— Нужно убираться отсюда…
Рубашка Малыша стала красной, и в самом ее центре образовалось темное пятно.
Лев упал на колени и разорвал ткань у мальчишки на животе. Рана была невелика, длиной с большой палец, и напоминала черную линию. Ощупав спину мальчика, Лев не нашел выходного отверстия.
Тот же день
Держа Малыша на руках, Лев ворвался в приемный покой Второй клинической больницы. Зоя и Раиса не отставали от него ни на шаг. До больницы они добрались по улицам, почти не обращая внимания на танковые патрули. Иной раз башни поворачивались им вслед, но огонь не открывали. В приемном покое было полно раненых: одни опирались на плечи родных и друзей, другие просто лежали на полу. Стены и кафельная плитка под ногами были забрызганы кровью. Высматривая врача или медсестру, Лев вдруг заметил белое пятно медицинского халата. Он устремился в ту сторону. Доктор осматривал пациентов, задерживаясь возле каждого не дольше чем на пару секунд, трогая раны и отправляя в палаты только самых тяжелых. Остальные оставались в коридоре.
Лев встал в очередь, ожидая вердикта врача. Наконец доктор подошел к Малышу, приподнял веко и потрогал лоб. Дыхание мальчика было неглубоким и частым. Кожа стала серой и прозрачной. Лев перевязал рану рубашкой Малыша, и сейчас она промокла от крови. Сдвинув повязку, врач наклонился ближе, потрогал пальцами края раны, раздвинул их — оттуда сочилась кровь. Он осмотрел спину мальчика и тоже не нашел выходного отверстия. Врач бросил короткий взгляд на Льва, не произнес ни слова, лишь едва заметно покачал головой и двинулся дальше.
Зоя схватила Льва за руку:
— Почему он не стал лечить его?
Лев был солдатом, и ему уже доводилось видеть подобные раны. Кровь была черного цвета: это означало, что шрапнель задела печень. На поле боя с такими ранами не выживали. Да и здесь, в этой больнице, условия были немногим лучше. Они просто ничего не могли сделать.
— Почему они его не лечат?
Льву нечего было ей ответить.
Зоя протолкалась сквозь толпу и схватила врача за руку, намереваясь увлечь его обратно к Малышу. Люди вокруг набросились на нее с упреками. Но она не желала отпускать врача, пока ее не оттолкнули с бранью и угрозами. Зоя безвольно опустилась на пол, прямо им под ноги. Раиса поспешила к ней и подняла ее.
— Почему они ему не помогают?
Зоя заплакала, гладя лицо Малыша. Она с мольбой подняла на Льва покрасневшие глаза.
— Пожалуйста, Лев, пожалуйста, я сделаю все, что ты хочешь. Я стану твоей дочерью, я буду счастлива, только не дай ему умереть.
Губы Малыша шевельнулись. Лев склонился к нему и услышал:
— Не… здесь.
Лев поднял его на руки, прошел по забрызганному кровью приемному покою и вышел через главный вход, ища место, где они могли бы остаться одни. Оказавшись в сквере, среди цветочных клумб с увядшими цветами, Лев опустился на мерзлую землю, положив голову Малыша себе на колени. Зоя села рядом и взяла руку мальчика в свои. Раиса осталась на ногах, нервно расхаживая взад и вперед:
— Может, я сумею найти какое-нибудь болеутоляющее?
Лев поднял на нее глаза и покачал головой. Восстание длилось вот уже двенадцать дней, так что в клинике лекарств не осталось.
Малыш был спокоен, его клонило в сон, и он уже с трудом открывал глаза. Найдя взглядом Раису, он прошептал:
— Я знаю, что…
Голос его был едва слышен. Раиса опустилась на землю рядом с ним. Малыш продолжал:
— Фраерша солгала… Я знаю… что я… не ваш сын.
— Я ничего так не хочу, как стать твоей матерью.
— Я бы тоже хотел… быть вашим сыном.
Малыш закрыл глаза и прижался щекой к руке Зои. Она вытянулась рядом с ним и обняла его, словно ложась спать. Девочка прошептала:
— Я рассказывала тебе о хуторе, где мы будем жить?
Малыш не ответил и не открыл глаз.
— Он стоит в лесу, где полно грибов и ягод. Там рядом течет река, и летом мы станем в ней купаться… Мы будем счастливы вместе.
Тот же день
Стоя на уцелевших балках рухнувшей крыши, Фраерша держала в руках не револьвер, а фотоаппарат, снимая сцены разрушения: вскоре эти снимки будут напечатаны в газетах всего мира. И даже если последняя катушка пленки не уцелеет, это уже не будет иметь никакого значения. Она уже отсняла сотни кадров, которые контрабандой переправила из города с помощью семей диссидентов и повстанцев, а также иностранных корреспондентов. Сделанные ею кадры с запечатленными на них погибшими горожанами и разрушенными домами еще долгие годы будут публиковаться со ссылкой: «Из анонимного источника».
Пожалуй, впервые за семь лет, что прошли с того момента, как у нее отняли сына, она осталась одна: рядом не было ни Малыша, ни других мужчин, готовых откликнуться на ее призыв. Банда, которую она собирала долгие годы, распалась. Оставшиеся воры бросили ее и бежали из города. Вооруженные группы повстанцев были уничтожены, а уцелевшие разбежались. Многие погибли во время первой же атаки нынешним утром. Она сфотографировала их тела. Золт Полгар, переводчик, оставался рядом с ней до самого конца. Она ошибалась на его счет. Он погиб за свое дело. Пока он умирал, она снимала его с особой любовью и тщательностью.
На пленке осталось всего три кадра. Вдали кружил реактивный истребитель. Вот он направился к ней. Она подняла фотоаппарат, глядя на стремительно вырастающий в видоискателе самолет. МиГ качнул крыльями и вошел в пике, заходя на цель. Уцелевшая черепица на крыше задрожала. Она выжидала, пока истребитель не оказался почти прямо над головой. И только когда черепица взорвалась у нее под ногами, а осколки взмыли в воздух и ударили ей в лицо, она поняла, что сделала свой самый лучший снимок.
Две недели спустя Советский Союз Москва
19 ноября
В первый день на новой работе руки у Льва были по локоть перепачканы мукой, а лицо раскраснелось от жара печей. Вынимая поддон со свежеиспеченным хлебом, он вдруг услышал, как его окликает Филипп:
— Лев, к вам пришли.
В помещение хлебопекарни вошел одетый с иголочки Фрол Панин и со снисходительным добродушием огляделся по сторонам. Лев заметил:
— Мы готовы выполнить любой ваш заказ: ржаной хлеб с семенами кориандра или с медом вместо сахара. Кроме того, можем предложить вам кошерный хлеб или булочки без масла…
Он взял еще теплый батон, разломил его и протянул половину Панину. Тот, не чинясь, принял угощение, откусил ломоть и принялся жевать. Человек, предавший его и сотрудничавший со своими врагами, не выказывал ни малейшего смущения и явно не терзался чувством вины.
— Очень вкусно.
Панин отложил недоеденный хлеб, изящно стряхнул крошки с кончиков пальцев и, прежде чем перейти к сути дела, убедился, что Филипп не может их услышать.
— Лев, возврата к сталинизму не будет, как не будет и массовых арестов. Лагеря расформировываются и закрываются. Камеры для допросов уничтожаются. Перемены происходят повсеместно. Обратного пути нет. Но они должны продолжаться втайне, без признания совершенных ошибок и преступлений. Мы идем вперед… не оглядываясь назад.
Несмотря ни на что, Лев не мог не восхищаться Паниным. Тот запросто мог сделать так, чтобы Лев навсегда остался в Будапеште. Но Панин, принимая решение, всегда исходил из сугубо практических соображений. Он никогда не руководствовался сиюминутными эмоциями: местью или личной неприязнью. После того как восстание было подавлено, а Фраерша погибла, Лев стал для него бесполезен и неопасен, и потому его оставили в живых.
— Панин, что вам от меня нужно? Вы победили.
— Я сказал бы, что в выигрыше оказались мы все.
— Нет, я лично проиграл много лет назад, и сейчас лишь стараюсь не разориться окончательно.
— Лев, что бы вы ни думали обо мне, все мои решения всегда были направлены…
— Во славу и во имя?
Панин кивнул и добавил:
— Я хочу, чтобы вы работали на меня. Нам нужны такие люди, как вы.
— Такие люди, как я.
Лев ненадолго умолк, а потом все-таки поинтересовался:
— Вы намерены возродить Отдел по расследованию убийств?
— Нет, к этому мы еще не готовы.
— Когда будете, вы знаете, где меня найти.
Панин улыбнулся.
— Очень хорошо. Надеюсь, что в один прекрасный день я смогу вновь оказаться вам полезным.
В его устах это прозвучало извинением, весьма относительным, конечно, но все-таки Лев принял его.
— Есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня прямо сейчас.
Тот же день
На торжественном вечере в Московской консерватории Лев поинтересовался, где можно найти Петра Орлова, одного из самых выдающихся молодых скрипачей страны. Его направили в репетиционную комнату. Орлов, которому не исполнилось еще и тридцати, открыл двойные звуконепроницаемые двери и коротко бросил:
