Хотя комната была довольно большая, она казалась тесной от изобилия громоздкой мебели, в большинстве своем мореного дуба с темной кожаной обивкой. Между широкими медными спинками кровати лежал пухлый матрац. По всей вероятности, настоящая перина, с отвращением подумал Палмер. Спать в такой постели – все равно что в чреве гигантского ископаемого.
Палмер осмотрел ванную комнату и обнаружил, что она почти такая же большая, как и спальня. Ее оборудование было массивным, но обладало некой слоновой элегантностью, делавшей почти незаметными и треснувший фарфор, и потускневшие водопроводные краны. Палмер отметил, что здесь можно принять ванну, но не душ. Вернувшись в спальню, он снял пальто, пиджак, рубашку. Он умывался, когда услышал стук в дверь номера.
– Войдите.
– Вуди, деточка?
Палмер вытер лицо и вышел поздороваться с Бернсом. Мужчины постояли, не говоря ни слова. Палмер – в брюках и нижней рубашке с растрепанными волосами, Бернс – в одном из своих итальянских костюмов узкого покроя, в белоснежной рубашке на подкладке и галстуке с серебряной вышивкой; его желтые волосы были расчесаны щеткой до матового блеска. В обеих руках он держал по полному стакану. Когда он протягивал один из них Палмеру, блеснула запонка на рукаве его рубашки.
– Привет, старик!
Палмер взял стакан, молча поднял его и начал пить маленькими глотками.– Посиди, пока я буду одеваться.– Отставил стакан и стал рыться в чемодане в поисках чистой рубашки. Найдя ее, заметил, что миссис Кейдж – в который уж раз – загладила складку на одном из уголков воротничка.
– Ву-у-ди! – с чувством протянул Бернс, дав слову несколько секунд повисеть в воздухе.– Вуди, лапочка! У тебя ужасно огорченный вид, дорогой. Хорошо доехал?
Палмер покачал головой:
– Я предпочел бы полететь в Сиракузы завтра днем и вечером вернуться домой. Что тут за пожар?
Бернс вздохнул и сел в огромное кожаное кресло, которое немедленно поглотило его.
Надевая рубашку и разглядывая Бернса, Палмер заметил, что он выглядит очень утомленным.
– Неважнецкий вид, а? – спросил тот, по-актерски мгновенно уловив реакцию зрителя.– Я тут вращался и изощрялся ради тебя, Вуди, дорогой. Я царапался и цапался за ЮБТК. Последние восемь дней я спал в среднем по три-четыре часа. То есть, если вообще ложился.
– Сожалею,– сказал Палмер, заправляя рубашку в брюки.– Но повторяю, почему мне нужно было так спешить сюда?
Бернс посмотрел на него прищурясь:
– Ты чем-то недоволен, дорогуша?
– Нет, просто любопытствую.
– У тебя такой тон, будто ты на меня злишься.
– Нет,– соврал Палмер.– После поезда я не отличаюсь обаянием. Особенно когда мне не совсем ясно, зачем я ехал.
– По многим причинам,– ответил Бернс.– Твое физическое присутствие здесь почти так же важно, как и любая из остальных причин.
– Показаться в обществе нужных людей. Эта причина?
– Лишь отчасти, Вуди. Мы спустимся в комнату отдыха и поболтаем с некоторыми руководителями демократической партии. Это произведет хорошее впечатление. Потом мы поедем на сборище, которое организует в «Тен Эйк» одна из шишек республиканской партии. Но это только часть дела. Ты нужен мне здесь, чтобы подкрепить то, что я всю неделю продавал этим деятелям.
– Не думаю, чтобы этих деятелей оказалось тут много накануне рождества.
– Они разъезжаются завтра. Поэтому я и настаивал на твоем срочном приезде. Сегодня последний вечер для подобных мероприятий. А после окончания каникул, тошно подумать, начнется сессия. Так что сегодня или никогда.
Палмер вытащил из чемодана новый галстук и посмотрел на себя в длинное тусклое гардеробное зеркало.
– Чем же ты забавлялся здесь?
– Мечтаниями. Чем еще я могу заниматься?
– Что за мечтания?
Бернс пожал плечами. Палмер поймал это движение в зеркале и мгновение смотрел не на свое отражение, а на Бернса.
– Что-нибудь конкретное?
– Некоторые местные ребята могут быть нам полезны – юристы в основном. Я разъяснил им, что для их клиентов, которым нужны займы, сберегательные банки не могут сделать ни черта. Только коммерческие банки могут им помочь.
– Ты давал какие-нибудь обязательства?
– Насчет голосования? Слишком рано.
– Я имею в виду займы.
– Насчет займов? Я? – Бернс повернул руки ладонями вверх. Сложил их и прижал к груди.– За кого ты меня принимаешь – за дурака какого-нибудь, что ли?
– Просто спросил.
– Вуди!..– И опять слово, казалось, повисло над их головами.– Вуди, деточка,– продолжал Бернс,– ты, ей-богу, злишься на меня. Признайся.
Палмер скорчил зеркалу гримасу, сердясь на себя за то, что не сдержался и продемонстрировал Бернсу свое недоверие. Прежде чем ответить, он старательно завязал галстук.– Мак,– начал он,– я полностью доверяю твоему благоразумию. Я доверяю твоим суждениям, твоей политической проницательности, твоей преданности, твоей энергии. Единственная вещь, которой я не доверяю,– это твоей способности быть банкиром. Как банкир ты никуда не годился бы. Вот почему, когда ты сказал, что ведешь переговоры о деловых займах, я действительно удивился. Улыбка расколола узкое лицо Бернса, его тонкая нижняя губа оттопырилась от удовольствия.
– Я не банкир, нет. Верь мне, деточка, я это знаю. Но я и не дурак. Финансовые детали я оставляю тебе.
Палмер повернулся и посмотрел на него в упор.
– Поэтому я здесь? Чтобы говорить о займах?
Длинные худые руки Бернса рванулись к Палмеру ладонями вверх в красноречивом жесте отрицания.
– Никогда, Вуди, дорогой, я не поставлю тебя в такое положение. Подумай, кто поверил бы намекам Мака Бернса на займы? Но когда Мак Бернс и Вуди Палмер толкаются по Олбани вдвоем, тогда уже верят. Намеки могут так и не стать делом никогда, даже через миллионы лет, но им верят. Так я и сказал тебе, Вуди, я занимался мечтаниями.
– Как я и сказал тебе, Мак, именно поэтому ты никогда не станешь банкиром.
Бернс некоторое время молчал.
– Спасибо,– произнес он наконец.
– Ты не должен считать это комплиментом.
– Не за это. За исправление моей грамматической ошибки.
– Какой ошибки?
– Не притворяйся, Вуди. Я сказал: «Так я и сказал», ты поправил: «Как я и сказал». Как я и сказал, Вуди, я не дурак. И спасибо за намек.
– У меня этого и в мыслях не было. А теперь, кто на кого сердится?
Желтовато-карие глаза Бернса глядели невозмутимо, почти равнодушно. Потом в них появилась усмешка.
– Прости, старик,– сказал он,– Когда я буду знать тебя лучше, я объясню, что происходит со мной от подобных вещей,– он постучал себя в грудь.– Внутри.
Палмер разгладил галстук вдоль пуговиц рубашки и, придерживая его рукой, приколол изнутри булавкой с белым шариком на конце. Неожиданно ему пришло в голову: что, если бы не Вирджиния, а Бернс нашел булавку, которую он уронил тогда в его квартире? Он тряхнул головой, как бы переводя свои мысли на главный путь.
– Тем не менее у меня есть кое-какие сведения для тебя,– сказал он.
Выражение полного безразличия снова появилось на лице Бернса.
– Да? – Слово прозвучало плоско, без малейшей окраски.
– Биржевые сведения. Хочешь?
Бернс усмехнулся:
– В любое время, лапочка.
– Они, наверно, покажутся тебе забавными,– начал Палмер.– Может быть, «забавными» не то слово. Банальными. Я говорю об акциях ЮБТК.
Бернс рассмеялся:
– Вот это новость. Они поднимаются уже в течение месяцев.
– Но медленно.
– Ты предсказываешь большой скачок?
– Когда он начнется, акции ЮБТК за два дня поднимутся на 10 пунктов.
Брови Бернса медленно сдвинулись:
– Почему?
– Никаких комментариев. Просто сведения.
– Хорошо. Когда?
– Это – единственное, чего я не могу сказать определенно.
– Забавно, что ты не знаешь.
– Если бы я сам каким-то образом готовил этот скачок,– объяснил Палмер,– тогда я мог бы сообщить тебе «когда». Но от меня это не зависит. И ни от кого в ЮБТК.
Бернс подался в кресле вперед.
– Тогда от кого же?
Палмер пожал плечами. Он взял свой стакан, сел в кресло, через кровать от Бернса.
– За неизвестного благодетеля. Бернс автоматически поднял свой стакан, но выпить забыл.– Вуди, деточка, не разыгрывай меня. Откуда ты взял все это?
Палмер медленно выпил и, открыв чемодан, вытащил оттуда несколько папок.
– Списки сделок,– сказал он.– Начиная с 30 октября. Кто продавал. Кто покупал. Все здесь.
Бернс встал и медленно, широко обошел кровать. Палмер следил за ним. Бернс избрал самый длинный путь, видимо, стараясь не выдать своего неожиданного интереса к спискам.– Что же там такое? – спросил он.
– Кто продавал, кто покупал.
– Ну-ну. Но что это тебе говорит?
– Ничего.
– Совсем?
