Ознакомительная версия.
Спрашивать, чего ради он ходит по квартире в бабочке, я не стал, подумав, что для архитектора, так же как и для адвоката, наличие бабочки – это такая же необходимая часть имиджа, как для собаки породы «доберман-пинчер» купированный хвост.
– Все равно, – ответил я, входя в архитекторскую квартиру. Рубен был внуком академика и жил в хоромах из пяти комнат совершенно один, так как его родители где-то постоянно отсутствовали, а дед, академик архитектуры и лауреат премии товарища Джугашвили, давным-давно лежал под мраморным надгробием на Ваганьковском кладбище, причем надгробие это он, смеха ради, однажды спроектировал для себя сам. Несмотря на все признаки аристократического происхождения, Рубен был человеком незаносчивым и имел тягу к меланхоличным, философическим размышлениям. В покойной нашей конторе было много клиентов армян, и все они жили в домах, построенных по проектам своего соплеменника. Собственно, Рубена в кооперативе и держали потому, что он, имея обширные связи в армянской диаспоре, поставлял конторе клиентов – богатых армян. Вообще армяне, по моим наблюдениям, довольно забавные люди, и главный принцип их жизни – это «чтобы было недорого, но дорого». То есть чтобы выглядело дорого. Кстати, шильдик от «Бентли», наклеенный на «трехсотый» «Крайслер», – это чисто армянское изобретение, равно как и кроссовки «Adibas» и прочие канувшие ныне в лету «Камасоники». Народ армяне – весьма специфический, и никогда нельзя доверять им полностью, а значит, нельзя доверять вовсе. В сводном строительном симфоническом оркестре жуликов армяне по праву играют одну из ведущих партий.
– С чем пожаловал? – позевывая, поинтересовался Рубен, наливая чай в фарфоровую чашку императорского фасону (на чашке красовались корона и николаевская монограмма).
– Да вот, Рубен, – засуетился я, выкладывая перед ним фотографии, – у меня заказчица есть, хочет вот такой же в точности дом, а проекта у нее нету. Я и подумал, может, ты возьмешься? Ну, там, нарисуешь что-нибудь такое…
– Сколько? – Рубен перестал наливать чай и неожиданно цыкнул зубом, да так звонко, что я от неожиданности даже подпрыгнул.
– Да мы с ней пока вроде не обсуждали, – уклончиво промычал я. – Ты скажи, что да как, а я постараюсь ее уломать.
Рубен зевнул.
– Лохушку поймал на крючок? Ладно-ладно! – успокоительно поднял он руки, видя, что я разволновался и готов зашипеть, перекреститься и плюнуть за левое плечо. – Я не глазлив, Славик, это твое дело. Рыбаки, как и прорабы, уловом не делятся. Такое дело… – взяв на полтона ниже, задумчиво закончил Рубен. – Однако надо тебе помочь чисто по-братски! – воспрял он духом спустя минуту напряженного обдумывания.
За время этой минуты на лице архитектора обозначились все наметившиеся ранее морщины. Сразу стало видно, что в старости Рубен будет выглядеть именно так, как и должно выглядеть старому и мудрому армянину: старым и мудрым армянином, который много молчит, любит поучать, воздев к небу палец, и курит сигариллы с ароматом вишневой эссенции, каковой, говорят, пахнет какой-то военный страшный газ, кажется иприт. Впрочем, я могу ошибаться, так как сам я иприту не нюхал. Отвлекусь на миг, ладно? Встречаются на том свете два скелета, узнают друг друга и начинают друг на друга наезжать с распальцовкой. Один говорит: «Да ты пороху не нюхал!», а другой ему: «Да ты иприта не нюхал!» Да…
Рубен ушел куда-то в глубь своей бескрайней квартиры, где произвел шуршание бумагами, чертыхание, восклицание прописных истин, подскальзывание, шарканье, «так-так-так», опрокидывание и имитацию плевка. Наконец, он вернулся и положил передо мной груду переплетенных чертежей:
– Вот возьми, можешь не возвращать, у меня есть еще экземпляр.
– Что это? – Я заинтересованно рассматривал чертежи. – Проект? Готовый проект? Но разве он похож? Есть хотя бы фотография дома, который был по этому проекту построен?
– Нет никакой фотографии потому, что дома нет. Нечего фотографировать. Это, понимаешь, моя курсовая работа, – доливая себе и мне чаю, признался Рубен. – Я все время мечтал, чтобы ее воплотили, так сказать, в натуре, но… Знаешь, я тебе честно скажу, я по этому проекту курсовик не защитил. Там ошибок много, и я потом все переделывал. Но тебе-то какая разница? Главное, взять предоплату и начать работы, а потом что-нибудь да выйдет. Бери, дорогой! Бесплатно отдаю! Если что непонятно будет, ты звони. Постараюсь помочь, и не забудь, как все будет готово, позвать меня на новоселье.
Место, в котором Алла планировала строиться, поначалу мне очень не понравилось. Это был дачный поселок МВД, и когда я подкатил к воротам и попытался проникнуть на обнесенную бетонным забором территорию, то у меня ничего не получилось. На вахте дежурила бабка с замашками тюремного надзирателя, и она долго расспрашивала меня насчет того, кто я да что я. В конце концов машину пришлось оставить снаружи, а самому, в сопровождении этой самой бабки, проследовать к нужному мне участку земли.
– Вот здесь, – проворчала бабка, – отхватили себе кусище, нечего сказать. Они не наши, не из министерства. Небось, чьи-то знакомые… Вот время пришло, все продается, все! – патетически причитала она, покуда я зарисовывал контуры участка и прикидывал, где лучше поставить дом, откуда брать воду для строительства и как сподручней будет организовать здесь подвоз материалов.
Поселок был старым, давным-давно застроенным, дорожки между домами были узкими, а к участку Аллы вел извилистый проулок шириной чуть больше грузовика «КамАЗ». Все это нравилось мне сильнее и сильнее потому, что сулило солидный навар уже на этапе разгрузки. Кирпич, арматуру и прочие габаритные материалы возят на грузовиках с прицепами, так называемых «длинномерах», а не один из них в этот проулок не втиснется. «Значит, – весело прикидывал я, – придется разгружать длинномер за воротами, перегружать из него в небольшой грузовик, а для этого нужен кран. Еще один кран должен стоять здесь, на участке, чтобы разгружать теперь уже небольшой грузовик, а это хорошие деньги, черт бы меня побрал!»
Все дело в том, что крановщик берет плату «за смену» – обычно это восемь часов, а прораб берет с заказчика совсем другие деньги, утверждая, что «падла-крановщик дерет за каждый подъем стрелы своего гребаного крана». Поэтому «смена» обходится заказчику раза в три дороже того, что платит прораб ничего не подозревающему крановщику. Но это у глупого прораба крановщик ничего не подозревает, а я умен и заранее предпочитаю договариваться с крановщиком, чтобы он меня «прикрыл» на тот случай, если вдруг во время работы нагрянет хозяин и начнет приставать к крановщику с расспросами типа «что почем». Нельзя исключать такой вариант и быть небрежным в мелочах, когда ведешь большую игру с заказчиком. Из нее ты должен выйти победителем. Иначе ты лох, и мудак, и баклан, и муфлон, и додик, и защекан, и шендерович, и гнутик, и чмошник, и тебе не место в профессии.
Крановщики по большей части – это довольно унылые, угрюмые, помятые жизненными обстоятельствами люди с тяжелым характером. Найти среди них союзника нелегко, и обычно «артистизм» крановщика в разговоре с заказчиком стоит дополнительных денег. Строительные фирмы «заряжают» в смету стоимость смены одного крана, умноженную на пять, поэтому я решил содрать с Аллы по-божески. Сама смета уже начала формироваться в моей голове в виде столбика соблазнительных цифр, и лишь голос бабки-тюремщицы вывел меня из блаженного состояния подсчета будущей прибыли.
– А вот там, – она гвоздила воздух своим скрюченным пальцем, – за тем забором живет заместитель генерального прокурора…
– Да-да, – рассеянно ответил я, – конечно…
Я совсем не слушал, что она говорила прежде. Бабка поняла это и надулась.
– Короче, чтобы никакого мусора и чтобы никто не шлялся по дачам. А не то я быстро всем автозак организую. Понятно?! – полоснула она меня по горлу своим вопросом, и сразу привиделись мне камера, стол с ярчайшей лампой, а за столом бабка эта, только, конечно, помоложе, перетянутая хромовой портупеей и с наганом на ремне. Ее «понятно» – это оттуда, из допросной ее биографии, когда стреляла бабка несчастных по темницам, будучи молодой бабой с садистскими наклонностями. Что за женщины идут работать в милицию? По-моему, это не женщины, а некий средний род. Все они в душе трансвеститы и втайне мечтают о яйцах и бицепсах, мечтают оказаться в мужском теле. Их при рождении наколола природа, вставив мужские души в женские тела. Бабо-менты куда как страшнее менто-сапиенсов, то есть мужиков. У всякого человека, словно у планеты, есть своя, персональная атмосфера. Она состоит из запахов, звуков и теплового излучения. Так вот, более страшные своей противоестественностью, жестокостью, цинизмом и какой-то особенной, ощущаемой в своей персональной атмосфере ущербностью, женщины-менты схожи с вампиршами, от которых надо улепетывать без оглядки.
Ознакомительная версия.
