— Я считаю, — сказала она твердо, — что нам следует приобрести скаковую лошадь.
Берил остолбенела, не донеся до рта свой бокал, а потом ответила:
— Знаешь что? По-моему, это прекрасная мысль.
Шотландские народные танцы группируются по два, три или четыре, после чего оркестр играет медленный вальс или фокстрот, чтобы гости остыли и перевели дух или просто потанцевали парами, а не всем скопищем.
Олбан покружил в мягком, утонченном вальсе сначала Берил, потом Дорис, а потом и Уин — как-никак это ее день рождения.
— В итоге благодаря Кэтлин мы получили дополнительно двадцать миллионов, — констатировала Уин.
В его руках, даже на чопорном отдалении, она казалось немыслимо сухонькой и хрупкой. Олбан сдвинул спорран на бедро, чтобы он не попадал партнерше в неудобные места, и вел ее в танце, остро ощущая свой рост и силу по контрасту с этой тщедушной старушкой, которая с каждым днем становилась еще меньше, сжималась и усыхала, как яблоко, оставленное на печи или в воздушной сушилке. Он, конечно, не питал иллюзий, что это каким-то образом символизирует ослабление ее жизненной силы или власти над семьей.
— И не говори, — кивнул он. — А я-то хотел отдать все за жалкие сто восемьдесят миллионов долларов и обречь себя на нищету. Благодарение Господу за присутствие тети Кэтлин, нашей спасительницы.
— Разница куда больше, чем номинальные десять процентов, Олбан. Это далеко не пустяк и вряд ли заслуживает сарказма, которым ты так гордишься.
Олбану показалось, что она не вполне трезва. Уин редко позволяла себе излишества, по крайней мере на людях. Что же, сказал он себе, это ее юбилей, и семья только что получила огромный куш в обмен на фирму.
Танец продолжался. «Думаю, пора», — сказал он себе.
Потом Олбан пригласил на танец помощницу юрисконсульта Гудрун Селвз, женщину с эффектным именем, манящей фигурой и короткими иссиня-черными волосами. В туфлях на высоком каблуке она оказалась одного роста с ним; на ней было маленькое черное вечернее платье, открывающее потрясающие ноги. Она пользовалась большим успехом и, к счастью, не зацикливалась на профессиональных темах.
Лия, которую он пригласил после Гудрун, была в синем платье почтенной матроны, которое старило ее лет на десять; она довольно сильно захмелела и с каким-то непонятным восторгом, смешанным с грустью, переживала продажу фирмы, радуясь в то же время за остальных, охваченных нескрываемой радостью. Она сказала, что им следовало настоять, чтобы на банкете присутствовала Верушка: в ее обществе у него более счастливый вид. Он ответил, что рад это слышать.
Потанцевал он и с Софи, которая выглядела ослепительно в узком серебристом платье, обтягивающем ее фигуру. Он попросил ее об услуге.
Она отпрянула и сказала:
— Наверное, нам лучше присесть.
— Наверное, — согласился Олбан и подвел ее к свободному столу недалеко от того места, где расположилась Уин в окружении старейшин и добровольных помощников.
Он сел так, чтобы через плечо Софи видеть Уин. Та не смотрела в их сторону, но у него создалось впечатление, что их приход не остался незамеченным.
— Для начала, пожалуй, сообщу тебе предысторию.
— Нет. — Софи наклонилась к нему с заговорщической улыбкой. — Для начала ты принесешь мне шампанского.
— О'кей.
Про себя он подумал, что ей уже хватило, но направился к бару и принес пару бокалов. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, ставя на стол бокалы и краем глаза наблюдая за Уин.
Софи прищурилась. Он поколебался, готовясь сесть, но потом протянул ей свободную руку и сказал:
— Давай-ка пересядем.
— Что за игры, Олбан, черт побери? — говорила Софи, следуя за ним в другой конец зала к угловому столику недалеко от оркестра.
— Софи, я хочу создать у бабушки Уин впечатление, будто ты в меня влюблена.
— После всего, что было? — засмеялась Софи.
— Да, именно, — сказал он. — А теперь позволь изложить предысторию. Можно?
— Валяй излагай, — сказала Софи, махнув рукой, и залпом выпила шампанское.
Он рассказал ей о преследующих его словах Ирэн, произнесенных ею в бреду или в полубреду, когда Берил стояла у ее больничной койки, о своих осторожных попытках докопаться до истины и о том, как высказалась Уин во время вчерашнего разговора у нее в гостиной, когда он задал ей прямой вопрос за чаем и тостами.
— Да-да, — сказала Софи, помрачнев. — Что-то я слышала про этот мед. Правду говорят, что он вставляет не хуже кокаина?
— Софи, ты меня слушаешь или нет?
— Я очень сочувствую тебе в том, что связано с твоей матерью, — сказала она, опять посерьезнев. — Но с чего мне изображать любовь и морочить голову бабушке?
— Из-за ее вчерашнего вопроса, — объяснил он. — Задним числом мне стало ясно: скажи я, что у нас с тобой есть будущее, она бы выложила все как миленькая. А так она прикусила язык из-за того, что я, как последний идиот, сказал ей правду.
— С этого места, если можно, подробнее. — Софи опустила руку с бокалом шампанского на стол и наморщила лоб.
— Пожалуйста: я сказал ей, что ты — моя первая юношеская любовь, я всегда буду вспоминать тебя с нежностью и даже боготворить, но и только.
— «И только»? Это не так уж мало, — настороженно заметила Софи. — Уж не хочешь ли ты обходным маневром втереться… — Она уставилась в потолок и пробормотала себе под нос: — Соблюдай вежливость. — Потом опять посмотрела ему в глаза и поправилась: — Завоевать мои симпатии, а?
Он клятвенно положил руку на грудь:
— Ни в коем разе. Речь идет лишь о том, чтобы выведать у нее некоторые сведения.
— Не врешь?
— Не вру.
— Серьезно?
— Серьезно.
— Уверен?
— Абсолютно. Доверьтесь мне — я мужчина.58
Отсмеявшись, Софи наклонилась поближе и спросила:
— Итак, что я должна делать?
Олбан заметил, что в пределах видимости появилась тетя Лорен, которая еще не успела посмотреть в их сторону. Он еще ближе наклонился к своей кузине. Его окутал запах ее духов — пьянящий, теплый, сильный.
— Просто улучи момент, чтобы заговорить с Уин, — сказал он. — Сделай так, чтобы она поверила: ты считаешь, что я — чудо, что мы с тобой, к сожалению, провели врозь лучшие годы, но теперь хотим наверстать упущенное, начать все сначала.
— Знаешь, — хмуро начала Софи, придвинувшись так близко, что они едва не касались носами, хотя Олбан при этом не упускал из виду Лорен, маячившую где-то на заднем плане, — если это какая-то хитрая техника соблазнения, то она не действует, не будет действовать и изначально обречена.
— Полностью это сознаю, кузина.
— Тогда ладно, — сказала Софи, медленно прикрывая глаза. Она отстранилась и снова подняла бокал: — За полное осознание.
— За полное осознание, — повторил он, чокаясь с нею.
Они осушили бокалы и поднялись из-за стола, чтобы продолжить свой танец, но застали только последние такты вальса, а вслед за тем примкнули к толпе и сплясали в безумном темпе энергичные шотландские танцы «Заломай ветлу» и «Веселые Гордоны», после чего обнялись в очередном медленном танце, решив предоставить Уин лишнее доказательство правдивости всего, что ей собиралась наплести Софи.
Потом они расстались: он пошел отлить, а она взяла большой стакан воды в баре и примкнула к Уин и ее свите.
Сходив в туалет, он пересек главный холл и ненадолго вышел на свежий воздух. В танцевальном зале было не то чтобы накурено — курить в наше время не принято, — но невыносимо жарко, несмотря на высокие потолки. Он надеялся увидеть в небе звезды, однако ночь была темная, и к тому же начинал моросить дождь. Окна и в северном, и в южном крыле дома были ярко освещены, а два прожектора, установленные на фасаде, заливали стоянку и припаркованные автомобили ярким, беспощадным светом, который не мог смягчить слабый дождик.
Олбан почувствовал запах табачного дыма и услышал тихий хруст гравия. Из-за ближайшего рейнджровера появился Тони Фромлакс.
— Добрый вечер, — сказал Олбан.
— А, привет, — ответил Фромлакс.
— В старые времена, помню, люди выходили, чтобы курнуть травки, — сказал Олбан. — А теперь общество не приемлет даже простые сигареты.
— Да, это мой грех. — Фромлакс явно смутился.
— Я тебя не выдам.
Фромлакс показал мобильник, который собирался убрать в футляр.
— Мне все равно нужно было позвонить брату.
— Прием здесь слабоват.
— Если удается, звоню ему каждый день. Он сейчас в Ираке.
— В армии?
— Да.
— Надеюсь, благополучно вернется домой.
— Мы все на это надеемся. Но вначале нужно выполнить свой долг.
— Да, ты прав. Нужно защитить прибыли корпораций «Халлибертон» и «Бехтел».
Фромлакс посмотрел на гравиевую дорожку, прежде чем поднять глаза на Олбана: