Позавтракаю, схожу в душ, займусь сексом. «Поработаю за компьютером», – отвечаю я.
Все происходит в обратной последовательности: секс – душ – завтрак.
– Я знала Пикассо, – говорит Мухина.
Я продолжаю уплетать омлет с грибами.
– Он был странным человеком, но не настолько странным, чтобы застрелиться в туалете клуба. Сначала Дали, теперь Пабло… Так глупо, без объяснения причины… Тебе кофе с молоком?
Без молока. Без объяснения причины. Предсмертная записка. Если Дали ее оставил, то почему этого не сделал Пикассо? Или сделал?
Я звоню Ренуару.
– Алло, Огюст?
– Привет, Альбрехт! Как самочувствие?
– Я хотел уточнить одну деталь, это важно для повествования. Какие вещи находились в карманах Пикассо?
– У меня есть список из милиции. Отправить тебе по e-mail или прочитать сейчас?
– Прочитай, пожалуйста.
– Носовой платок, зажигалка, пачка сигарет, зеленый фломастер, три презерватива. И кое-что вы забрали сами. Помнишь, что именно?
Кое-что – это кошелек Пикассо и пакетик с двумя таблетками.
– Спасибо, Огюст. Я хотел бы съездить сейчас в клуб, где все это произошло. Не возражаешь?
– ОК, Альбрехт. Сейчас отдам распоряжение Гогену.
Никогда не был в ночном клубе днем. Гоген, похоже, тоже. Он пообщался с охраной клуба, и мы прошли в туалет.
Я вошел в кабинку, где все давно было убрано, и сел на крышку унитаза.
– Что ты ищешь? – спросил Гоген. – Может, я тебе могу помочь?
– Помоги, – отвечаю. –Постой возле туалета.
Гоген пробегает взглядом по стене и потолку, окон нет, вентиляционных люков нет, и выходит.
Я сижу так же, как сидел Гоген, когда всадил пулю себе в голову. Где мне было бы удобнее всего оставить короткую надпись зеленым фломастером? Я осматриваю дверцу кабинки, стены, кафельный пол. Ничего нет. Если Пикассо и оставил надпись, то ее смыли во время уборки.
Тем не менее, я решаю поразмыслить об этом еще несколько минут, а потом, когда тянусь за туалетной бумагой, меня осеняет.Я открываю висящую на стене коробку для рулона. Надпись, сделанная зеленым фломастером, находится внутри на крышке.
Я перерисовываю зеленые буквы на кусок туалетной бумаги и стираю их с пластиковой поверхности.
– Нет, Винсент, ничего нового не нашел. Скоро едем на встречу с певицей.
Все это очень странно. Я имею в виду послания, которые мне приходится читать. И вообще все это.
В ресторане я поискал глазами того официанта, который собирался отдать мне что-то, оставленное Дали. Парня не было – другая смена.
Яблонская опоздала на сорок минут. Она пришла с продюсером и охранником. Продюсер сел за другой столик, а охранник уселся у стойки рядом с Гогеном.
– Мы виделись вчера, – отметила Яблонская, глядя на меня поверх меню.
– Я сожалею, что испугал Вас тогда.
– Не напугал. О чем ты хотел поговорить? О последнем письме твоего брата? О его завещании? Или о музыке, как сказал твой остроумный приятель по имени Роден?
– Если не возражаешь, начнем с письма.
– Покажи его еще раз, пожалуйста.
– Ты вчера видела. Там написано: «Пабло Пикассо».
– Ну и? Чего ты ждешь от меня? Что я переведу это на русский язык?
– Мой брат покончил с собой. Он был близок с тобой и доверял тебе, насколько я знаю. Мне просто нужно понять. Просто понять. И тогда я вернусь в Германию, и после этого ты не увидишь меня и не услышишь больше ни одного вопроса.
– Что ты хочешь понять?
– Я хочу понять, почему он это сделал.
– «Почему он это сделал?» – она пишет эти слова на салфетке, которую кладет передо мной. – Я с радостью постараюсь ответить на твой вопрос, но хочу, чтобы ты мне сначала объяснил его точный смысл, тогда мой ответ получится наиболее полным. Что ты имеешь в виду, когда говоришь: «Почему?» В смысле – «по какой причине»? Или «что послужило поводом»? Или «какие мысли побудили его к этому»?
Она зачеркнула на салфетке слово «почему». Я открыл рот, чтобы возразить, но Яблонская жестом велела мне молчать.
– «Он». Кто «он»? Дали, которого я знала, который умер девять дней назад? Или Сальвадор из твоих детских воспоминаний? Или такой Сальвадор, каким ты его хотел видеть?
Слово «он» зачеркнуто.
– «Это». Этим словом ты называешь самоубийство? Или образ жизни, который привел к самоубийству? Или жизнь Дали вообще?
На салфетке осталось лишь слово «сделал».
Продюсер подошел к певице и что-то тихо ей сказал.
– Извини, Альбрехт, я должна уходить. Но я с удовольствием пообщаюсь с тобой снова.
Продюсер дал мне визитку Яблонской, и они направились к выходу.
«Сделал», – машинально читаю я.
У дверей Татьяна оборачивается и бросает мне поверх заполненных людьми столиков:
– Не изменишь – прошедшее время.
В моих карманах полно всякой ерунды. Страница, вырванная из книги. Кусок туалетной бумаги. Салфетка, на которой написан вопрос из четырех слов, три из которых зачеркнуты.
Я разворачиваю кусок туалетной бумаги. На нем написано следующее:
«Огюст Роден».
Если бы Роден увидел эти слова, оставленные Пикассо, он умер бы на месте.
Что все это значит? Значит ли это, что первая и вторая записка – это текст с продолжением? Я кладу их рядом.
О чем идет речь? Это приказ отправляться на тот свет? Или предсказание? Или прогноз? Или что?
Пытаясь вникнуть в истинный смысл, я машинально читаю то, что напечатано на книжном листке, оставленном Дали. Это страница из покет-бука. Изрядно замусоленная страница. Автор и название не указаны в колонтитуле, указаны только номера страниц. Сорок пятая – сорок шестая.
Судя по стилю повествования, это детектив. О чем идет речь, по первому предложению разобраться сложно. Я перечитываю предложение еще раз и понимаю при этом, что страница вырвана из моей книжки, опубликованной под неизвестным мне именем около года назад.
– Ренуар, привет! Это Альбрехт. У меня к тебе просьба. Меняинтересует список книг, которые находились у Сальвадора дома, в офисе…
– В офисах, – поправляет меня Ренуар.
– Да. И в машинах тоже.
– Постараюсь помочь тебе поскорее, Альбрехт. Я перезвоню.
Как только я вешаю трубку, раздается звонок в дверь.
– Я открою, – говорит Вера.
Она возвращается с Миро.
Мы здороваемся, Миро садится в кресло, закуривает, дожидается, пока Мухина уйдет в другую комнату.
– Я раньше часто бывал здесь, – он обводит комнату взглядом. – Ван Гог предупредил тебя, что я приду?
– Наверно, забыл. Выпьешь мартини?
– Нет, спасибо, – Миро наклоняется в кресле вперед, собираясь перейти к делу. – Твой брат был моим близким другом. Пожалуй, единственным другом. Поэтому мне очень приятно общаться с тобой, оказывать, если понадобится, тебе услуги и все такое. И я также надеюсь, что и ты окажешь мне небольшую услугу. Это касается последнего нашего дела с Сальвадором.
Он замолчал.
– О чем идет речь? – спросил я.
– Два килограмма кокаина, – ответил он. – Предположительно, в синей спортивной сумке. Я думаю, они находятся в одной из квартир твоего брата – больше негде. Половина этого кокса принадлежала ему. Там два кулька. Когда найдешь, возьми один себе – все по честному. Кстати, хочешь нюхнуть?
Он полез в карман.
– Нет, спасибо.
– Ну, тогда не буду задерживать. У тебя очень милая подружка.
– Это горничная.
Миро уходит, а я снова звоню Ренуару.
– Альбрехт, список книг еще не готов. Дай мне еще хотя бы час.
– У меня есть мысль получше, – перебиваю я его. – Я сам пороюсь в его книгах. Мы успеем объехать все квартиры Сальвадора до вечера?
– Если в каждой из них ты пробудешь не больше часа, то успеем. Я заеду за тобой через двадцать минут.
За эти двадцать минут я осмотрел квартиру – синей сумки нигде не было.
Ее не было и в трех других квартирах Дали. Зато обнаружилось много забавной литературы, среди которой, правда, не оказалось моего детектива с вырванной страницей. И никаких других детективов или книг карманного формата.
Я позвонил Яблонской, и она предложила приехать к ней домой ровно в десять вечера, то есть через сорок минут. Просьба не опаздывать.
Яблонская жила на Крещатике, возле кинотеатра «Дружба». Гоген оставил меня возле ее двери, а сам спустился на пролет ниже. Я нажал кнопку – звонок не работал. Дверь была не заперта.
«Дверь была не заперта». Мне столько раз приходилось писать эту фразу в своем бесконечном детективе, что я даже не задумывался о том, может ли это происходить на самом деле. В коридоре было темно.
– Иди сюда.
Голос Яблонской. Я пошел. Спальня.
– Раздевайся.
Я начал раздеваться. Пока я снимал одежду, она сбросила халат. Она выглядела очень незащищенной. Маленькая грудь, слегка сутулые плечи, руки, бессознательно прикрывающие наготу. Только прямой взгляд, направленный на меня, ставил эту беззащитность под сомнение.
