— Никакого телевидения или громких звуков после десяти вечера. Таковы у нас правила.
Она взяла у меня деньги, дала квитанцию и закрыла дверь.
На ключе было написано: Комната 103. Я ее даже смотреть не стал. Двери мелькали мимо: 98, 99, 100, 101, а я шагал на север, к Голливудским Холмам, к тем горам, что за ними, и великий золотой свет Господа сиял мне, и я вырастал.
Жаркая ночь у Тони стояла, о ебле даже мысль в голову не приходит, хлещешь холодное пиво и всё. Тони катнул парочку мне и Индейцу Майку, и Майк вытащил бабки, пусть хоть за первую заплатит. Тони выбил чек, скучая, оглядел заведение — 5 или шестеро сидят, стаканы свои изучают, олухи. поэтому Тони подвалил к нам.
— что нового, Тони? — спросил я.
— а-а, говно, — ответил Тони.
— это не ново.
— говно, — повторил Тони.
— а-а, говно, — подтвердил Индеец Майк.
мы отхлебнули пива.
— что ты думаешь о луне? — спросил я Тони.
— говно, — ответил Тони.
— ага, — подтвердил Индеец Майк, — если на земле мудак, то и на луне мудаком останешься. без разницы.
— говорят, на Марсе, вероятно, жизни нет, — сказал я.
— и что? — спросил Тони.
— а, говно, — сказал я. — еще 2 пива.
Тони их нам катнул, подошел за деньгами, выбил, вернулся на место.
— вот говно, как жарко–то. уж лучше слохнуть, как вчерашний Котекс.
— куда люди попадают после смерти, Тони?
— в говно. какая разница?
— ты что, не веришь в Человеческий Дух?
— говна мешок!
мы пили пиво и обдумывали это замечание.
— слушайте, — сказал я, — мне надо поссать.
я пошел к писсуару, а там, как обычно, торчал Филин Пити.
извлек свой инструмент и начал ссать.
— какой у тебя хуй маленький, — сообщил он мне.
— когда я ссу или медитирую — да. но я отношусь к суперрастяжимому типу. когда я готов к бою, каждый дюйм, что у меня есть сейчас, приравнивается к шести.
— тогда хорошо, коли не врешь, потому что я вижу только два дюйма.
— я только головку высовываю.
— я тебе доллар заплачу, если дашь отсосать.
— это немного.
— ты выташил больше, чем только головку, ты вытащил вообще всё, что у тебя есть.
— отъебись, Пит.
— ты еще ко мне прибежишь, когда деньги на пиво кончатся.
я вышел обратно.
— еще 2 пива, — заказал я.
Тони проделал весь номер снова, вернулся.
— такая жара, что я, наверное, рехнусь, — сказал он.
— жара просто заставляет тебя осознать свою подлинную сущность, — сказал я Тони.
— секундочку! ты что, меня чокнутым назвал?
— да мы все тут такие, только это держится в тайне.
— ладно, допустим, это говно твое — правда: сколько тогда на земле здравых людей? вообще хоть один остался?
— несколько.
— сколько?
— из миллиарда?
— да, да.
— ну, я бы сказал, 5–6.
— 5–6? — переспросил Индеец Майк. — соси мой хуй!
— слушай, — сказал Тони. — а откуда ты знаешь, что я псих? как нам это сходит с рук?
— ну, поскольку все мы психи, контролировать нас могут только очень немногие, их слишком мало, поэтому они нам просто дают порезвиться на воле. больше пока сделать они ничего не могут. я некоторое время думал, что они найдут себе какое–нибудь местечко для жизни в открытом космосе, а нас уничтожат. теперь же я знаю, что и космос психи контролируют.
— откуда знаешь?
— потому что они в луну американский флаг воткнули.
— а если бы русские русский флаг в луну воткнули?
— то же самое, — ответил я.
— а ты, значит, беспристрастен? — спросил Тони.
— я беспристрастен ко всем степеням безумия.
мы притихли, пили дальше. Тони тоже начал начислять себе скотча с водой. он–то вправе, он тут хозяин.
— господи, какая жарища, — сказал Тони.
— да, говно, — подтвердил Индеец Майк.
затем Тони заговорил.
— безумие, — сказал Тони, — а знаете, вот в эту самую минуту кое–что очень безумное тут происходит!
— ну дак, — подтвердил я.
— нет–нет–нет… я имею в виду ПРЯМО ВОТ ТУТ, у меня!
— м-да?
— м-да. настолько безумное, что иногда самому страшно.
— рассказывай, Тони, — сказал я, постоянно готовый выслушать чужое дерьмо.
Тони склонился очень близко.
— я знаю, у одного парня тут есть машина для ебли. не какое–нибуль сумасшедшее говно из секс–журналов, как в рекламе пишут, грелки там со сменной пиздой из теста и прочая хрень. парень в самом деле ее собрал. немецкий ученый, мы его заполучили, я имею в виду, наше правительство, пока русские его не сцапали. а теперь держат в секрете.
— конечно, Тони, еше бы…
— Фон Брашлиц. наше правительство пыталось заинтересовать его в КОСМОСЕ. фиг там. просто блистательный старый хрыч, но все мозги одной этой ЕБЛИВОЙ МАШИНОЙ забиты. и в то же время считает себя чем–то типа художника, иногда даже Микеланджело себя называет… его списали на пенсию, на 500 баксов в месяц, чтоб только не помер и в психушку не загремел. некоторое время за ним присматривали, а потом им надоело или забыли про него, но чеки слали регулярно, и агент время от времени заходил к нему поговорить минут на двадцать раз в месяц, в отчете писал, что он по–прежнему псих, потом отваливал. и вот он мотался по городам, мотался, везде за собой здоровенный красный чемодан таскал. наконец, как–то вечером заруливает сюда и начинает кирять. тележит мне, что он старый, устал, что ему нужно хорошее тихое местечко — исследования проводить. я от него отмазывался, как только мог. сюда много чокнутых захаживает, сами знаете.
— ага, — подтвердил я.
— тогда, чуваки, он надирается все сильнее и сильнее, и выкладывает мне. он–де изобрел механическую бабу, которая мужика выебет лучше любой женщины в истории! плюс никаких котексов, никакого говна, никаких наездов!
— я ищу, — сказал я, — такую бабу всю свою жизнь.
Тони рассмеялся:
— все ищут. я решил, что он ненормальный, конечно, пока как–то ночью после закрытия он не завел меня к себе в ночлежку и не вытащил из красного чемодана свою ЕБЛИВУЮ МАШИНУ.
— и?
— будто в рай попадаешь, а не сдох.
— давай, конец угадаю? — предложил я Тони.
— валяй.
— Фон Брашлиц и его ЕБЛИВАЯ МАШИНА сейчас у тебя наверху сидят.
— а-га, — протянул Тони.
— сколько?
— двадцатка с рыла.
— двадцать баксов с машиной поебаться?
— он превзошел всё, что бы нас ни Создало. сами увидите.
— да Филин Пити у меня за доллар отсосет.
— Филин Пити–то ништяк, только он — не изобретение, которое богов на лопатки положит.
я сунул ему 20.
— ну, Тони, гляди у меня: если это ты по жаре приколоться решил, то считай, лучшего своего клиента ты уже потерял!
— ты же сам сказал, что мы все тут всё равно чокнутые. дело твое.
— правильно, — сказал я.
— правильно, — поддакнул Индеец Майк, — и вот мои 20.
— я только 50 процентов получаю, вы должны меня понять. остальное Фон Брашлицу идет. пенсия в 500 баксов — это не сильно много с инфляцией и налогами, а Фон Б. к тому же шнапс хлещет, как сумасшедший.
— пошли, — сказал я, — 40 баксов у тебя уже есть. где эта бессмертная ЕБЛИВАЯ МАШИНА?
Тони поднял створку стойки и сказал:
— проходите сюда. подниметесь по задней лестнице, просто подниметесь, постучите, скажете: «нас Тони прислал».
— что, в любую дверь?
— № 69.
— ох ты ж черт, — сказал я. — ну еще бы.
— ох ты ж черт, — передразнил Тони. — лучше яйца в кулак собери.
мы нашли лестницу, поднялись.
— Тони прикола ради на все пойдет, — сказал я.
идем дальше, вот она — дверь № 69.
я постучал:
— нас Тони прислал.
— ах, заходите же, джентльмены!
сидит там такой старый похотливый шизик, в руке стакан шнапса, очки с двойными линзами. прямо как старом кино. у него, казалось, была гостья — молоденькая, даже слишком молоденькая, на вид и хрупкая, и сильная.
она закинула одну ногу на другую, мелькнув всем, чем надо: нейлоновые колени, нейлоновые ляжки, и вот этот крошечный просвет, где заканчивались длинные чулки и едва намечалась полоска голого тела. она вся была сплошной попкой и грудями, нейлоновые ноги, смеющиеся иссиня–чистые глаза….
— джентльмены — моя дочь, Таня…
— что?
— ах, да, знаю, я так… стар… но точно так же, как существует миф о черных с их вечно огромными хуями, есть еще и миф о старых грязных немцах, никогда не прекращающих ебстись. верьте во что хотите. это моя дочь Таня как бы там ни было…
— приветик, мальчики, — рассмеялась она.
тут мы все взглянули на дверь с надписью: КОМНАТА ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ЕБЛИВОЙ МАШИНЫ.
он допил шнапс.
— так, значит… вы, мальчики, зашли ПОЕБАТЬСЯ как никогда в жизни, я?
