Он выхватывает у нее телефон, жмет на зеленую кнопку и, затаив дыхание и трепеща, произносит:
— Алло?
— Марк? — раздается голос. И он немедленно узнает этот голос. Голос, который принес ему столько переживаний. — Это ты, Марк?
— Нет, Ким, — говорит он, задерживая дыхание, — это ебаный Санта Клаус. Как ты думаешь, еб твою мать, кто это?
За такое короткое время произошло столько всего, и следующее, что понимает Марк, это то, что он едет в Ньюбери на встречу с Лили. Это первый уикенд мая, уикенд банковских праздников. Суббота. И погода отвратительная. И пробки. Хотя пробки ему не нравятся гораздо больше, чем погода. Плохие водители приводят его в бешенство.
Сводят с ума. Что действительно бесит, так это люди, беспричинно занимающие самую быструю полосу, гонящиеся ни за чем, абсолютно не понимающие, что позади есть кто-то, кто действительно очень спешит. Бывали случаи, когда он подъезжал к этим черепным коробкам слишком близко, мигал огнями, показывал, гудел, тряс из окна кулаком, стоял на ушах, лишь бы они сдвинулись, но он точно помнит, что вытворял такое только тогда, когда у них была физическая возможность убраться с его пути. Не тогда, когда они сами были стиснуты в пробке. Что его еще выводит из себя, так это люди, которые дышат прямо в жопу, мигают и сигналят, когда совершенно очевидно, что он не может уступить им дорогу. Когда он торопится точно так же, как и они, или, может, даже больше. Некоторые пытаются обогнать его. И если такое случается, к примеру, по вечерам, то, как правило, он врубает противотуманный свет и начинает жать на тормоз, чтобы они отвязались. В светлое время суток он просто жмет на тормоза, и плевать, если они врежутся в его зад, он-то хорошо знает, что в любом случае это будет считаться их виной. Что им придется покупать ему новую машину. И он надеется, что в этом столкновении они сами очень сильно пострадают.
Они пока что даже не доехали до кругового перекрестка Тетфорд, а машины уже стали ползти по кольцевой дороге со скоростью в сорок, максимум в сорок пять, — сюрприз, сюрприз, думает он, — парень из ниоткуда, в джипе Cherokee, пытается втиснуться перед ним, включив все фары, наружный поворотник исступленно мигает, и он ждет, что Марк просто свернет во внутреннюю линию. Ждет, что все просто подвинутся. Вот только внутренняя полоса — это тоже сплошь машины, медленно движущаяся череда машин, в которой невозможно никуда сдвинуться, ни ему, ни кому другому, не говоря уж о том, чтобы кого-то обогнать. Так что он действительно и не думает уступать джипу дорогу, несмотря на тот факт, что у водителя — он четко видит его в зеркало заднего вида — бритая голова и толстая шея. Что делает Марк, так это резко жмет на тормоз, а затем на газ. Снова и снова, но каждый раз с разным промежутком времени между этими двумя маневрами, с разной силой ускоряясь и замедляясь, чтобы полностью вывести его из себя. Пару раз, когда Марк особенно сильно жмет на педаль тормоза, джип пытается проскочить во внутреннюю полосу, поскольку — и Марк счастлив это заметить — у водителя не получается поспевать за ритмом Марка. В его «Астре» может быть только 1.6-литровый мотор, и она уже пробежала 900000 миль, но он сам вполне может справиться с каким-нибудь гаечным ключом и храповиком и поддерживать машину отлаженной. А еще отлично вымытой — по крайней мере, его машина всегда как минимум в порядке. Он уверен, что это чушь, но всегда чувствовал, что внешний вид вещи влияет на ее состояние. Что это может сделать разницу в десятых секунды от 0 до 60, например.
— Перестань, Марк, — кричит Николь. — Ты нас угробишь!
— Он первым начал, — говорит Марк. — Это его вина, мать его. Он приперся из ниоткуда, чтобы встроиться, нарисовался прямо за моей задницей.
— Почему мужчины всегда ведут себя вот так? — говорит она. — Вы все — животные.
Вмешательство Николь будоражит его еще сильнее — она желает, чтобы он уступил, хотя совершенно видно, что тот парень неправ. Он ненавидит это в женщинах, то, что они всё готовы простить ради спокойствия — все, кроме Ким, конечно же, думает он. Она никогда ничего не прощала, ничего не упускала, если ей приходилось это не по вкусу.
— Чушь, — говорит он. По большому счету, он говорит это самому себе, хотя Николь его слышит, и он продолжает попытки оторваться от джипа, теперь уже взведенный донельзя. Если брать во внимание то, куда они направляются, то он с самого начала был на нервах.
Вскоре дорога окончательно застывает на месте, обе полосы, и Николь говорит:
— Вот дерьмо. Ты этого добился.
Должен признаться, он рад, что в машине нет Джеммы. Они оставили Джемму под присмотром Луизы, сестры Николь, посчитав, что она вряд ли перенесет за один день столь долгую поездку в оба конца, плюс ко всему они так и не рассказали ей о Лили. Марк пытался заставить Николь сделать это, поскольку знает, что у него все равно не найдется нужных слов, чтобы поведать ей об этом вразумительно и деликатно. Он знает, что Николь сумеет правильно подобрать слова, как раз так, что Джемма поймет. Но Николь не хотела рассказывать Джемме о Лили до тех пор, пока не узнает, что за человек эта Лили и какова ситуация с Ким. Николь все время повторяла: «Прости, что я снова это говорю, но что, если Лили абсолютно неуправляема? Что, если у нее расшатана нервная система? Я не хочу, чтобы Джемма общалась с такими. По крайней мере она должна быть к этому подготовлена».
Марк полагает, что он должен был ехать один и не брать с собой Николь. Хотя знал, что не выдержит этого в одиночку. Ему нужна была поддержка. Он понятия не имел, как отреагирует, когда практически через несколько часов увидит Лили. Может, растеряется, а может, останется спокойным и, вероятно, слегка отстраненным… Однако он хорошо понимает, что если бы Николь не поехала с ним и особенно если она бы не отпустила эти комментарии по поводу мужчин и его манеры вождения, он не пришел бы в такое бешенство, что готов был двинуть в морду этому жирному и бритому водителю джипа цвета синего металлика — отличная машина, водитель-идиот, думает он. И Марк первым выскакивает из машины — он понял давно, что нападение — это лучшая форма защиты, что нет необходимости ждать, пока кто-нибудь придет и ударит тебя, нужно начинать первым, еще до того, как они успеют прицелиться — и в тот момент, когда он подходит к джипу, он видит, что водитель по-прежнему сидит на месте, неуверенно пытаясь отстегнуться. Впрочем, тут к Марку приходит мысль, что этот парень просто выглядит более крутым, чем он есть на самом деле, поскольку Марк видит, что он явно растерян, спрятавшись в этом кожаном салоне с кондиционером, и проверив, что заблокировал все двери, так оно и есть. Когда Марк хватается за ручку, она не поддается.
Но вот уже подбежала Николь и пытается оттащить его прочь, хватает его за руки, за талию, крича:
— Ну не будь ты ебаным ничтожеством, Марк! Оставь его в покое! Он тебя не трогал! Марк, оставь его в покое!
Он видит, что больше никто не пытается выйти из машины. Он вообще не уверен, что кто-то видел эту сцену. Впрочем, теперь он начинает понимать, что бритоголовый парень с жирной шеей не такой крупный, как показалось вначале, что он просто слишком высоко задрал водительское кресло. Он по-прежнему сидит, закрывшись изнутри, жестами отмахивается от Марка, пытается спустить конфликт на тормозах, явно решив не выходить из машины и не нарываться на драку, но вот пробка начинает сдвигаться, и пара человек сигналит, и Марк просто шлепает по правому стеклу обеими руками, впрочем, достаточно сильно, и кричит:
— Ебаный засранец! — а затем возвращается в машину, и Николь, сидящая на пассажирском кресле, разражается слезами, и начинает накрапывать мелкий дождь, такой слабый, что минуту-другую Марк сидит, не включая дворники. Не включает их до тех пор, пока дождь полностью не заливает лобовое стекло, и капли разбиваются и стекают, оставляя следы. А впереди — ничего нет, только низкое серое небо. И теперь ему наплевать, что там творится в зеркале заднего вида, он прибавляет громкости на Blaupunkt, надеясь сломать напряженное молчание.
— Я люблю эту мелодию, — наконец произносит он. — Люблю ее, ебаный свет.
Николь всегда говорит Марку, что он никогда не бывает с ней искренним. Что он никогда не признается, что творится у него в голове. Что он боится сказать то, что думает на самом деле. Боится показаться необычным. В половине случаев он отвечает, что и сам не знает, что творится у него в голове. Но он готов принять тот факт, что легко может отвлечься и потерять нить, что может мечтать часами, размышляя обо всякой второстепенной ерунде, — хотя именно так люди и справляются с жизнью, думает он, разве нет? Во время работы Марк часто замечает, что неожиданно не может вспомнить, что он собирался сделать, и теряет массу времени, пытаясь сконцентрироваться. Впрочем, как он понимает, существуют такие вещи, которым очень трудно уделять внимание. Вещи, которых лучше всего избегать. Особенно если ты так неуверен в себе. Если ты не вполне себе доверяешь. Если ты немного страдаешь паранойей. Или же, думает он, в противном случае ты испортишь все окончательно.
