Ознакомительная версия.
— И что нам с этим… делать? — спросил он. — В смысле, как выращивать и все такое.
— Ничего делать не надо. Первое время чуть-чуть поливайте, и он разрастется. Этот сорт очень напоминает молодило, но у того прелестные розовые цветки, а у этого желтые.
— Понятно, молотило.
Миссис Гивингс поведала еще массу сведений о растениях, а Фрэнк кивал и, прислушиваясь к стрекоту и вою косилки, мечтал, чтобы гостья поскорее убралась.
— Здорово, — встрял он, когда та на секунду смолкла. — Огромное спасибо. Может… кофе?
— Ой, нет-нет, благодарю! — Миссис Гивингс отскочила, словно ей предложили воспользоваться засморканным платком. Из безопасного удаления она послала деланую улыбку, показав все свои лошадиные зубы. — Пожалуйста, передайте Эйприл, что пьеса нам очень понравилась… нет, я сама скажу.
Вытянув шею, она сощурилась от солнца и, прикинув расстояние, какое надо преодолеть ее кличу, заголосила:
— Эйприл! Эй-при-ил! Я хотела сказать, что пьеса нам понравилась!
Через секунду косилка смолкла, и далекий голос Эйприл спросил:
— Что?
— Говорю, ПОНРАВИЛАСЬ! ПЬЕСА! Услышав слабый отклик: «А-а… спасибо, Хелен!» — миссис Гивингс распустила лицо и повернулась к хозяину, который все еще неуклюже держал коробку.
— У вас ужасно талантливая жена. Не передать, какое мы с Говардом получили наслаждение.
— Что ж, приятно. Хотя общее мнение о спектакле не слишком высокое. В смысле, большинству не понравилось.
— О нет, очаровательная постановка! Правда, ваш приятель с Холма… мистер Крэндалл?.. не вполне подходит на роль, но в остальном…
— Кэмпбелл. Не думаю, что он был хуже других, да и роль очень трудная.
Фрэнк всегда чувствовал необходимость защитить друга от миссис Гивингс, которая считала, что все обитатели Революционного Холма заслуживают в лучшем случае тактичной снисходительности.
— Наверное, вы правы. Странно, что миссис Крэндалл… или как ее, Кэмпбелл?.. не играла. Хотя куда ей, с такой-то кучей детей.
— Она работала за кулисами. — Фрэнк старался развернуть коробку так, чтобы песок не тек или хотя бы тек в другое место. — И вообще, очень помогла во всем.
— Конечно, конечно, ведь она такая отзывчивая работяга! Что ж, не буду вас отвлекать.
Миссис Гивингс бочком двинулась к машине. Наступил момент для фразы «Ах да, еще одно, пока не забыла». Она звучала почти всегда, и это «еще одно» оказывалось тем, ради чего мадам приехала. Сейчас она была в явном замешательстве, говорить или нет, а потом лицо ее отразило решение: в данных обстоятельствах лучше не надо. Чем бы «еще одно» ни было, ему придется подождать.
— Ну ладно. Я просто в восторге от дорожки, которую вы сделали на лужайке.
— Спасибо. Вообще-то я только начал.
— О, я понимаю, ведь это тяжелая работа.
Затем миссис Гивингс нежно пропела: «По-ка!» — забралась в «универсал» и укатила прочь.
— Мамочка, смотри, что у папы! — закричала Дженифер. — Это миссис Гивингс привезла!
— Цветы, — прокомментировал четырехлетний Майкл и уточнил: — Цветы, что ли?
Дети бежали по скошенной траве, а Эйприл, которая волокла за собой косилку и через оттопыренную губу сдувала с лица намокшие пряди, тяжело замыкала строй. С незнакомой прямолинейностью ее вид заявлял, что она всю жизнь мечтала быть практичной домохозяйкой, а любовь в ее понимании — это когда муж хоть изредка подстригает траву, а не дрыхнет весь день напролет.
— Сыплется, пап, — подсказала Дженифер.
— Знаю. Помолчите секунду. Может, скажешь, что я должен делать с этой мурой? — спросил Фрэнк, не глядя на жену.
— Откуда я знаю? А что это?
— Хрен его знает. Какое-то молотило.
— Что?
— Нет, погоди. Оно вроде как молотило, только розовое вместо желтого. Или наоборот. Я думал, ты разбираешься.
— С чего ты взял? — Эйприл сощурилась на растение и потрогала его мясистый стебель. — Она не сказала, зачем это?
В памяти зиял провал.
— Сейчас… Оно зовется «охнарик»… Нет, «окурок»… точно, «окурок». — Фрэнк облизал губы и перехватил коробку. — Идеален для кислой почвы. Что-нибудь говорит?
Дети переводили выжидательный взгляд с одного родителя на другого, но в глазах Дженифер засветилась тревога.
Эйприл сунула руку в карман штанов.
— Для чего идеален? Ты что, даже не спросил у нее? Растение в коробке затряслось.
— Слушай, не заводись. Я еще кофе не пил и…
— Отлично. И что я должна делать с этой хреновиной? А что сказать, когда увижусь с дарительницей?
— Говори что хочешь! Можешь посоветовать ей для разнообразия не приставать к людям!
— Папа, не кричи! — Дженифер в зазелененных кроссовках пританцовывала, всплескивала руками и готовилась заплакать.
— Я вовсе не кричу! — В голосе Фрэнка слышалось невероятное возмущение наветом.
Дочь притихла и сунула в рот большой палец; взор ее затуманился, а Майкл цапнул себя за ширинку и недоуменно попятился.
Вздохнув, Эйприл отбросила с лица прядь.
— Ладно, снеси пока в погреб, что ли. Чтоб глаза не мозолило. И оденься. Пора обедать.
В погребе Фрэнк шваркнул коробку на пол и пинком отправил ее в угол, больно ушибив палец.
В старых армейских штанах и рваной рубахе он полдня трудился над устройством каменной дорожки. Идея была в том, чтобы соорудить длинную извилистую тропу от дороги к парадной двери и тем самым избавить гостей от необходимости входить в дом через кухню. Поначалу, в прошлые выходные, затея казалась нетрудной, но уклон пошел круче, и стало ясно, что плоские камни не годятся. Надо было выкладывать ступени, для чего понадобились валуны примерно равной толщины и ширины, которые приходилось выковыривать из лесистого обрыва за домом, а затем на трясущихся ногах переть с ними к лужайке. Каждая ступень требовала себе ямку, но сволочная земля была каменистой — чтобы углубиться на штык, уходило десять минут. Все это стало казаться бессмысленной и неблагодарной работой, от которой мгновенно устаешь, делаешься неловким и раздражительным, ибо результата не видно, а лишь кажется, что промучаешься все лето.
Однако, преодолев начальную одышку и головокружение, Фрэнк стал получать удовольствие от ноющих мышц, собственного пота и запаха земли. По крайней мере, это мужская работа. Присев на корточки передохнуть, с высоты лесного склона он видел свой дом, который выглядел так, как и надлежит выглядеть дому в чудный весенний денек, — на травяном ковре безмятежно расположилось хрупкое белое святилище, где обитают любовь, жена и дети. Жмурясь от значимости этой мысли, Фрэнк с приязнью поглядывал на свои худощавые ноги, напружинившиеся под старым хабэ, и свешенные с колен измазанные руки с набухшими венами (возможно, уступающие рукам отца, но тем не менее весьма умелые и сноровистые). Голова его гудела от натуги и ликования, когда он (мужик!) выворачивал камень из кишащей личинками норы и тот опрокидывался на вздрогнувшую гнилую листву и катился вниз по склону. Потом Фрэнк вновь приседал перед камнем и, закряхтев, взваливал его себе на колени, подтягивал к груди и укладывал в нежную колыбель рук; обогнув дом, белым пятном маячивший перед его остекленевшим взором, он выходил на солнцепек лужайки и, спотыкаясь на мягкой траве, брел к дорожке, где ронял камень, готовый и сам рухнуть сверху обессиленной кучей.
— Мы твои помощники, правда? — сказала Дженифер.
Они с Майклом сидели неподалеку на травке. Солнце золотило их светлые макушки, а майкам придавало ослепительную белизну.
— Правда.
— Ты же любишь, когда мы с тобой, да?
— Конечно, милая. Близко не подходите, а то завалите ямку.
Лопатой с длинным черенком он стал углублять яму, наслаждаясь ритмичным чирканьем лезвия о зарывшийся в землю камень.
— Пап, почему от лопаты искры летят? — спросил Майкл.
— Потому что она ударяется о камень. Если стукнуть железом по камню, высекается искра.
— Почему ты не выкопаешь камень?
— Это я и хочу сделать. Отойди, а то еще поранишься. Наконец камень поддался; Фрэнк его вынул и, встав на колени, рукой выгреб песчаную мелочь из ямы, которая теперь стала нужной формы и глубины. Затем уложил и плотно прикопал валун — еще одна ступенька была готова. Перед глазами мельтешил прозрачный рой мошкары.
— Пап, почему мама спала на диване? — спросила Дженифер.
— Не знаю. Наверное, ей так захотелось. Сидите здесь, а я пойду за следующим камнем.
Бредя в лесок, Фрэнк поразмышлял над своим ответом и пришел к выводу, что это был лучший из возможных вариантов: и честно, и тактично. Просто ей так захотелось. Может, это была единственная причина? Разве когда-нибудь ее поступки имели другие мотивы — менее эгоистичные и более сложные?
— Я люблю тебя, когда ты милый, — однажды, еще до свадьбы, сказала она, чем привела его в ярость.
Ознакомительная версия.
