Ознакомительная версия.
— Стальная, цельнометаллическая, — ласково продолжил Толик Проглотилин.
Тут же сложился новый вариант:
Где Аксиомов не пройдет,
Где Проглотилин не промчится,
Где Фучинян не проползет,
Там пролетит Стальная Птица…
Ну, естественно, все заржали. Нашим ребятам палец покажи — оборжутся.
И тут, братцы, произошло нечто странное, как пишут в романах. Попенков вскочил, замахал руками, в самом деле, как птица, глаза его загорелись, он прямо страшный стал какой-то и заорал на полупонятном языке:
— Кертль фур линкер, я так и знал, наконец-то! Да, я Стальная жиза, чуиза дронч! Ага, попались фричеки, клочеки крыть, крыть, крыть! В полете — свист и коготь перкатор!
Все мы обомлели, глядя на это чудо, а он вдруг затих, засмущался, мягко улыбнулся, присел:
— Ловко я вас разыграл? Смешно?
У всех отлегло от сердца, захохотали — во, шутник! во, Стальная Птица! во, нервная система! А он меня отозвал в сторонку.
— Я, собственно, Миша, вышел по вашу душу, — сказал он мне тихо.
Меня стало трясти, и я решил — если что, буду уж до конца защищаться, стоять насмерть.
— Вы не поможете мне завтра мебель занести? — спросил он. — Один я не справлюсь, а жена, знаете, слабая женщина. Знаете, решили обставиться, а то живем, как на бивуаке. Хочется родственников встретить с мебелью.
— Ладно, Стальная, — сказал я, честно говоря с облегчением, потому что душа моя ему не понадобилась, — ладно, Стальная Птица, чем можем, тем поможем. Завтра приду с Васькой и Толиком.
Вот такая была история, ребята. Поехали дальше. Рюмки на уровень бровей! Салют. Ну да мебель мы ему занесли, а вечером он заколотил парадный подъезд. С того времени жильцы стали ходить через черный ход.
Воспоминание врача
Я лечил его много раз и каждый раз будто с завязанными глазами, каждый раз диагноз был для меня абсолютно неясен. В конце концов мне стало казаться, что выздоравливает он вовсе не от моего лечения, не от антибиотиков, не от физиотерапии, а просто по собственному желанию, так же, как и заболевает.
Каждый вызов к нему был для меня мукой, напряжением всех Душевных сил, то есть всех сил высшей нервной системы. Во-первых, мне иногда начинало казаться, что в нем, в его организме, заключено нечто могучее и таинственное, нечто такое, что начисто опровергает мое мировоззрение советского врача. Во-вторых, каждый раз я ловил себя на том, что эта тайная сила ввергает меня в состояние полной абулии, т. е. отсутствия всех волевых реакций, в дремучее состояние домашнего животного, ждущего только приказаний, только удара бичом.
Однажды он попросил меня положить на две недели в нашу клинику его родственника, здоровенного бугая, похожего на молотобойца. Я осмотрел этого родственника и, разумеется, отказался госпитализировать абсолютно здорового человека. С какой стати, думалось мне, ведь в клинике даже коридоры забиты тяжелобольными людьми, действительно нуждающимися в лечении.
— Поймите, доктор, — стал упрашивать меня Попенков, — этот человек приехал издалека, месяц провалялся в котловане Дворца Советов, он погибнет, если вы его не спасете.
— Отнюдь нет, товарищ Попенков, — возразил я. — Ваш родственник в прекрасном жизнедеятельном состоянии. Если же он устал с дороги, пусть отдохнет у вас. Я замечаю, что наш вестибюль почти уже превратился в довольно комфортабельную квартиру, — тут я позволил себе усмехнуться.
Это было в тяжелые для нас, медиков, дни, зимой 1953 года. Совсем недавно была арестована группа профессоров, которым были предъявлены страшные обвинения. Всю свою жизнь я преклонялся перед этими учеными, по сути дела, это были мои учителя, и я не понимал их логики. Как они смогли сойти со столбовой дороги гуманизма на путь преступлений против человечества? Конечно, я не высказывал вслух своих мыслей.
Дело усугублялось тем, что преступления этих ученых рикошетом били по всем нам, честным советским врачам. У некоторых людей появилось недоверие к белым халатам. В поликлинике, где я раз в неделю проводил консультации, мне приходилось сталкиваться с фактами такого недоверия, а также с оскорбительными замечаниями, представьте, по поводу моего носа. Никогда не думал, что нос имеет какое-то отношение к медицине.
Однажды ночью, лежа в постели, я услышал шум поднимающегося лифта. Лифт в нашем доме несколько лет уже не действовал, поэтому необычный, неожиданный этот шум меня насторожил.
«Лес рубят, щепки летят», — подумал я, быстро встал и надел теплые вещи.
Раздался тихий стук в дверь, я спокойно открыл — на площадке стоял Попенков.
— Я хотел с вами посоветоваться, доктор, — сказал он, — в чем дело, не пойму. Третьего дня вы мне дали лекарство от ушей, а отреагировала печень. Простите, но я давно замечаю некоторые странности, фучи мелаза рикатуэр, вы даете от сердца»
а в мочеточнике страшная резь, крыть, крыть, лиська бул чварь, от ваших витаминов — резкий авитаминоз. В чем дело? Вы не можете мне объяснить?
Честное слово, он так мне все и сказал.
— Да, понимаю, — ответил я, — извините, больше это не повторится.
Утром я отвез его родственника в клинику.
Консилиум врачей, имевший быть летом 1956 года
— Да, мы должны смело смотреть в лицо фактам. Есть еще много неизученного в природе…
— Вы меня простите, товарищи, может быть, я покажусь вам
сумасшедшим, но…
— Что же вы замолчали? Продолжайте!
— Нет, я подожду.
— Давайте еще раз сопоставим наши данные с антропометрией, данными анализов и рентгенограммами какого-нибудь homo sapiens.
— Нонсенс, коллега! Может быть, вы полагаете, что нормальная анатомия и нормальная физиология как-то изменились
за последнее время?
— Товарищи, вы будете меня считать сумасшедшим, но…
— Опять вы замолчали? Говорите.
— Подожду.
— Однако наши данные настолько поразительны, что поневоле напрашиваются…
— Доктора, давайте оставаться все-таки в рамках науки.
Чудес на свете не бывает.
— Да, но так мы не выйдем из тупика.
— Товарищи, должно быть, я сумасшедший, но…
— Ну, говорите!
— Говорите же!
— Высказывайтесь!
— …но нельзя ли предположить, что перед нами самолет?
— Представьте себе, что и мне казалось это, только язык не поворачивался.
— Коллеги, коллеги, давайте останемся в рамках…
— …и все-таки я убежден, что перед нами не homo sapiens, а обыкновенный стальной самолет.
— Давайте не будем опрометчивы, вызовем инженера-конструктора. Я позвоню своему знакомому конструктору.
—
Приехал Туполев, ознакомился с данными. — Нет, это не окончательный самолет, — сказал он, — и имеет много общих черт с истребителем-перехватчиком.
—
— Товарищи, возможно, ход моей мысли может показаться странным, но… -???
— …но нельзя ли предположить, что перед нами птица?
— Я сам хотел сказать, но язык не поворачивался.
— Не будем торопиться с заключениями, доктора, давайте вызовем орнитолога.
—
Приехал академик Бухвостов, ознакомился с данными.
— Хоть и похоже, — сказал он, — но не птица. Не может быть птица с такими явными данными истребителя-перехватчика.
—
— А нельзя ли предположить, товарищи, конечно, это может нас далеко завести, нельзя ли предположить, учитывая все высказывания и суммируя мнения авторитетных специалистов, а также характер поведения изучаемого существа, довольно частое употребление им неизвестных еще в мире звукосочетаний, нельзя ли предположить с должной осторожностью, разумеется, хотя бы ориентировочно, нельзя ли предположить, что мы имеем дело с совершенно новым видом, с уникальным сочетанием органической и неорганической природы, нельзя ли предположить, что мы в данном случае являемся первооткрывателями, нельзя ли предположить, что мы имеем дело со стальной птицей?
— Прошу всех встать. Прошу всех учесть — стенограмма консилиума совершенно секретна.
Партия корнет-а-пистона
Тема: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…
Импровизация: Двери заколочены ржавыми гвоздями, что ж теперь нам делать, жителям с ним? Трудно пробиваться грязным черным ходом, все же, если надо, будем там ходить. Лишь бы быть в согласье, в мире, в благолепье, свод пожарных правил лишь бы соблюдать.
Конец темы:…Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор.
Воспоминания парикмахера
Наш сосед снизу, из вестибюля, припер меня к стенке. Позвольте, говорю, что же получается? А он мне — крыть, крыть, фил бурорэ ляп, то есть на иностранном языке. А ежели я тебя опасной бритвой? Хвать, бритва сломалась. Пусти, а он не пускает. А ежели я тебя ножницами? Хвать, ножницы сломались. А ежели я тебе феном прическу сделаю? Это, говорит, пожалуйста. А ежели я тебя одеколоном «В полет» освежу? Это, говорит, пожалуйста. А ежели я тебе массаж лица с питательным кремом? Это, говорит, пожалуйста. Отпустил.
Ознакомительная версия.
