-- Я не доверяю Кошю, -- заметил Бернетт, как только тот удалился. -- Он боится того, что мы можем остаться и заменить его, лишив благосклонного внимания старого раджи.
Реджинальд обещал следовать советам своего друга, и они сговорились в том, что с Кошю будут соблюдать простую вежливость и показывать вид, что они желают только посетить
замечательные окрестности.
На следующий день они получили снова приглашение посетить раджу. Подле раджи находилось несколько стражей и придворных.
Бернетт тщетно оглядывался вокруг в надежде мельком взглянуть на прекрасную Нуну, но её нигде не было видно. В самом деле, присутствие её на первой аудиенции было противно принятым обычаям, так как ни одна индусская или магометанская женщина высокого происхождения никогда не показывается в обществе. Раджа на этот раз еще любезнее принял их и задал им множество вопросов, на которые они отвечали вполне удовлетворительно.
-- Я не хочу, чтобы вы жили так далеко от меня, -- сказал в заключение раджа. -- Мне хотелось бы видеть вас во всякое время дня. Вы должны перебраться ко мне во дворец, где вам будут приготовлены комнаты. Вы не смеете мне в этом отказать. Это -- дело решенное.
Бернетт и Реджинальд выразили признательность за оказанное им благосклонное внимание и отвечали, что они с радостью принимают предложение его высочества. Хан Кошю догнал их, прежде чем они успели выйти из дворца, и как он ни старался в разговоре с ними скрыть свои чувства, но ясно было видно, что ревность его и тревога еще более усилились при мысли, что они будут находиться так близко при его повелителе. Возвратившись во дворец со своей прислугой и вещами, они поместились, как им
было обещано, в нескольких хорошеньких комнатах, приготовленных специально для них.
Здесь они скоро устроились, как у себя дома. Бернетт заметил, что им будет здесь приятно и весело. Вскоре явился хан Кошю с приглашением от раджи отобедать с ним. Кошю снова пытался узнать о причине прибытия их в Аллахапур. Реджинальд отвечал очень осторожно, так что отставному парикмахеру пришлось убраться, узнав не более того, что он знал раньше. Раджа сидел уже за столом в зале, убранной в каком-то странном смешанном вкусе -- восточном вместе с английским. Его золоченое кресло помещалось на возвышении. Только одна сторона стола была накрыта, для того чтобы гости могли видеть все, что делается в другой половине залы, и чтобы слуги могли свободно принимать блюда. Раджа пригласил знаком Бернетта и Реджинальда занять места по обе стороны от него к великой досаде хана Кошю, который должен был подвинуться дальше. За обедом присутствовало несколько дворян и придворных. Как только все уселись за стол, отодвинулась занавеска и вышло шесть молодых женщин, у каждой было опахало из павлиньих перьев; они бесшумно поместились позади кресла раджи. Они были немного смуглее женщин Южной Европы. Волосы, черные как смоль, зачесанные спереди, были свернуты в косы позади головы и утыканы серебряными и жемчужными шпильками, с которых ниспадал, покрывая плечи, длинный кисейный вуаль, столь тонкий, что сквозь него ясно обрисовывались их формы. Шитые золотом шарфы окружали их талии и спускались на шаровары из ярко-красной шелковой материи, которые были подвязаны поясами, расшитыми золотом. Две из них приблизились к столу, подняли руки, обнаженные до плеч, и стали тихо и грациозно веять опахалами над головой раджи. Женщины эти оставались в зале до вечера, сменяя друг друга по очереди: они же смотрели за кальяном, набивая его табаком, когда раджа переставал курить.
После первой перемены кушаний в зал вошли, в сопровождении музыкантов, танцовщицы. Они стали в изящные позы и то подвигались вперед, то отступали назад, поднимая поочередно над головой то одну, то другую руку; музыканты играли на свирелях и бубнах, что-то напевая. Женщины продолжали танцевать весь вечеp. После внесли кукольный театр, в котором куклы играли пьесу и танцевали до того живо, что казались настоящими актерами. После кукольного театра явилась труппа гимнастов; они свертывались вместе узлами, ходили на руках стояли на головах, извивались и вертелись проворнее самых проворных обезьян, так что казалось, будто у них совсем нет костей или же что в теле их в десять раз больше всяких связок и сочленений, нежели у остальных людей. Все эти артисты получали большие или меньшие награды от раджи, смотря по тому, насколько он оставался ими доволен.
Следует сказать, что Бернетт тщетно ожидал появления Нуны, которая, быть может, также присутствовала в зале позади кисейной занавески, на другом конце комнаты.
-- Как понравились вам наши вечерние удовольствия? -- спросил раджа, обратившись к Реджинальду.
-- О, это чудесно! -- ответил он.
Разумеется, он не мог сказать, что эти восточные удовольствия довольно грубы, а сказав, что они не доставили ему никакого наслаждения, он бы просто покривил душой, проявляя излишнее высокомерие, чего, впрочем, был лишён.
-- Но мы покажем вам, -- заметил раджа, -- ещё нечто более удивительное. Вы, разумеется, отправитесь с нами на охоту. Сколько мне известно, все англичане -- охотники, они очень любят охоту и не страшатся встречи с тиграми, дикими кабанами и даже слонами.
Реджинальд отвечал, что охота в его вкусе, и что он был бы очень рад, если бы представился случай посмотреть, как охотятся на Востоке.
Наконец раджа, сопровождаемый опахальщицами, продолжавшими веять над ним павлиньими перьями, вышел из-за стола, и Реджинальд с Бернеттом должны были удалиться под злым взглядом хана Кошю.
Реджинальд поместил свою тигрицу в одном из стойл конюшни, перед тем как ложиться спать, он отправился посмотреть на свою любимицу. Она стала ласкаться к нему, и, по-видимому, ей было скучно одной, так что он вывел ее из конюшни и отвел к себе в спальню. Тигрица, видимо, была довольна этим, и едва только Реджинальд улегся на подушках, разостланных на полу для ночлега, как она расположилась туг же подле него с видимым намерением сторожить его всю ночь.
-- Очень может быть, -- сказал про себя Реджинальд, -- что её инстинкт подсказывает ей, что мне угрожает какая-нибудь опасность. Я вполне уверен, что могу положиться на нее и заснуть совершенно спокойно, не опасаясь какого-нибудь неожиданного нападения.
Всякие мысли роились в его голове, и прежде чем он заснул, он видел, как Фесфул вставала несколько раз, обходя тихо комнату и обнюхивая все её уголки.
