И Виктор ушел, худой, величавый и неизменный. После этого он попал в Москву и случайно познакомился с Олегом, потом с Ларионом Смолиным, и таким образом его ввели в «неконформистские» круги…
Олег встретился с Трепетовым в молочном кафе на улице Горького. Он слышал, что Трепетов почему-то любил порой назначать важные свидания в молочных кафе. В Беркове и Закаулове не было необходимости — всю главную тяжесть «знакомств» брал на себя Олег.
Саша встретил его уже другой, веселый и оживленный, но сквозь эту «оживленность» пробивалась вдруг какая-то несоизмеримость, которая пугала Олега.
С Виктором уже договорились; он жил недалеко от центра, где его приютил одинокий двадцатисемилетний человек, живущий в двухкомнатной квартире вместе со старушкой соседкой, которая по доброте душевной привязалась к Виктору и даже подкармливала его.
Этого одинокого человека звали Игорь Кравцов. Был он художник, собиратель икон, бард, чуть-чуть юродивый, и кроме того обладал некоторыми суперсенсорными способностями. Эта «чуть-чуть юродивость» делала его особенно популярным среди подпольного мира. Он был один из тех редких людей, которые не только по-настоящему привязались к Виктору, но и могли терпеть его — до определенной грани. Игорь — по сердечной «отключенности» — даже пытался свести его с одной своей знакомой.
Но та насмешливо сказала:
— Ты еще попроси меня переспать с ним, из милосердия. Но я не скорая помощь. И потом я не умею спать с трупом, даже поющим Вертинского.
В общем, она не поняла предложения Игоря.
…В этом визите Саши ни Виктор, ни Игорь не видели ничего удивительного. Все время происходили новые встречи. Но они слышали кое-что о Саше, и это немного волновало их. Но, конечно, Виктор и не подозревал об истинной цели посещения.
Они поджидали гостей на кухне; соседки не было…
Саша церемонно и даже как-то встревоженно поздоровался с Виктором и долго жал ему руку, хотя нелюдимый Пахомов тут же попытался вырвать ее.
Водка на этот раз была отвергнута.
— Вот и замечательно, — обрадовался Саша, потирая руки. — Давно пора прижать немного этот наш национальный порок. Никогда не забуду, как из-за него испортил отношения с академиком Бредовым… Давайте-ка лучше чайку?!
— С пирогами. Пироги у меня есть всегда, — растерянно пробормотал Игорь.
— Вот и чудно.
Потом произошла непонятная суетня: передвигали стол, что-то доставали, заходили к Игорю в комнату, поправляли…
И когда, наконец, уже надо было садиться за стол, Игорь, немного нервничая, вдруг осторожно прошептал на ухо Олегу:
— Ты знаешь, он исчезает.
И незаметно кивнул на Сашу.
— Что?! — ужаснулся Олег, вдруг вспомнивший рассказы про суперсенсорность Игоря. — Что ты мелешь? Куда исчезает? Очнись!
— Исчезает и все. Временами его нету.
— Не пори вздор. Видишь, вот он.
Игорь побледнел и съежился. Но пироги были на славу. Саша не уставал их расхваливать.
— Всегда бы нам блины да пироги, а водку — временами, — приговаривал он. — Не каждый день…
Почему-то чуть-чуть взбудораженный Виктор захотел тут же петь.
— Он любит только петь и молчать, — заметил Олег.
— Петь и молчать, — заключил Саша. — Я могу слушать только Лидию Русланову. Но молчание я могу слушать любое. А как, Виктор, вы любите музыку? — чуть удивленно спросил он, взглянув на него.
— Не очень. Она меня пугает.
— Пугает? Это уже неплохо. Чем?
— Не знаю.
— Я говорю о музыке не только как об искусстве, — Саша улыбнулся. — Скажем, как… об особой… не только магии… а больше. Кроме того, должен быть в сознании, внутри Я, один пласт…
— Нет, нет, по большому счету музыка меня даже отталкивает, «пугает» не совсем то слово. — Виктор вдруг стал разговорчив, что с ним случалось редко. — У меня много других забот. Найти в самом себе высшее бессмертное «Я» — цель человека на земле… Бога — внутри себя…
— Ну, ну, — опять удивился Саша и развел руками. Пока происходил этот разговор, Игорь тихонечко отвел Олега в сторону и прошептал:
— У него нет ауры.
— Что?!!
— Я ведь могу ощущать ауру вокруг человеческого тела. Ауру, которая отражает и состояние души тоже. Но это первый человек, у которого нет вообще никакой ауры. Я даже не знал, что такое может быть. Кошмар, что-то мне не по себе, надо притупиться.
Олег захохотал.
— Что за бред?! Проверь свои способности. Что же, у него нет обычной души? Такого не может быть. Ты еще скажи, что он ходит без головы.
— А вот сейчас он опять такой, как люди.
— Ты путаешь что-то. Духовидец бедный! И не заори, неудобно.
Игорь опять съежился и ушел в себя. Олег прошептал ему:
— Он просто вне твоего восприятия.
— Молчи!
— Блажен тот, кто любит и труп, и живое тело, и день и ночь, — послышалось им…
— Знаете что, Саша, погадайте нам, хотя бы по руке. Например, Виктору, — вдруг высказался подошедший Олег, поглядел на стол, где не было водки.
Тут уж Саше снова пришлось изумиться.
— Чем я обязан паскудной славе гадателя? — спросил он. — Среди такой компании, — он подчеркнул.
— О, о Вас многое говорят… — прошипел из своего угла вернувшийся Игорь.
Он пил чай из блюдца, и большие уши его горели. Но потом он смутился и взглянул исподлобья.
— Так вы хотите, Виктор?
Мертвенно-странная, медленная улыбка прошла по лицу Виктора.
— Вообще нет. Но чтоб вы: пожалуй.
— Это очень просто, — заметил Саша. — Меня, кстати, почему-то не первый раз просят об этом. Люди заинтригованы днем своей смерти. Они тайно влюблены в него. Но вот беда: как только я взгляну на руку, линии на ней исчезают…
— Как у мертвецов! — ахнул Олег.
— Я не говорю, что они исчезают физически. Но они исчезают для моего восприятия. И рука делается чистой.
— Что это значит? — холодно спросил Виктор.
— Это может значить самое разное. Например, простой вариант: стоит ли так сильно интересоваться иллюзиями? Всеми этими так называемыми событиями жизни?
— Увы, — неопределенно согласился Виктор.
— А если уж кому очень надо, я могу порекомендовать отличного профессионала, астролога в традиционном смысле. Ибо те, кто в современном плане, потеряли самое важное. Но не советую. Пора, пора избавиться от мании жизни! Пора!
И Саша, рассмеявшись, взял аппетитный кусок пирога.
— Ну, а может ли быть гадание о том, что будет со мной после смерти? — спросил Олег.
— Почему нет? Но приучайтесь думать в парадоксальных категориях и никогда не забывайте об уровнях, о разнице между ними… Итак, разумеется, может. Ведь это все зафиксировано, на одном уровне, обычно недоступном — определенно и навечно, причем с учетом свободы воли, на других — неопределенно, только игра возможностей, но все-таки… Лишь эти последние квазификсации люди и могут воспринимать, но порой получается точное совпадение…
— Но для вас — и те послесмертные, условно выражаясь, «линии», путь и «квази-зафиксированные», приблизительные, с возможностью перемен, конечно, тоже исчезнут?
— Исчезнут, исчезнут, — добродушно кивнул Саша.
— Но все-таки, где это откопать? — захохотал. Олег. — Две минуты жизни отдал бы за то, чтобы увидеть, например, свое будущее воплощение. Наверное, хорош будет монстр. Так как же? Не у того ли профессионала?
— Нет уж, за этим, пожалуй, надо съездить в Индию, — вздохнул Саша. — Но не торопитесь, Олег. Не все ли равно, какое воплощение. И где, в каких мирах, ибо здесь вы уже не повторитесь. Не советую тратить время на второстепенное.
— Но как же жизнь, жизнь, жизнь! И будущая!
— Да что вы, Олег, все заладили: жизнь да жизнь. Дунул, и ее нет, вашей жизни, — засмеялся Саша не без странной иронии по отношению к собственным словам. — Эко мастерство иллюзии разгадывать. Не шутите уж. Лучше давайте и вправду споем.
Игорь вдруг вздрогнул.
— Что, опять? — шепнул Олег.
— Он не только человек. Я вижу это!
— Не бредь, не бредь. Сиди смирно… Впрочем, все может быть.
Между тем у Саши с Виктором завязался какой-то совершенно посторонний разговор, и Олег, душевно усмирив Игоря, стал прислушиваться. Саша довольно отстраненно, чуть холодным голосом, говорил о том, что сознание человека и природа глубоко взаимосвязаны. В общих чертах речь шла о том, что современный человек заключил себя в тюрьму рационализма, отрезав себя тем самым и от Бога, и от понимания природы; что многие способности, свойственные человеку античных времен или даже средних веков, утрачены, и всего лишь 400–500 лет назад человек мог видеть те психические силы в самой природе, контакт с которыми сейчас почти закрыт для него; и что — в соответствии с этой тенденцией в человеческом сознании — мир параллельно тоже изменился: он стал более «материализованным», более «узким» и оторванным от своей духовной подосновы: вот почему теперь почти не происходит тех так называемых сверхъестественных явлений, о которых так много писали древние; и вот почему натурфилософия древних, ее истинный смысл — запечатанная книга для современного человечества, которое приобрело власть только над одной стороной природы, потеряв ключи ко всему остальному в ней, более важному… и что это может очень дорого ему обойтись…
