Тит всегда искренно изумлялся тому, с какой легкостью человек переходит в разряд покойников.
Еще вчера ты был полным сил оптимистом: планировал завтра трахнуть жену соседа, а послезавтра сходить на футбол. Сегодня же ты не что иное, как некая субстанция, отданная в резиновые лапы прозектора, стылая груда органической массы, ничего общего не имеющая с живой плотью и состоящая из неподвижного костяка и мяса, от которого начинает ощутимо потягивать скотобойней.
Куда подевался человек?..
Где голос, еще вчера звучавший живо и пленительно? Где сияющие синим светом глаза с загадочной поволокой? Где бойкая, фонтаном бьющая мысль? Где всё это? Куда всё это подевалось? Непостижимо!..
Представить себя на месте покойника всегда очень сложно.
Однажды Тит случайно забрёл в морг… Ну, не смешно ли — случайно?! Как можно случайно зайти в морг? Но он зашел. Значит, можно. Значит, не случайно.
Дело было так. Тит приехал в Боткинскую навестить больного приятеля.
Навестил. Как водится, выпили, посудачили, похихикали. Распрощавшись с приятелем, Тит, в приподнятом настроении и, что называется, в лёгком подпитии отправился домой.
Выпили, вероятно, они все-таки немало, потому что на обратном пути, который пролегал через старинный больничный парк, в Тита будто чёрт вселился. Неведомая сила потянула его зайти в одноэтажное, крашенное желтой краской зданьице с покосившимся крыльцом.
Отворив незапертую дверь, Тит, тихонько насвистывая и чувствуя себя необыкновенно прозорливым, хитрым и предприимчивым, пустыми полутемными коридорами стал углубляться во чрево здания.
Прошёл мимо нескольких пустых комнат, похожих одновременно и на больничные палаты, и на лабораторные помещения.
Одна комната, из открытых дверей которой рвался наружу яркий свет, привлекла его внимание.
Он сделал шаг и замер на пороге.
В центре комнаты Тит увидел человека в грязном колпаке и сером халате с бурыми пятнами на груди и животе. Гражданин был чрезвычайно похож на мясника. На взгляд Тита, увесистый топор в его руках выглядел бы чрезвычайно органично, уместно и убедительно.
Человек, похожий мясника, оторвался от трупа, поднял правую руку со скальпелем и посмотрел на непрошенного гостя. Взгляд его был почти безумен. Так, по крайней мере, показалось Титу. Но, скорее всего, патолог был попросту пьян. Что простительно, если учесть, в каких условиях он ежедневно обедает и в каком обществе, так сказать, постоянно вращается.
Тит перевел взгляд на труп, грудная клетка которого была вскрыта. Тит несколько мгновений зачарованно смотрел на распахнутую грудь несчастного, на все эти торчащие, как колья, окровавленные ребра, на кроваво-черное месиво под ними. И не сказать, чтобы всё это ему очень понравилось.
Он ни о чём не думал тогда. Думать он стал позднее.
Пробормотав нечто нечленораздельное, Тит пулей вылетел из прозекторской. Вслед ему неслись проклятия безумца со скальпелем в руке.
Нет, Тита потом во сне и наяву не преследовала страшная грудь с ребрами. Тита нельзя было назвать слабонервным, он не был истериком. Но мысль о том, что тебя, как бы ты ни хорохорился, как бы ни храбрился, всё равно в конце концов вспорют и выпотрошат, как кролика или жабу, привела к тому, что Тит возненавидел разговоры о смерти. При условии, если они велись другими.
Сам же, как мы помним, говорил о смерти с удовольствием, притворно юродствуя и издеваясь над чужими страхами. Можно предположить, что таким образом он уводил собственное сознание в область сказки о смерти. И вот теперь ему на собственной шкуре довелось испытать, что такое настоящая смерть.
До разговоров ли тут?..
…Когда Тит открыл входную дверь и впустил ту страшную бабу с чемоданчиком, он понял, что пришел его смертный час.
Поначалу он подумал дать противной тетке решительный отпор, но скоро понял, что справиться с такой громадиной ему не под силу.
И Тит смирился. Вдруг реальность показалось ему настолько омерзительной, что он даже не стал противиться, когда лжеврачиха засадила ему в задницу смертельную дозу яда.
— Этот укол, — сказала она, — вылечит вас не только от триппера, но и от всех остальных болезней. Навсегда.
— Я знаю, что это значит — вылечит от всех болезней…
— Вы же сами просили, чтобы вас отправили к чертям собачьим… Ну, к собачьим я вас отправить не смогу, даже не знаю, есть ли такие, а вот к обыкновенным — извольте…
— Я не об этом просил Рогнеду, — слабеющим голосом произнес Тит Фомич.
— Как не об этом, — она порылась в чемоданчике. Нашла обрывок папируса и прочитала:
— У меня тут всё записано. Вот посмотрите: Лёвин Тит Фомич, год рождения тысяча девятьсот тридцать седьмой. Отправить к чертям собачьим, согласно просьбе…
— Это ошибка! Страшная трагическая ошибка! Она записала мои слова, когда я ругался… словом, после того как она превратила меня в гнома. А я не об этом просил, я просил отправить меня во времени назад. В те далекие годы, когда я был мальчиком. Чтобы я мог насладиться двухчасовой прогулкой по переулкам своего детства… Матросский костюмчик, деревянное ружьишко… вы понимаете…
— Даже не знаю, что мне с вами делать…
— Как можно допускать такие просчеты?! Ведь на кону жизнь человеческая! Я не смерти просил у Рогнеды. Я всего лишь хотел с деревянным ружьём…
— Теперь уже ничего изменить нельзя. А ружьишко… Зачем вам деревянное? Мы вам настоящее подыщем.
— Мне не нужно настоящее, как вы не понимаете!
— Так что же вам нужно?! — раздраженно спросила чертиха.
— Может, еще можно переписать эту вашу грамоту…
— Вы с ума сошли! Это серьезный документ, он одобрен, на нём печать стоит.
— Дайте взглянуть!
Чертиха протянула Титу документ.
— Ну, конечно! — вскричал Тит, возвращая папирус. — Вот взгляните, под печатью, петитом, почти не видные слова…
— Я ничего не вижу. Очки забыла…
— Поверьте на слово.
Чертиха захохотала.
— Ну, уж нет!
— Но, милая моя, я готов на все, только бы…
— Единственно, что я могу для вас сделать, — сказала чертиха, поднося документ к самому носу, — единственно, что я могу для вас сделать, — повторила она после того, как разобрала написанное петитом, — это сделать так, чтобы ваше путешествие стало временным. Если захотите, останетесь. Не захотите — вернем назад. Вычеркнув из памяти эпизод с посещением загробного мира… Но я бы не советовала вам торопиться с принятием решения, у нас там совсем не плохо…
Последних слов он не услышал. Ибо действительность в ту же секунду перестала для него существовать.
Если бы в этот момент рядом с Титом и его мучительницей оказался некий свидетель, он бы несказанно удивился. И было от чего. Ибо спальня чудесным образом опустела: и Тит и лжеврач вдруг истаяли в воздухе, как сигаретный дым от порыва ветра.
И отправился Тит в путешествие, в которое рано или поздно пускается каждый из нас.
Раздвинулось время, потеснилось мировое пространство. И Лёвин, презрев все открытые человечеством законы мироздания, подхваченный силами, с которыми не сравняться даже силам гравитации, устремился в загробный мир.
Хотелось бы потешить читателя картинами, кои, если верить апокрифам, могли пронестись перед изумленными глазами Тита, пока он своим астральным туловом буравил тугое пространство-время, но будем строго придерживаться правила — писать и говорить только правду.
Короче, ни черта мимо нашего героя не пронеслось. И в этом нет ничего странного. Потому что если бы Тит не пребывал в спасительном беспамятстве, а находился в здравом уме и твердой памяти и таращился по сторонам, то он бы не увидел ничего, кроме тьмы, и не услышал бы ничего, кроме вязкого урчания пространства, с неохотой впускающего в свою набитую утробу еще одну человеческую душу.
Итак, замкнутый круг, придуманный атеистами, был разорван, и Тит оказался в загробном мире. И ровно в двадцать ноль-ноль по местному времени Тит Фомич Лёвин, в прошлом писатель, закадычный друг Германа, Рафа и старины Гарри, прожигатель жизни и тонкий философ-скептик, не очень-то верный последователь Сократа, Сенеки, Эпикура и Монтеня, предстал пред строгими очами членов высокой комиссии.
