Так и прожили июнь, потом июль, август, начало сентября… Елена Валентиновна, гуляя, напряженно о чем-то думала, старалась не видеть светло-серых глаз у всех встречных – понимала, что это болезнь, но поделать ничего не могла – видела ясно. Оля разносила почту, выдавала в пропахшей горячим сургучом и сырой бумагой комнате журналы «Америка» в плотных коричневых конвертах, ходила в магазины за творогом и геркулесом, Сомсик то гулял со старшей хозяйкой, то сидел вместе с младшей над учебником итальянского – Ольга занялась всерьез языком и, как всем, чем занималась всерьез, – до полного озверения, круглые сутки и с быстрыми успехами.
Однажды Елена Валентиновна вернулась с прогулки уже в сумерках. Ольга открыла дверь напряженная, нелепо улыбаясь, сказала: «Тебя ждут». В комнате сидел тот самый – милиционер в звании подполковника Комитета государственной безопасности, Анатолий Иванович Черняк, как он представился еще на первом допросе. Вежливо встал навстречу: «Позволю себе отнять немного вашего времени, Елена Валентиновна». Она села на диван, взяла на руки ворчавшего Сомса, вытирала ему тряпкой ноги после гуляния – набегался сегодня, – на лице у Елены Валентиновны изобразилось уже привычное ледяное неслушание. Анатолий Иванович молча достал из плоского чемоданчика какие-то фотокопии, несколько листов, протянул ей. Она отложила в сторону тряпку, подвинулась к лампе. «Коллектив Инюрколлегии с прискорбием извещает о трагической гибели заведующего бюро переводов Гачечиладзе Мераба Отариевича и выражает…» Она отложила листок – это была копия внутриучрежденческого объявления, писанного от руки, – и поглядела на Анатолия Ивановича, как бы недоумевая. «Мы не могли примириться с тем, что люди с нечистыми руками используют в корыстных целях информацию государственной важности, – сказал гэбист. – Товарищ Гачечиладзе, кстати двоюродный брат небезызвестного вам гражданина Гулиа, имел по службе доступ к запросу о наследниках скончавшейся в Италии Зои Арменаковны Тевекелян. Ему стали известны также и данные розыска наследников, приведшие к вам, Елена Валентиновна. И пока наши компетентные органы решали, как помочь вам…» – «А вы бы не помогали…» «Ну, я вижу, вы окончательно поддались нездоровым настроениям, – покачал головой Анатолий Иванович. – Пока мы решали, этот Гачечиладзе сделал закрытую информацию достоянием преступной группы, возглавлявшейся Георгием Гулиа, профессиональным аферистом, не впервые пользовавшимся доверием немолодой женщины, и неким Моисеем Зальцманом, уголовным преступником и сионистским агентом. В эту же группу входил и устраненный впоследствии самими преступниками – в результате конфликта внутри шайки, а также с целью скомпрометировать вас – некто Нодиашвили Давид…» «Нет», – тихо сказала Елена Валентиновна. «Пожалуйста, посмотрите следующую фотокопию», – так же тихо сказал Анатолий Иванович. На листе разбегались опрокинутые завитушки грузинского письма, тут же был перевод, заверенный какой-то официальной печатью: «Дато, блондинка не мать – не люби ее сильно, деньги все равно делить будем. Не забывай дело, Дато». «Это ложь, подделка», – сказала Елена Валентиновна. «Вы наслушались измышлений о наших методах, – улыбнулся Анатолий Иванович, кивнул на приемник. – Нехорошо, вы ведь все-таки советский человек. Ну, дело ваше, можете не верить, это уже не имеет значения…»
Елена Валентиновна поверила сразу – слишком безразлично говорил этот чекист, если бы он знал все, нажал бы на эту записку и ее достоверность как следует. Она поверила – и уже невнимательно, совсем невнимательно слушала дальше: «…в результате Гачечиладзе попал под электричку на станции Мамонтовка, его столкнула толпа…» «Не могли допустить, чтобы люди с нечистыми руками?..» – все-таки нашла в себе силы сказать Елена Валентиновна. Анатолий Иванович не ответил, только в глаза ей глянул прямо – она осеклась. «…Гулиа, как вам уже известно, погиб в автокатастрофе пьяным…» Ее все же подмывало – она, на секунду испугавшись до дрожи, уже совсем не боялась этого щенка – слишком он хвастался убийствами. «А это не вы, случайно, тогда вызвали Георгия из-за стола? Вроде бы похожи… Впрочем, что же, у вас в организации больше и людей нету – все вы да вы, во всех лицах…» Теперь он не стал смотреть на нее со значением, он просто продолжал – как бы признав ее равной, как бы выкладывая все козыри в открытую: «Нодиашвили, как нам стало недавно известно, скончался в вашей квартире от удара ножом. В убийстве сознался подручный Зальцмана Тышевич, выродок, рецидивист, – он задержан и находится сейчас вместе с Зальцманом в следственном изоляторе нашего московского управления. Вы должны отвечать перед судом за сокрытие обстоятельств убийства, Елена Валентиновна. Но у нас есть к вам серьезное предложение…»
В прихожей хлопнула дверь – Ольга, сидевшая все это время на кухне, откуда доносилась какая-то диковатая музыка, ушла разносить почту. «Ваша дочь пошла на вечернюю доставку, – сказал Анатолий Иванович. – В вашем квартале очень темные подъезды и полно молодого хулиганья, но вы не волнуйтесь: пока мы о вас заботимся, с нею ничего не случится…»
«Я покончу с собой», – неожиданно для себя громко сказала Елена Валентиновна. «И очень глупо поступите, – ответил спокойно Анатолий Иванович. – Мы вам предлагаем чрезвычайно выгодные для всех заинтересованных сторон условия. В течение месяца-полутора вы вместе с дочерью получите все необходимые для выезда из страны документы и, через Инюрколлегию, официально вступите в права наследования. Уже в октябре вы будете в Милане и воссоединитесь наконец с родственниками, для чего вам будет дана выездная виза…» «Какими еще родственниками? – безразлично поинтересовалась Елена Валентиновна. – Там же все умерли…» «Ничего подобного, – возразил Анатолий Иванович. – У вас есть племянник, Карло Тевекелян, тридцать четыре года, холост, учитель средней школы. Он делит с вами, кстати, все наследуемое в пропорции один к трем. Хороший парень, очень любит с ветерком проехаться на своем маленьком “порше” – между прочим, вы его наследница, в случае чего. Словом, руководствуясь гуманными побуждениями, наши органы могут разрешить вам выезд для воссоединения семьи, если…»
«Ну, что же “если”?» – спросила Елена Валентиновна. Все, что происходило с нею за последние месяцы, направило ее сообразительность в определенную сторону, и теперь она уже догадывалась о предложении, которое должен был сделать гэбэшник, но все-таки не могла поверить, что это происходит так просто. Сомс вдруг спрыгнул с ее колен, потопал на кухню – к своей пустой миске. Она пошла следом – варить ему геркулес. Анатолий Иванович ответил из комнаты – весело, громко: «Ничего особенного. Просто до отъезда вам надо будет оформить брак с хорошим, честным человеком, настоящим патриотом своей родины, а через полгода после приезда туда вы передадите ему все права на ту часть вашего наследства, которая касается важного для стратегических интересов нашей страны производства…» «Аэронавигационные приборы?» – спросила Елена Валентиновна из кухни. «Ну, вы все понимаете, – обрадовался Анатолий Иванович. – Впрочем, было же письмо… А все остальное будет в полном вашем распоряжении – дом, машины, средства для жизни и прекрасного отдыха, для учебы дочери, для обеспечения ее будущего в том мире, где человек без денег – ничто…» «А кто мне гарантирует, что я не последую за… всеми… всеми, кого вы уже?.. Кто гарантирует, что через год в Милане нас с Олей не убьют какие-нибудь ваши красные бригады?» Елена Валентиновна изумлялась, как глубоко она вошла в это безумие, прежде она бы и представить всей этой пошлой бредятины не могла, теперь же это казалось ей обычной реальностью. «А кто гарантирует, что вы по приезде туда не обратитесь в полицию и против честного человека, скромного московского инженера, не имеющего ясных политических убеждений и последовавшего за вами только по большой любви к вам, да и отчасти поддавшись несколько критическим настроениям по отношению к советскому строю, – кто гарантирует, что против этого слабого, но ни в чем не повинного человека не будет сфабриковано обвинение в шпионаже, с громкими стандартными воплями газет о “руке Кремля”, “проникновении чекистов” и так далее? Кто нам гарантирует? Кто мне гарантирует, что спецслужбы не займутся мною, едва я там появлюсь?»
Елена Валентиновна слушала все это из кухни – кормила Сомса, как обычно, смотрела, как он придерживает своими кривыми руками-ногами ездящую по полу миску… Услышав последние слова, она вернулась в комнату: «Вы?!» «А что, очень не нравлюсь?» Он откинулся в кресле: впервые за вечер достал сигареты, жестом спросил разрешения курить, она автоматически подала пепельницу… «А где сейчас Массимо?» – спросила она. «Вы очень преданный человек, – серьезно сказал Анатолий Иванович. – Господин Кастальди, я думаю, получил в своем ведомстве отпуск после тяжелой службы в России и отдыхает где-нибудь в Альпах… А вам я советую дочитать эти документы. Там есть много любопытного о его чувствах к вам…»
