личное дело.
— Конечно, личное… но кое-кто намякивает: не сидишь совсем уж без копейки. Не сам, так сын трудится в сфере ГЭС.
— Может, мы все трудимся в сфере Солнца, и что??? — во весь свой левитановский бас зарычал Хрустов. — А у сына, кстати, я ни копейки и не беру! Все знают, я ему сто раз говорил: уходи! Иди хоть лампочки на столбы вешать! Или не веришь?!
— Да что он на меня буром?! — всплеснул лапищами Никонов. — Я про то, что слышал. Знал бы ты, что про меня говорят! А я ведь тоже не хухры-мухры! За всю жизнь в отпуске был три раза.
— У народа тоже, кое у кого, сыновья на ГЭС работают, — уже не слушал его Хрустов. — Я — об основном народе, который плотину построил! Нас кинули, как… женщин!
Галина Ивановна встала, положила руку ему на шею, потом сунула под воротник, на шишечки позвонка. Как малому ребенку.
— Лёвочка… Лёвочка…
Хрустов, не отвечая, в каком-то странном, полусогнутом виде шагнул в сторону и, быстро уйдя в другую комнату, — было слышно — упал на постель. Наверно, в обиде зарылся в подушку. Была у него в юности такая привычка.
Жена тихо сказала:
— Что делать, нервы… — и вдруг, пристально посмотрев на распаренного Никонова, взяла бутылку кедровки и поднесла горлышком к носу. — А-а, так вы всю выпили… тут сплошная вода… думаю, чего он так?.. Ой, Сережа, у него же может случиться приступ.
— Да я один, один пил, Галка! — оправдывался огромный Никонов.
Галина Ивановна прошла к Хрустову.
Татьяна Викторовна, сделав круглые глаза, погрозила мужу кулаком.
— Да там было-то градусов пятнадцать… — пролепетал Никонов. — Танька, видишь, я-то нормальный?
— Может, скорую вызвать? — громко спросила гостья.
Из спальни на цыпочках выплыла Галина Ивановна, дирижируя руками, как улыбающееся привидение:
— Тс… ничего-ничего… кажется, уснул. А может, и вы отдохнуть хотите? Я вас в детскую определила. А как сын забежит, подниму.
— Но сейчас Валера придет, — прошептал Никонов.
И в эту минуту в дверь позвонили.
— Открывайте ему сами! — крикнул из спальни Хрустов. Он все слышал. И обо всем помнил. И Галина Ивановна пошла к двери.
10
Позже переговорив с Туровским, я увидел события этого дня еще и с другой точки зрения. Так делал, если помните, Лева Хрустов в своей летописи. Кстати, вы обратили внимание: никто более про нее не упоминал? Очевидно, Илья в самолете рассказал Никоновым, как отец заставил свои бумаги сжечь…
Так вот, у Хрустовых ждали Туровского, а сам Валерий Ильич в эти минуты ждал звонка Ильи Хрустова и еще одного очень важного человека. Туровский затеял замечательную идею, и уж как-нибудь, но Лев Николаевич не сможет испортить праздник.
Туровский восседал в кабинете на верхнем этаже трехэтажного красного здания, облитого меж окнами по вертикали алюминиевыми полосами (в народе кличка — «выставка галстуков») — подарок Сараканского алюминиевого завода. Да и как не подарить матери-кормилице с ее электрическим молоком?
На столе у директора сверкает куча иных подношений, и все оттуда же: генеральный директор САРАЗа, веселый хохол Тарас Федорович Ищук всучил Туровскому в день его рождения серебряную статуэтку полуголого Ахиллеса, стоящего на одной ноге, вернее — на пятке, приваренной к серебряному же макету ГЭС. Юмор заключается здесь в том, что, когда вы включаете крохотный рубильник, у Ахиллеса в плавках начинает пульсировать красный свет.
И еще на столе имеется игрушечный самолетик (алюминий, как известно, идет прежде всего на авиацию), и если вы тронете пропеллер, то самолетик начинает насвистывать песенку «Ах, какая женщина… мне б такую». Тоже подарок Ищука. Наверное, с возрастом у многих известная тема начинает занимать большое место в жизни…
Когда в этот свой приезд я встретился с Туровским, он очень тепло отнесся к нашему возобновившемуся знакомству. Сам не понимаю, почему. Он точно вспомнил меня, мой красный шарф, мой скромный фотоаппарат «Смена». Ведь именно этим аппаратом я увековечил его в штабе: смуглый парень с усиками дерзко смотрит прямо в объектив, на столе перед ним желтая каска, за спиной — портрет Гагарина с автографом. Этот фотоснимок третье десятилетие висит в музее Сибири.
Я подумал, теперешнему Туровскому, возможно, не хватает общения с людьми, которые от него не зависят. В своих беседах со мной он был откровенен, даже, пожалуй, чрезмерно. Может быть, его вводила в заблуждение моя привычка постоянно кивать, когда я слушаю другого человека. А возможно, к старости он стал более насмешлив и безжалостен к самому себе… Не зря же сказал Никонов: Утконосу ничего уже более не нужно, он всё получил… И вообще собирается сматываться в Москву…
Мне он рассказал, что его жена Инна в последние годы живет вдали от него, в столице, у Туровских там вторая квартира. Наверное, у нее любовник. Дочь закончила Иняз, тоже — яблоко от яблони… еще недавно изображала юную светскую львицу… и кажется, наконец, эта дурь кончится. Инна-маленькая повенчана, всё состоялось вроде бы по любви. Она красотка и он красавец. Флаг в руки и вперед!
Когда же сам Валерий Ильич встречает вдруг на улицах поселка смазливую юную женщину, сладкий холод пронизывает его нутро, но директор ГЭС говорит себе: нет, ты не имеешь права, тебя здесь все знают, не хватало еще провокации, а потом и обвинений в аморальности.
Но сегодня, в день прилета вместе с Никоновыми в Виру, что-то в груди у него проснулось и завопило: юность, юность наша где?! Мы же были парни что надо, нас все любили!.. я на этой Таньке Никоновой, тогда Аньке Пчелиной, едва не женился… а женился на другой, на Маринке. О, Марина!.. Прости меня.
Она заболела от укуса клеща, ее парализовало… И не долго прожила… Славная была девчонка… вот ее, ее любил Валерий… до онемения в теле, до опустошения… Нынешняя жена Инна Илларионовна была выбрана им уже позже, года через три после смерти Марины…
Грызя трубку, которую он давно не курил, да и прежде-то покусывал для красоты профиля (всегда берег здоровье), Туровский в ожидании телефонных звонков с усмешкой раздумывал, как, верно, сейчас старые дружки поминают его, перемывают косточки. Впрочем, Никонов подготовит почву. Учитывая вздорный характер Хрустова, чем дольше будет ожидание прихода третьего члена команды, тем лучше. О, Левка, доморощенный философ! Вечный борец за всеобщую справедливость! Где она, где эта всеобщая справедливость?
Лёвка не может простить, кроме всего прочего, что Валерий не уберег Марину. «Тоже, петух вселенной… А мне ее не жалко?! Он, видите ли, училась с ним в одной школе… она, видите ли, к нему на стройку приехала… и если бы не Галка, он бы на ней женился… Ну, а то, что заболела… что же, я должен был сидеть сиднем возле нее и год, и два, и три? А кто будет исполнять обязанности начальника штаба на стройке? Милый, ты не имеешь представления, какая это была бешеная работа! 24 часа в сутки! До молний в мозгу!»
Туровский протянул руку, взял самолетик со стола и запер в нижний ящик. Хотел убрать и Ахиллеса — но не сегодня-завтра заявится в гости генеральный директор САРАЗа, обидится ж, не узрев подарка на столе. А ссориться с ним даже по мелочи не стоит: Тарас Федорович женат не абы на ком — на дочери прощенного властями олигарха-волкодава Циллера, и сам вхож в правительство. И если что случится, только они и помогут.
Хотя, с другой стороны, дружба с Ищуком опасна.
Кстати, Валерий Ильич именно у него решил попросить вертолет для Никонова, в тайгу слетать. Как только дождь утихомирится. И чего Сергей Васильевич рвется туда?
У дирекции ГЭС имелся и свой вертолет, но весной, во время облета «зеркала», отказал двигатель, с трудом сели на лысом склоне горы, используя режим ротации. До сих пор чинят в сараканском аэропорту.
В тайге можно будет отпраздновать свадьбу дочери, а заодно обсудить один вопрос, о котором не ведают пока ни Хрустовы, ни даже Никонов. Много сейчас волков точат зубы на наше молоко…
Вошла секретарша Ирина Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, истинно русская красотка, чуть полноватая, вся в красном (шефу нравится красный цвет, у него и жена носит вишневые и бордовые платья):
— Звонят из электротехнического… третий агрегат греется.
