– Нет, чужого не вскрываю.
– Да я вскрою да тоже закурю. – Шпаненков надорвал пачку папирос и вытряхнул мастерски одну себе в рот. После этого он протянул пачку директору. Дед взял папиросу, не торопясь размял ее, осторожно и легко продул мундштук, после, откусив половину его и как-то по-особому смяв остаток, прикурил от протянутой Шпаненковым спички, зажав папиросу большим и указательным пальцем так, что она вся оказалась у него внутри ладони.
– Так вот, Шпаненков, ты – не пролетарий, а люмпен-пролетарий. Только я тебе об этом подробно чуть-чуть попозже расскажу, один на один. – Дед как-то неопределенно присел на краешек лавки, свесив руки с колен, и несколько раз смачно затянулся.
– Митрофан Демидович, ты так всасываешь и балдеешь, будто десятку оттянул! – Шпаненков явно рвался на скандальный разговор, и чувствовалось, как его изнутри прямо-таки распирает.
– Ну, не десятку, а пять – мои. Только давно это было – после войны, и не тебе, сопляку, об этом знать. А сейчас – давайте все быстренько за работу, а мы с тобой, бугор, пойдем, поболтаем вдвоем, – Бойко щелчком откинул в сторону недокуренную папиросу и встал.
– А чего это я-то?
– А сову – по полету видно! Это твоя тетка у меня в заводе заместителем главного бухгалтера работает?
– Да, моя родная тетка.
– Так вот, она с завтрашнего дня – главный бухгалтер.
– Здорово! Вот повезло тетке.
– Повезло. Она спасибо тебе еще скажет, потому что будет она главным бухгалтером забойного цеха в Урене. Там большая стройка идет, и нужен мне опытный человек, чтобы мог за всем следить и разбираться.
– Так ведь дотуда – двести километров, Митрофан Демидович.
– Ну, ничего – на электричке поездит, будет время тебя поблагодарить. А можно: от выходных до выходных там в общежитии жить. А мы с тобой давай от людей-то отойдем, не будем мешать. Вон – пойдем-ка за проходную.
Разговор за территорией цеха был, видимо, недолгим, потому что вернулись довольно быстро – Дед и Скатов вдвоем. Скатов хохотал во всю глотку, на весь двор.
– Натолий, я ничего смешного этому дурачку не сказал. Не понимаю: чего ты веселишься?
– Митрофан Демидович, если бы вы только видели его рожу, когда вы уходили, а он глядел вам вслед.
– Я надеюсь, больше его рожу никогда не увижу. Поговорить ему со мной захотелось, видите ли! Ты слышал, что я ему сказал? Так вот ты и должен будешь это проконтролировать. Ответственность за исполнение на тебе. Сергей Сергеевич, – Дед обратился к Соловьеву, – иди к Рапанову в кабинет. Рапанов, быстро поменяй людей на живом конвейере, составь списки, кто работал, и завтра на стол Ловчеву. Ловчев, выпишешь всем рапановским премии по тридцать процентов от окладов, вам с Соловьевым по окладу: свою премию отдашь работягам-доходягам, а Соловьев пусть купит себе новый белый костюм. Ну а тебе – спасибо, и можешь идти домой – отдыхать! Завтра с утра поговорим. Да не дергайся ты! Пойди в ресторан – выпей, что ли! Рапанов, подтягивайся к нам с Соловьевым.
– Ты, Сергей Сергеевич, садись в командирское кресло, в рапановское то есть. Веснина Валерия Васильевича знаешь, директора Росторгмонтажа?
– Нет! Ну, слышал о таком, но лично не знаком.
– А зря! Сейчас будешь знакомиться. Он ведь тоже из ваших, комсомольско-обкомовских, только постарше тебя лет на десять. Он, наверное, еще с Генкой Янаевым работал. Так что бери вон ту амбарную книгу рапановскую и ищи там на букву «В» Веснина да и набирай.
– Митрофан Демидович, сейчас уже семь часов. Может, надо звонить ему домой.
– Ты набирай его прямой. А потом будем гадать.
На удивление Веснин снял трубку сразу и сам.
– Валерий Васильевич, здравствуйте, это Сергей Соловьев. Мы с вами не знакомы, хотя давно пора было.
– Да ты что, старик, – прервал Соловьева Веснин, – как же не знакомы? А с кем ты знакомился в приемной Госснаба месяц назад, дал мне телефон, предлагал дружить? Забыл, что ли?
– Валера, нет, не забыл, а просто все перепутал или оговорился: я почему-то считал, что ты из облпотребсоюза. А теперь все вспомнил. Господи, дурь-то какая!
В этот момент Бойко показал знаком Соловьеву, чтобы тот передал ему трубку, и сразу же на полуслове неожиданно врезался в разговор:
– Валерий Васильевич, это – Митрофан Демидович. Бойко. Помнишь такого?
– Как же не помнить, Митрофан Демидович. Здравия желаю. Чем могу быть полезен?
– Да, полезен-то ты можешь быть. Только скажи мне сначала: почему ты не на пляже с девчонками, не на даче, не на рыбалке, охота открылась в субботу. У тебя все в порядке?
– Митрофан Демидович, все – зашибись: днем приехал с дачи, сейчас на охоту еду, вот через час.
– Ой-ей-ей, Валерий Васильевич, беда случилась, задержаться придется.
– Что такое, Митрофан Демидович, не пугайте?
– Ну, пугать я тебя не буду – слава Богу, все живы-здоровы. Да и ты меня знаешь: пугать я не люблю. Помочь надо мне, да и Соловьеву. Камера морозильная – триста кубометров разморозилась, фреон вытек весь. Там тридцать тонн мяса: городской неприкосновенный запас. В горисполкоме уже все известно.
Надо срочно провести ревизию и ремонт холодильника и заправить его фреоном. Сейчас мы перегружаем мясо в резервную камеру, но места там не хватит. Фреона надо восемьсот килограммов минимум. Да, еще чего хотел у тебя спросить: вот Веснин из Мордовии в Совмине РСФСР, он тебе дядя, что ли? Просил тебе привет передать, когда узнал, что я теперь в Горьком живу.
– Да, это мой троюродный дядька, мы все, Веснины, корнями из Краснослободска. Он любит везде хвастаться, что он мордвин номер один.
– А вот Янаев всем говорит, что он мордвин номер один.
– Был бы, если бы не пионерскими организациями руководил, а чем-то посерьезнее.
– А он теперь, по-моему, в МИДе работает.
– Не знаю, не знаю! Мой дядька говорит, что он мордвин номер один. А за привет – спасибо. Митрофан Демидович, у меня месячные фонды на фреон – тонна двести на всю область. Остатки на складе – двести килограммов. А вы говорите – тонну!
– Валера, у тебя в Арзамасе на складе сколько лежит?
– Тоже двести!
– А в Гороховце, у военных, на складах округа?
– А нашего там нет ни грамма.
– А не нашего?
– Ну, там полтонны – резерв владимирский и полтонны – резерв ивановский!
– Вот и все, Валера! А ты говоришь: фреона нету! Думай, как через три часа доставить его на заречную бойню. Если хочешь, я позвоню генералу Булгакову, он сейчас заместитель командующего Московским округом, Гороховецкий полигон и все, что там есть в радиусе полста верст, – ему подчиняется!
– Митрофан Демидович, можно я вам перезвоню через полчаса? Оставьте телефон, по которому с вами связаться.
– Через полчаса я буду у себя в кабинете. Звони туда. А на бойне телефон: Рапанов тебе сам перезвонит через десять минут. Да, Валера, сразу же высылай сюда две ремонтных бригады с полным комплектом, два генератора и шесть хороших прожекторов переносных. Ну, заранее благодарю тебя и записываюсь в твои должники.
Уже через пару дней Дед выгнал Соловьева в качестве премии на охоту, как тот ни сопротивлялся.
Подышать лесом и пострелять Сергей отправился в Лапшангу, столицу некогда почти суверенного, а теперь Богом забытого государства УнжЛАГ. Узкоколейка тянулась когда-то от Сухобезводного на север на сто пятьдесят километров и кончалась непонятно где. Ходили по ней трофейные немецкие паровозики не торопясь, покачиваясь на полусгнивших кривых шпалах: вагончиков было – два, три, от силы четыре, и можно было при желании по насыпи перебежать из последнего в первый, не сильно запыхавшись. Остановки назывались «лагпункт-пять» или «лагпункт-семь», это были заброшенные поселки на месте многолюдных когда-то сталинских лагерей, и доживали свой век в этих поселках какие-то странные люди: бывшие заключенные, оставшиеся на поселении да такие же бывшие «вохры», которым некуда было податься. Со временем узкоколейку наполовину разобрали, и Лапшанга стала крайней обжитой точкой на севере области. Здесь у Сергея был знакомый егерь Яков, а точнее, охотник-промысловик, к которому он и ездил два-три раза в год.
Зеленые болотные кочки были прошиты белым и красным бисером клюквы и брусники. По ним бродили, жируя, выводки молодых глухарей. Большие, светло-шоколадные, глупые, они еще не обрели необходимой сторожкости. И это редкость, но на кочках их можно было встретить по три-четыре птицы вместе. Тетеревов и рябчиков здесь стрелять было не принято: «их только лисы едят» – говорил Яков. Две ночи удалось посидеть на построенном загодя лабазе над овсами: караулили медведя. Тот выходил, но далеко, на другом конце поля, – не стреляли, чтобы лес не пугать. В омуте маленькой местной речушки в жаки налезли щурята с голавликами: варили уху. Пили спирт, который привез с собой Сергей, парились в бане, а после бани пили самогон.
