– Нет.
– Правильно, я тоже. Это тягостное зрелище. Но я, к сожалению должна показать ее миру. Иначе я сойду с ума от ужаса.
– Только Макарыча не бросай, Санек! – предупреждает напарник. – За табель точно посадят!
– Не смотрите на нее, прошу Вас. Прикройте ее немедленно чем-нибудь. Вы же мужчина!
Напарник всполошился:
– Макарычем нельзя, Санек! Это табельное оружие!
Михайлов опоясывает ремнем Галкину, надвигает кобуру на задницу.
– Вам не показалась, что она несколько мала?
– Кобура или… – не понял Михайлов.
Галкина торопится в газонные кустики.
– Конечно, мала, ужасно мала! – Скрылась. – Как это все глупо! Мы пришли, мы уже пришли, Александр Евгеньевич! Тащите платье! Какой кошмар! И это я?
Михайлов понял ее слова как вопрос.
– Да.
– Все, я полностью сошла с ума! На всю голову!
21– Ты понимаешь, что нельзя хотеть и меня, и маму? Или я, или мама! Выбирай!
– И ты, и мама! Сначала ты. Потом мама. Она очень ничего, очень. Я люблю постарше.
– А меня, значит, ты не любишь?
– Помладше я тоже люблю.
– Таких баранов я еще не встречала!
– Ты видела голой свою маму?
– Нет. Почему я должна видеть свою маму голой?
– Почему ты своей маме не хочешь сделать счастье?
– Это не счастье. Это похоть.
– Мне показалось, что твоя мама так не считает.
– А еще что тебе показалось? А ну повтори что тебе еще показалось! Я и слышать не хочу что тебе еще показалось!
Дина дает отбой и въезжает на объект в Проектируемом Проезде 6445.
Ну что это за вид из окна!
Опять, беззастенчиво почесываясь, ходит по двору Культурного Центра гастарбайер, опять выходит ишак.
– Ты понимаешь, что он сексоголик? Ты понимаешь, что ему все равно кого?
Мама спокойна:
– Мне кажется не все равно!
Осел испражняется.
– Смотрите, что он сделал! – вопит Терехов. – И за это двести долларов?
– Мы же скинули два доллара, 198. Это серьезное предложение.
– Это смех, а не предложение! Во-первых, мне стыдно произнести, что он сделал. У нас в цеху 4 женщины и трое молодых людей допризывного возраста…
– Вы же сказали, что они вспомогательные… Есть слабовидящие… Есть?
– Есть. Но я сам как слабовидящий должен заявить, что…
– Сидят весь день и собирают эти… как их… винтики-шпунтики…
– Не винтики-шпунтики, а крепежные наборы!
– Что-о-о-о? Повтори! – вопит громогласно Дина. – Простите, Слава, это я не Вам. Мама, я перезвоню.
Нервно бросает телефон в сумку, бормоча:
– Он же настоящий сексоголик… Настоящий…
– Повторяю! А у нас в цеху 4 женщины и молодые люди в возрасте 16 лет! А за это… простите, несварение желудка осла… ваша компания хочет целых 197 долларов?
– Почему Вы решили, что осел болен?
– Он явно болен! У нас в цеху четыре женщины…
– Два что Вы с женщинами, ей-Богу! Женщины и не такое видали! А потом – они же вспомогательные!
– Если вспомогательные – значит можно под окнами это? Я сам как вспомогательный могу заявить, что…
Терехов не договорил, – обидчиво махнул рукой, ушел, хлопнув дверью.
Дина отвечает на вызов мамы.
Снова появляется нервный Терехов.
Охранник убеждает Терехова:
– Они же все равно вспомогательные… есть и слепые…
– А мы-то зрячие! Как они будут работать, наблюдая из окна этот «прекрасный вид»?
– А наблюдать есть кому. Наблюдать по штату положено мне!
22О, коридоры офисного центра «Моцарт»! Сколько они видели слез несчастной Кимы, а теперь еще и ее родной сестры (похожи как две капли воды!), которая иногда выходит помогать Киме!
Нынче обе они, плача, вбегают в кабинет Палны. Кима зло стучит шваброй в пол. Сестра просто топает ногой, так как забыла швабру в туалете.
Пална вскочила как ужаленная:
– Опять?
Хватает «мыльницу», торопятся в туалет, к ним без слов присоединился курьер Сычев, жуя.
Распахивают дверь кабины. Написано: «Диман ты сволочь!!!»
Пална хватается на голову:
– Боже мой, неужели одумалась?
Кима рыдает громче.
– Ага, ага…
Показывает жестами: съела порцию мороженого – и с омерзением выплюнула.
Ее сестра тоже выплюнула.
Сычеву такие непонятки напрягают.
– Пална, она опять спрашивает как есть мороженое? Тупая! Запала на мороженое как из деревни приехала! Ты че из деревни приехала, Кима?
Кима замахивается. Сычев прячется за Палну.
– Опять дерется, руки распускает! Да ты скоро лопнешь от своего мороженого!
Пална фотографирует.
– Сычев, живо за Мариной Евгеньевной!
Подтягиваются Марина Евгеньевна и недовольная Дина.
– Полюбуйтесь! Неужели одумалась?
Кима доброжелательно улыбается: жестами ест мороженое, качает головой, гладит по животу: «Как вкусно!»
Сестра тоже ест: как вкусно!
Сычева эти детские радости не вставляют.
– Ну и жри свое мороженое с утра до ночи! Быстрей лопнешь!
Он уходит, сердито хлопнув дверью.
Дина не поняла:
– Чего он? Господи, как я ненавижу эту дуру!
23Сегодня Галкина благополучно проползла бы Михайлова на посту – движение такое плотное, что абсолютно все превышают запредельную скорость 3 км/час. Разгоняются до четырех, а собые лихачи – до пяти.
Но за рулем нынче Дина (подвозит мать на работу).
– Скажи, ты посылала ему флюид?
– Не знаю. Нет. На фига я буду ему посылать флюид? Он совсем ребенок… Сколько ему?
– Девятнадцать. А уже козел.
Галкина задумчиво посмотрела в окно. Усатый южный товарищ в «копейке» улыбнулся со значением.
– Ты знаешь, я не верю… Он в самом деле бредит моей толстой непомерной задницей? Повтори еще раз…
– Я не хочу это больше повторять, не хочу! Потому что я не верю, мама! Этим могут бредить только… ты знаешь кто? Знаешь?
Галкина убита:
– Знаю. Я так и знала, так и знала, что это просто бред… Почему ты меня унижаешь? Почему ты две недели назад обманула мою задницу, а сегодня все утро намекаешь на нее? Мало того, что я сама ее ненавижу …
– Я тоже! Я тоже!
– Я так и знала. Старая дура, я все знала наперед… Ох, доча, отольются кошке слезы, вот увидишь, отольются… Останови машину! Останови машину, я сказала! Я не могу ехать с тобой в одной машине!
Слезы Дины горячи сегодня как никогда.
– Кошке? Слезы? Не-на-ви-жу! Ненавижу твою наглую толстую сраку, она всю жизнь поперек моей дороги!
Лицо ее становится строго-отрешенным, так разговаривают только с предателями Родины.
– Выйди из машины! Я не могу с твоей наглой задницей ехать в одной машине после этого!
И Дина уезжает. Усатый южный товарищ в «копейке» улыбнулся со значением – теперь Дине.
Галкина добралась до кафе, сидит как пристукнутая. Слезы ее сегодня тоже горячи как никогда. По ней не скажешь, что она современная деловая женщина, самостоятельно принимающая решения, перфекционистка с активной жизненной позицией, любящая сама формировать события, а не ждать, когда события начнут управлять ею.
Официант-парнишка как всякий дурак неумолим.
– Пиво? Сухарики? Вода с газом-без? Чай? Чипсы?
Галкина молчит. Послать бы его в жопу, но Галкина от горя забыла адрес.
– Кола? Мороженое? Кофе? Эклер?
– Да.
– И то, и другое?
Галкина кивает.
Парнишка:
– Все вместе?
Да, вместе. «И твои яйца впридачу, чтобы выбросить воронам…»
Официант, пожав плечами, уходит. Вскоре приносит все, расставляет. У кафе останавливается машина Дины.
– Мама, дорогуша, пообедаем?
– А друг он в самом деле не смотрит на мою задницу? Вдруг он увидел во мне женскую душу? А она прекрасна, моя душа, уверяю, Дина!
– За-мол-чи! Он мой парень!
– Но ты его не любишь! И никогда не полюбишь!
– Какая разница?!
Галкина размечталась:
– Вдруг он сказал себе: конечно, у нее мерзкая попа свиньи… но какая тонкая душа… вдруг?
– Бля-а-а-тть! Ты издеваешься надо мной, да? Какая душа? Ты издеваешься? Душа есть меня, а у тебя нет души!
Швыряет на пол мобилу – вдребезги!
– Как ты можешь издеваться над своей дочерью?
Галкина в гневе смахивает на пол пинту с пивом, пинту с колой, воду, эклер, чипсы, сухарики.
– Она бьет в моем доме посуду! Наглая свинья, бей в своем!
– Как она унижает дочь, как унижает!
– Мало того, что она унижает мать намеками, так она еще бьет посуду!
– Мама, это тебе хватит бить посуду! Хватит!
Дина выхватывает из сумки второй мобильник – об пол!
– Хватит бить посуду, я сказала! Оставь эту манеру!
Официант встал столбом.
Похоже его похолодевшие от страха яйца уже полетели к воронам. Он из тех, кто панически боится женских слез.
– Что еще будем заказывать?
…Прошло полчаса…
На пустом чистом столе две сиротливые симки. Мать и дочь сидят рядышком, обнявшись, всхлипывая. Дина расчесывает мать, нежно целуя ее в волосы.
О, как долго на свете жили мамины волосы, сколько они всего перевидали-перетерпели…
Официант опять расставляет: колу, чипсы, чай, кофе и так далее.
