— Все в порядке, — шептал он Данкену. — Не плачь, с тобой все будет в порядке. — Но поврежденный язык не произносил слов, вылетали только теплые брызги.
Данкен кричал не переставая, кричала Хелен, слышался еще чей-то стон, напоминавший скулеж спящей собаки. Но что же еще слышал Гарп, что так испугало его? Что еще?
— Все в порядке, Данкен, поверь мне, — шептал он неразборчиво. — С тобой все будет в порядке. — Он вытер рукой кровь с шеи мальчика и убедился, что на шее нет раны. Стер кровь с висков и убедился, что и они целы. Он с силой открыл дверцу со своей стороны, зажегся свет, и он увидел живой глаз Данкена. Он опять стер кровь рукой, но другого глаза не увидел. — Ничего, — шепнул он, но Данкен только закричал еще сильнее.
Через плечо отца в открытую дверь «вольво» Данкен увидел мать. Разбитый нос и рассеченный язык были в крови, правую руку она держала так, будто рука сломана где-то у самого плеча. Но Данкена испугал страх в ее лице. Гарп повернулся и увидел Хелен. Ему тоже было страшно.
Не крики Хелен, не крики Данкена (стоны Майкла Милтона вообще ничего не значили, пусть хоть сдохнет) — что-то другое пугало его. Не звук. Отсутствие звука.
— Где Уолт? — спросила Хелен, пытаясь заглянуть в «вольво». Она перестала кричать.
— Уолт! — крикнул Гарп. Он затаил дыхание. Данкен перестал плакать.
Они ничего не услышали. А Гарп знал, кашель Уолта, его хрипы слышны через две комнаты.
— Уолт! — кричали они.
Хелен и Гарп, уже после, шепотом говорили друг другу, что в то мгновение им показалось, будто Уолт нырнул под воду и слушает, как его пальцы скребутся по стенке ванны.
— Я все еще вижу его как живого, — шептала Хелен.
— Все время, — ответил Гарп, — я знаю.
— Стоит только закрыть глаза.
— Да, знаю, — сказал Гарп.
Но лучше всех сказал Данкен: у него было ощущение, что правый глаз не совсем пропал.
— Как будто иногда я могу им видеть, — объяснил он. — Не настоящее, а прошлое. То, что у меня в памяти.
— Может, ты этим глазом видишь сны? — предположил Гарп.
— Наверное, — ответил Данкен. — Только все кажется таким живым.
— Это твой воображаемый глаз, — сказал Гарп.
— Этим глазом я вижу Уолта. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Гарп.
У детей борцов часто бывают крепкие шеи. Но не у всех.
Данкену и Хелен казалось теперь, что у Гарпа неисчерпаемый запас мягкости; целый год он разговаривал с ними мягко, целый год ни разу не рассердился. Его деликатность кого другого могла бы даже вывести из себя. Дженни Филдз заметила: этой троице нужен был год, чтобы выходить друг друга.
Весь этот год Дженни спрашивала себя, куда у них делись чувства, свойственные людям? Хелен прятала их; она была сильным человеком. Данкен их нащупывал отсутствующим глазом. А Гарп? Он тоже был сильный, но не такой, как Хелен. И он написал роман «Мир от Бензенхейвера», куда и ушли все его чувства.
Прочитав первую главу «Мира от Бензенхейвера», редактор Гарпа Джон Вулф написал письмо Дженни Филдз. «Что за чертовщина творится у вас там? — писал он. — Такое впечатление, будто горе извратило сердце Гарпа».
Но Т. С. Гарпом руководил тот же древний импульс, что вел и Марка Аврелия, который мудро и своевременно заметил: «В жизни человека отпущенное ему время — всего лишь миг».
15. «Мир от Бензенхейвера»
«Когда в кухню вошел Орен Рэт, Хоуп Стэндиш была дома одна с маленьким сыном. Она вытирала тарелки и сразу увидела длинный рыбацкий нож с узким лезвием — гладким с одной стороны и зазубренным с другой. Ники не было еще трех лет, он сидел на высоком стульчике и ел хлопья с молоком; Орен Рэт подошел к нему сзади и приставил нож к горлу ребенка.
— Брось тарелки, — велел он Хоуп. Миссис Стэндиш повиновалась, Ники засмеялся, а незнакомец пощекотал ему ножом шейку.
— Что вам нужно? — спросила Хоуп. — Я отдам все, что попросите.
— Конечно, отдашь, — сказал Орен Рэт. — Как тебя зовут?
— Хоуп.
— А меня Орен.
— Красивое имя.
Ники, сидя на высоком стульчике, не мог повернуться и посмотреть на дядю, щекотавшего ему шею. К пальчикам у него прилипли размякшие хлопья; он потянулся к руке Орена Рэта, тот шагнул к столу и слегка порезал пухленькую щечку мальчика, описав гладким лезвием полукруг под скулой. Затем отступил в сторону, любуясь Ники, который от неожиданности залился громким ревом; на щеке выступила тоненькая нитка крови, похожая на стебельчатый шов. Как будто у малыша вдруг стали прорезываться жабры.
— Я пришел не шутки шутить, — сказал Орен Рэт. Хоуп кинулась было к Ники, но Рэт жестом остановил ее. — Ты ему не нужна. Ему не нравятся хлопья. Он хочет печенье.
— Он плачет и может подавиться печеньем, — возразила Хоуп.
— Будешь мне перечить? — спросил Рэт. — Знаешь, чем можно подавиться? Вот отрежу ему член и запихну в глотку, если будешь много разговаривать.
Хоуп дала Ники кусочек тоста и тот замолк.
— Видишь? — сказал Орен. Он поднял стульчик с сидящим Ники и прижал его к груди. — Теперь идем в спальню, — приказал он. — Ты впереди.
Вместе прошли через холл. Стэндиши жили тогда в одноэтажном доме; они считали, что с маленьким ребенком одноэтажный безопасней в случае пожара. Хоуп прошла в спальню, а Орен Рэт поставил стульчик с Ники за дверью. Кровь у Ники почти перестала идти, запеклось несколько капелек на щеке; Рэт стер их ладонью и вытер руку о штаны. Затем вошел в спальню следом за Хоуп, закрыл за собой дверь, и Ники опять расплакался.
— Прошу вас, — сказала Хоуп, — он в самом деле может задохнуться. Хотя он и умеет слезать с этого стула, но может просто упасть. Он не любит, когда с ним никого нет.
Орен Рэт прошел к ночному столику и одним движением ножа перерезал телефонный шнур. — Не перечь мне, — приказал он.
Хоуп села на кровать. Ники плакал, но не навзрыд; похоже, скоро перестанет. Хоуп тоже заплакала.
— Раздевайся, — велел Орен и помог ей снять платье. Это был высокий рыжеватый блондин с прямыми волосами, облепившими череп, как прибитая грозой трава. От него несло силосом, и Хоуп припомнила, что перед самым его приходом к дому подъехал бирюзовый пикап.
— У тебя в спальне есть даже ковер, — прибавил он. Был он худ, но мускулист, с большими неловкими ладонями, как у щенка, которому предстоит вырасти в крупного пса. Тело его, казалось, было лишено волос, но он был таким белокожим, что светлые волосы, наверное, просто не были заметны.
— Вы знаете моего мужа? — спросила его Хоуп.
— Знаю только, когда он дома и когда нет, — ухмыльнулся Рэт. — Ложись, — вдруг сказал он, и у Хоуп перехватило дыхание. — Слышишь? Ребенок не возражает. — Ники за дверью что-то лепетал, разговаривая со своим тостом. И Хоуп опять разрыдалась. Когда Орен Рэт неловко и торопливо коснулся ее, она почувствовала, как все в ней съежилось, сомкнулось, — не вошел бы и его палец.
— Прошу тебя, не торопись, — попросила она.
— Не перечь мне.
— Я просто хочу помочь. — Ей хотелось, чтобы он побыстрей все кончил, и она стала думать о Ники на высоком стульчике в холле. — Я ведь могу сделать все как лучше, — сказала она не очень вразумительно, не зная, как выразить свою мысль. Орен Рэт грубо схватил ее за грудь, и Хоуп поняла, он еще никогда не касался женской груди; ладонь у него была такая холодная, что она вздрогнула; движения неуклюжи — он даже ударился лбом о ее рот.
— Не перечь.
— Хоуп! — послышался чей-то голос. Они оба замерли. Орен Рэт посмотрел на перерезанный телефонный шнур.
— Хоуп?!
Это была соседка Марго. Орен Рэт коснулся холодным лезвием ножа соска Хоуп.
— Она сейчас войдет сюда, — шепнула Хоуп. — Это моя подруга.
— О Боже, Ники, — услышали они голос Марго, — почему ты здесь завтракаешь? Мама одевается?
— Придется поиметь вас обеих и потом зарезать, — шепнул Рэт.
Своими красивыми ногами Хоуп сжала его бедра и, не обращая внимания на нож, закричала:
— Марго! Бери Ники и беги! Быстрее! Здесь сумасшедший. Он всех нас убьет! Уведи Ники! Уведи Ники!
Орен лежал на ней без движения, как будто никогда еще никого не обнимал. Он не пытался освободиться, не схватился за нож. Оба лежали неподвижно и слышали, как Марго тащила Ники через холл и кухонную дверь. Стукнулась о дверцу холодильника, у стула отломилась ножка, но Марго даже не остановилась, так и тащила Ники со стулом. Пробежала пол-квартала до своего дома и пинком отворила дверь.
— Не убивай меня, — шепнула Хоуп. — Уходи быстрее, ты можешь еще спастись. Она сейчас вызовет полицию.
— Одевайся, — велел Орен Рэт. — Я тебя еще не поимел.
У нее лилась изо рта кровь: прикусила губу, когда он ударил ее головой.
— Я ведь не шучу, — повторил он, но уже не очень уверенно. Он был костист и неуклюж, как молодой жеребец. Заставил ее надеть платье на голое тело, и босую вытолкнул в холл, зажав под мышками свои ботинки. Только оказавшись рядом с ним в пикапе, Хоуп увидела, что он успел натянуть на себя одну из фланелевых рубашек мужа.
