— Кто там?
Над дверью вспыхнула лампочка и осветила мое лицо. Маляк не поверила своим глазам:
— Ты?!
Она открыла дверь. Ее голос дрожал от волнения. Указав мне на комнату справа от входа, она прошептала:
— Пожалуйста.
Маляк удалилась, и я остался один. Было душно. Я открыл окно, выходящее на улицу. Да, все та же старая знакомая гостиная, но мебель в ней новая, очень современная. Придется ли мне раскаиваться в своем поступке? Маляк, наверное, сейчас переодевается. Как давно я не видел ее вблизи! Снова послышались шаги. Она вернулась в красивом летнем платье скромного покроя, открывавшем только руки и лодыжки. Голову ее покрывал белый платок. Не присаживаясь, она спросила:
— Выпьешь кофе? А хочешь, у меня есть апельсиновый сок.
— Не беспокойся, пожалуйста.
Она снова ушла. Но я уже успел ее рассмотреть. Лицо округлилось больше прежнего, но еще сохраняло привлекательность, и морщин на нем не было заметно. На смену прежней свежести и молодому задору пришли степенность и серьезность. Интересно, поседели ли у нее волосы? Она пополнела, но не огрузла. Под платьем тело ее выглядело даже соблазнительно. Да, клянусь Аллахом, соблазнительно! На меня обрушился вихрь страстных желаний. Ах, прижать бы ее к груди и слиться с нею в жарких объятиях, как бывало! Но будь осторожен, говорил я себе. Ты ведь не знаешь, что сейчас у нее на душе. Возможно, она решила навсегда посвятить себя материнству и чистой, беспорочной жизни. Умерь свой пыл и постарайся не оплошать.
Она вернулась, держа в руках маленький серебряный поднос, на котором стояла бутылка с соком. Поставив поднос на деревянный столик, инкрустированный перламутром, она пододвинула его к моему креслу.
— Я тебе доставляю много хлопот. Присядь отдохни, — произнес я.
Она села на диван напротив меня, и в этот момент я обратил внимание на свадебную фотографию, что висела у нее над головой. И по бокам две фотографии: на одной — Али Юсуф, на другой — их сыновья в арабской одежде. На мгновение я растерялся: моя задача усложнялась.
— Доброе дело, наконец-то ты вспомнил своих родных!
— Неразумно жить в одном квартале и сторониться друг друга!
— Милости прошу. Ты все еще работаешь в министерстве?
— Только-только вышел на пенсию.
— Да продлит Господь твои дни. А кто тебя обслуживает?
— Никто. Живу наедине со старыми стенами, — сказал я, засмеявшись.
— Я тоже одна вроде тебя, если не считать доброй преданной женщины, которая бывает у меня раз в неделю.
— Разве ты никогда не покидаешь дома?
— Выхожу лишь время от времени, по необходимости.
— Одиночество — тяжкая вещь. Хотя у меня есть излюбленное кафе и друг, все равно очень тяжело.
— А у меня телевизор, одна-две соседки, — призналась она со вздохом.
— Этого мало.
— Все же лучше, чем ничего!
— А как поживают твои сыновья?
— Великолепно, они поселились там навсегда. У меня теперь внуки... Что ж, таков мой удел.
В последних словах ее прозвучала горечь.
— Ты к ним не ездила? — спросил я.
— Один раз совершила там малый хаджж.
— Поздравляю тебя, хаджа[17], — произнес я с грустью.
— Желаю тебе тоже его совершить,— ответила она. — Если ты когда-нибудь захочешь поехать, они тебя примут.
— Все зависит от воли Аллаха. Скажи лучше, как твое здоровье?
— А твое?
— Слава богу, лучше быть не может.
— Я тоже не жалуюсь, разве что пришлось вставить зубы.
— Это ничего.
— Я молю Аллаха о счастливом конце.
— Тебе еще жить и жить! — пылко воскликнул я. — Как я счастлив, что тебя вижу!
— Я тоже. Жаль только, что ты одинок.
— Но ты тоже одинока.
— Я хочу сказать, — мягко произнесла она, — что тебе следовало бы обзавестись женой и детьми.
— Что поделаешь, судьба... — сказал я с сожалением.
Мы смолкли, чтобы перевести дух. Я осушил бутылку до дна и весь покрылся потом. Между действительностью и мечтой — огромная пропасть. Я представлял себе, что без труда направлю беседу в нужное русло, что ринусь в объятия к Маляк, отягощенный скопившейся за долгие годы страстью, что свершу то-то и то-то. Здесь же все дышит благопристойностью. Передо мной сидит чопорная дама, не позволяющая ни малейшей вольности. Сверху на нас смотрят портреты. Они как бы участвуют в беседе, не допуская никакого безрассудства, окрашивая нашу встречу в печальные тона. Интересно, о чем она думает? Неужели в ее памяти не всплыл ни один обольстительный образ из прекрасного прошлого? Может ли она обуздать свои мысли так же, как свое поведение? Мне хочется уловить в ее глазах хотя бы легкий намек, искру игривости, мимолетную стыдливость, тень улыбки — это бы объяснило многое. Но я встречаю лишь серьезный, участливый взгляд, взгляд, каким родственница смотрит на родственника, встреченного ею на закате жизни. Неужели прежняя Маляк никогда не вернется? Как бы то ни было, я не уйду из этой квартиры не солоно хлебавши. Неужели собственная трусость заставит меня раскаиваться до последних дней жизни? Набравшись смелости, я спросил:
— Ты не против, если мы будем время от времени скрашивать визитами наше одиночество?
— Милости прошу, — ответила она спокойно, потом, поколебавшись, добавила: — Но...
Поняв, что кроется за этим «но», я сказал:
— Мы ведь родственники, да и возраст наш исключает всякие пересуды.
Она промолчала.
— Значит, ты не согласна, чтобы я тебя навещал! — расстроился я.
— Я этого не говорила, — тотчас ответила она.
— Может быть, ты за строгий образ жизни?
— Это то, о чем нам не мешает подумать.
— Я хотел бы, чтобы ты высказалась со всей откровенностью.
— Если бы я думала по-другому, я бы откровенно тебе об этом сказала.
— Мне просто необходимо общаться с тобой, одиночество невыносимо! — воскликнул я с жаром. — Ты же знаешь, у меня нет никого, кроме тебя. Я все время только об этом и думаю.
Она улыбнулась и с порозовевшим от смущения лицом прошептала:
— Я тебя понимаю.
— Значит, оба мы нуждаемся в общении! — сказал я, осмелев.
Маляк засмеялась и ничего не ответила. Я чувствовал, что мы словно бы перенеслись в былое.
— Одиночество тягостно, жизнь горька. Мне так хочется чего-то нового. Вот ты обновила свою мебель...
— В моей квартире вся обстановка — новая. Покойный муж оставил мне приличную сумму. Вахид подарил спальный гарнитур, а Бекр, второй сын, — гарнитур для гостиной. Сама же я купила мебель для столовой.
— И тебя не пугают нынешние цены?
— Пенсия у меня мизерная, но Вахид и Бекр присылают мне все необходимое. А как твои дела?
— Стараюсь держаться, хотя кто заботится о пенсионерах! Но я думаю начать новую жизнь.
— Теперь, уйдя на пенсию?
— Здоровье у меня крепкое. Я владею английским, и у меня есть опыт административной работы. Хочу попытать счастья в одной частной инвестиционной компании.
— Там неплохие оклады.
— Я возлагаю на это большие надежды.
— Что ж, идея прекрасная.
— Я рад, что ты одобряешь.
Мы снова умолкли, и я решил, что пришло время проститься.
— Мне пора.
Она из вежливости предложила мне побыть еще, но я встал и протянул ей руку.
Я шел по тихой вечерней улице, вдыхая свежий летний воздух. Хотя моя мечта не осуществилась, надежда еще не потеряна. В кафе я отправился уже в другом настроении. Когда Хамада ат-Тартуши заметил меня, лицо его расплылось в улыбке:
— К тебе вернулась молодость. Я никогда не видел тебя таким, как сегодня.
Я принялся рассказывать ему о том, что произошло между мною и Маляк, заново переживая свою радость.
— Я смотрю на это с оптимизмом, — прокомментировал Хамада, — а ты?
Подумав немного, я ответил:
— Успех обеспечен пока лишь наполовину.
— Нет, больше.
— И правда.
— Если бы она захотела, то это посещение было бы первым и последним.
— Несомненно.
— Наверняка она догадалась о цели твоего визита.
— Надеюсь.
— Поверь мне, я разбираюсь в женщинах лучше тебя, но ты действительно считаешь, что она еще в форме?
— Клянусь тебе, она все еще привлекательна! — заверил я его пылко.
— Хочу тебя предупредить: не особенно обольщайся, — сказал он, смеясь. — Внешний вид в таком возрасте мало о чем говорит. Под платьем тело может показаться соблазнительным, но если его обнажить, то станут заметны бугры и колдобины, как на теперешних улицах. Поэтому я советую тебе: если добьешься своей цели, занимайся любовью в полной темноте!
Я покатился со смеху, а потом сказал:
— Прежде всего надо добиться цели.
Возвратившись к себе, я почувствовал страшную тоску и еще больше возненавидел свой дом. Хоть бы он сгорел! Ни кафе, ни телевизор не доставили мне в последующие дни радости. Новый визит — вот единственная оставшаяся надежда. Прийти через неделю — слишком рано, а ждать целый месяц — невыносимо, и я решил повторить визит через две недели. За это время я узнал, что в одном из филиалов «Дженерал электрик», ведущем строительство водоочистной станции, есть свободная должность. Работа временная, рассчитана на три года, но зарплата — четыреста египетских фунтов в месяц, не считая бесплатного проезда. Я подал заявление на конкурс. Выбор пал на какую-то девушку, но директор предложил мне должность в административном отделе с оплатой в триста фунтов. Я согласился, меня это вполне устраивало. Конечно, с такими доходами я не смогу позволить себе переехать в новый район, но питаться и одеваться буду куда лучше. Выждав две недели, я отправился под покровом сумерек к своей возлюбленной; терпение иссякло, страсть разгорелась, решимость окрепла! Я убедил себя, что мужчине моих лет не подобает теряться подобно мальчику и стыдиться как юноше. Когда Маляк открыла дверь гостиной, я попросил, чтобы мы перешли в другую комнату — будто бы для того, чтобы чувствовать себя непринужденнее, а на самом деле чтобы не видеть фотографий на стене.
