Ознакомительная версия.
— Как это? — удивился я.
— Очень просто. Родился человек. Вырос. Нашел себе семью. Добился всего, о чем мечтал. И ушел, оплакиваемый чадами и домочадцами, в любви и умиротворении. Здорово. Но не поучительно. — Я слушал, затаив дыхание. — Я вот все время размышляю над этим. С виду вроде все нормально, хорошо даже. Но что-то здесь не так. Как-то все очень гладко и быстро. А так не бывает, — Донна приподнялась в кресле и придвинула ко мне свое лицо. — Не может такой человек планету эту вперед двигать. Ни на миллиметр, — она снова откинулась назад и глубоко затянулась сигаретой. — Понимаешь, радость — вещь приятная, но абсолютно бестолковая. Только через боль можно прийти к мудрости. Вот когда больно, тогда доходит. Тогда что-то понимаешь. Через потери, через отчаяние. Тогда ты становишься сильным. Или погибаешь. Но погибают только слабые духом. Сильные выживают и закаляются, вот они-то и двигают вперед этот мир.
Потрясающе! Мне это никогда не приходило в голову. Донна внимательно наблюдала за мной из глубин своего кресла.
— Интересно? То-то. Я думаю, что и встретились мы не случайно. Случайностей вообще не бывает. Они этим миром не запланированы. То, что ты называешь случайностью, это всего лишь следствие, причины которого ты не знаешь. Или пока не знаешь. Если захочешь узнать, то это обязательно сбудется. Главное, захотеть. Многие так ничего и не узнали, потому что не захотели. Или не позволили себе захотеть. А ведь все просто! Я с самого детства знала, что стану тем, кем стала. Я просто очень хотела. Вот и весь секрет.
Я плохо понимал, о чем она говорит, но меня не покидало ощущение, что это — самое важное знание в моей жизни. Странная ночь!
Видимо, Донна была намного мудрее, чем я предполагал, и заметила мое замешательство. Она вдруг спросила:
— А хочешь, я докажу тебе, что я права?
Я пожал плечами от неожиданности.
— Хочу. Но я и так с вами согласен.
Она вдруг вспылила:
— Согласен он! С чем ты согласен? Приучил вас «совок» лапки поднимать по любому поводу. «За» и «против». Никаких полутонов. А жизнь, она вся из полутонов. Согласен ты можешь быть только с тем, что знаешь. А у тебя на лбу написано, что все, что я тебе тут наговорила, для тебя тайна за семью печатями! — Донна злилась. Но я сидел смирно и гнев ее утих. — Я тебе хочу наглядный пример привести, как можно успеха в жизни добиться. Ты же хочешь успеха? — я кивнул, не отрывая взгляда от ее раскрасневшегося лица и горящих глаз. Она была убеждена в том, о чем сейчас говорила, и эта убежденность изливалась из нее на меня, как чай из горячего чайника. Глаза ее смотрели поверх моей головы, словно она что-то вспомнила, и теперь эта картина висела перед ее глазами, недоступная моему восприятию. Я невольно оглянулся. Это движение было вороватым, словно бы я сам от себя пытался скрыть мысль, что не верю в то, что там действительно что-то есть. Ах, этот обманчивый взгляд артиста, глядящего поверх голов своих зрителей! Говорят, что Шаляпин во время пения выбирал одну точку где-то в углу полутемного зрительного зала, и этой точке пел обо всем, что накопилось в его великой певческой душе. А зрители, завороженные его таким проникновенным взглядом и пением, начинали оглядываться назад, пытаясь разглядеть, что же в том месте, куда смотрит певец, такого особенного, что оно удостоилось его искреннего, увлажненного слезой взгляда. Конечно же, там ничего не было. Просто это такой певческий прием. Но работает безотказно!
Я разочарованно разглядывал пространство у меня за спиной. Ничего, кроме белого полированного буфета там, естественно, не было. Я даже немного расстроился. Но с Донной скучать было некогда. Концерт только начинался. И я нисколько об этом не пожалел.
— Этих примеров вокруг — пруд пруди, но этот — мой собственный. Вернее, приятельницы моей. Вся ее жизнь, — Донна теперь говорила спокойно и немного распевно, словно мудрый Баян, рассказывавший свои исторические байки. — Почему именно она? — Донна пожала плечами, как будто бы и сама удивляясь своему выбору. — Да наглядно очень. И поучительно. По крайней мере, это я видела собственными глазами. А кое-что она мне иногда рассказывала про эту свою жизнь. Словно бы книгу вслух читала. Но это — не книга, — она приблизила ко мне свое лицо и заглянула мне в глаза, — вся ее жизнь — это просто классический пример того, что надо свои желания самому себе по-зво-лять! — на каждом слоге Донна сделала ударение. — Просто хоти, и все тут, невзирая ни на какие препятствия, — она отпрянула от меня и выпрямилась в кресле. Ее мятущаяся натура требовала какого-то действия, и Донна хлопнула кулачком по мраморной крышке стола. — Вот этого ваш долбанный соцреализм и не предусмотрел. Вам всегда надо пощупать и понюхать, чтобы во что-то поверить. А тут все не так! Все не по соцреализму, — она словно бы пыталась что-то кому-то доказать. Чувствовалось, что этому внутреннему монологу не одно десятилетие. Лицо ее немного раскраснелось, в глазах появился какой-то отстраненный блеск, словно бы она смотрела куда-то вглубь пространства и видела то, что было от меня скрыто. Донна снова начала «заводиться». Эти переходы в ее настроении были стремительны, и я никак не мог уловить качающуюся грань между полным штилем и зарождающимся штормом в ее монологах. Она словно бы играла сама себя. Сценой была ее жизнь, а зрителями — все, кто был вокруг нее. Сегодня повезло мне.
— Успех — он величина нерациональная. Его надо просто захотеть. И тогда он придет. Обязательно! Только говорить об этом бесполезно. Лучше помалкивать, — она обратила на меня свой отстраненный взор, и я успел уловить, как ее взгляд словно бы вернулся в существующую реальность откуда-то издалека, глаза слегка прищурились, напоминая глаза хищника, который уже наметил себе жертву, и она очень серьезно сказала: — Я так всегда и делала. Интуитивно. Делала свое дело и кайфовала от этого. Знала, что у меня все получится. Но всегда находился какой-нибудь кретин, который хотел меня куда-нибудь задвинуть. Подальше, в пыльный угол. А я брыкалась и шла вперед. Как танк. И дошла. А они где? — она захихикала. — Эти, которые меня задвигали? Вот им всем, — и Донна показала пространству перед собой фигу. — А я всю жизнь так живу, и, как видишь, не жалуюсь. — И она с гордостью оглядела свои «закрома». Я огляделся вслед за ее взглядом. Если действительно предположить, что мысль материальна, то я мог сказать только одно: такую кухню я видел только на экскурсии во дворце турецкого султана в Стамбуле. Я имею в виду размеры. Это же надо себе такого нажелать!
Она вдруг снова наклонилась вперед, ко мне, и перешла на шепот. Это было неожиданно и весомо.
— А еще надо мечтать. Обязательно! — она приложила палец к губам и сказала совсем тихо: — Знаешь, я заметила одну странную закономерность — как только перестаешь мечтать, тут же заканчиваются деньги, — взрыв хохота, последовавший за этим, так и не позволил мне понять, шутила она или нет.
Нахохотавшись досыта, Донна все же рассказала мне одну из самых занимательных историй, какую я только слышал в своей жизни.
— Я этого еще никому не рассказывала. Ты первый. Слушай. — Это был приказ. — Была у меня приятельница, Алевтина, я ее Алусиком зову. Мы с ней как-то лет сто назад на концерте в одной областной филармонии познакомились, она с оркестром выступала, а я, само собой, без оркестра. — Видимо, это был юмор. — Что значит, была, — перебила сама себя Донна, — она и сейчас есть, только видимся мы с нею редко. Живет она далеко. Но это не важно. Так вот. Она по профессии арфистка. На арфе играет, — уточнила моя собеседница. — Как она сама выражается — «гребу» я на арфе свою музыку, — Донна хихикнула. — Я ее из-за этой арфы и заметила. Сама маленькая, кнопка такая. Арфа больше нее в три раза. Я тогда так удивилась, не каждый день живую арфистку на сцене увидишь. Так и познакомились. Так вот, моя Алуся — человек деликатный, воспитанный, консерваторию закончила, в обычной жизни преподавала арфу в музыкальном училище. Так, ничего особенного. Жила она тогда в одном провинциальном городишке, иногда только с оркестром выезжала на концерты, там мы с ней и встречались, — Донна улыбнулась. И в ее улыбке промелькнуло что-то вроде застенчивости. — Думаешь, я всегда мегазвездой была? Думаешь, мне всегда белый лимузин к подъезду подавали? — и она засмеялась своим хриплым неподражаемым смехом. — Нет, дружок. Я тоже в разных филармониях своё отпеть должна была. А как же без этого? Это, брат, как боевое крещение. Выдержишь это, выдержишь что угодно. — Донна прикурила новую сигарету от старой — новую пачку она вскрыла ловким привычным движением опытного курильщика и, как ни в чем ни бывало, продолжила.
— Алуся была тетенька талантливая, и ее часто в областную филармонию приглашали на арфе «погрести». В оркестре хорошей арфистки не было, вот она их и выручала.
Ознакомительная версия.
