— Если будет девочка, назовем ее Дженни.
— Хорошо.
— А если мальчик, то не знаю.
— Только не Уолт, — сказал Гарп.
— Хорошо, — ответила Хелен.
— Не надо другого Уолта, — сказал Гарп. — Я знаю, некоторые так поступают.
— Я бы не хотела.
— Какое угодно имя, если мальчик, но не Уолт.
— Я хочу девочку, — сказала Хелен.
— А мне все равно.
— Конечно. И мне, в общем, тоже, — ответила Хелен.
— Прости меня, — сказал Гарп, обнимая ее.
— Это ты меня прости.
— Нет, прости ты меня.
— Я во всем виновата.
— Нет, я.
Они соединились, очень осторожно. Хелен представила себе, что она Роберта Малдун, только что после операции, и пробует свое новенькое влагалище. Гарп старался ничего не воображать.
Когда у Гарпа включалось воображение, он видел только залитый кровью „вольво“. Слышал крик Данкена, а снаружи голоса Хелен и еще кого-то. Он выкарабкался из-под руля, стал на колени на сиденье, и взял лицо Данкена в ладони, но кровь не останавливалась, и Гарп не мог разглядеть, сколь велико несчастье.
— Все в порядке, — шептал он Данкену. — Не плачь, с тобой все будет в порядке. — Но поврежденный язык не произносил слов, вылетали только теплые брызги.
Данкен кричал не переставая, кричала Хелен, слышался еще чей-то стон, напоминавший скулеж спящей собаки. Но что же еще слышал Гарп, что так испугало его? Что еще?
— Все в порядке, Данкен, поверь мне, — шептал он неразборчиво. — С тобой все будет в порядке. — Он вытер рукой кровь с шеи мальчика и убедился, что на шее нет раны. Стер кровь с висков и убедился, что и они целы. Он с силой открыл дверцу со своей стороны, зажегся свет, и он увидел живой глаз Данкена. Он опять стер кровь рукой, но другого глаза не увидел. — Ничего, — шепнул он, но Данкен только закричал еще сильнее.
Через плечо отца в открытую дверь „вольво“ Данкен увидел мать. Разбитый нос и рассеченный язык были в крови, правую руку она держала так, будто рука сломана где-то у самого плеча. Но Данкена испугал страх в ее лице. Гарп повернулся и увидел Хелен. Ему тоже было страшно.
Не крики Хелен, не крики Данкена (стоны Майкла Милтона вообще ничего не значили, пусть хоть сдохнет) — что-то другое пугало его. Не звук. Отсутствие звука.
— Где Уолт? — спросила Хелен, пытаясь заглянуть в „вольво“. Она перестала кричать.
— Уолт! — крикнул Гарп. Он затаил дыхание. Данкен перестал плакать.
Они ничего не услышали. А Гарп знал, кашель Уолта, его хрипы слышны через две комнаты.
— Уолт! — кричали они.
Хелен и Гарп, уже после, шепотом говорили друг другу, что в то мгновение им показалось, будто Уолт нырнул под воду и слушает, как его пальцы скребутся по стенке ванны.
— Я все еще вижу его как живого, — шептала Хелен.
— Все время, — ответил Гарп, — я знаю.
— Стоит только закрыть глаза.
— Да, знаю, — сказал Гарп.
Но лучше всех сказал Данкен: у него было ощущение, что правый глаз не совсем пропал.
— Как будто иногда я могу им видеть, — объяснил он. — Не настоящее, а прошлое. То, что у меня в памяти.
— Может, ты этим глазом видишь сны? — предположил Гарп.
— Наверное, — ответил Данкен. — Только все кажется таким живым.
— Это твой воображаемый глаз, — сказал Гарп.
— Этим глазом я вижу Уолта. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Гарп.
У детей борцов часто бывают крепкие шеи. Но не у всех.
Данкену и Хелен казалось теперь, что у Гарпа неисчерпаемый запас мягкости; целый год он разговаривал с ними мягко, целый год ни разу не рассердился. Его деликатность кого другого могла бы даже вывести из себя. Дженни Филдз заметила: этой троице нужен был год, чтобы выходить друг друга.
Весь этот год Дженни спрашивала себя, куда у них делись чувства, свойственные людям? Хелен прятала их; она была сильным человеком. Данкен их нащупывал отсутствующим глазом. А Гарп? Он тоже был сильный, но не такой, как Хелен. И он написал роман „Мир от Бензенхейвера“, куда и ушли все его чувства.
Прочитав первую главу „Мира от Бензенхейвера“, редактор Гарпа Джон Вулф написал письмо Дженни Филдз. „Что за чертовщина творится у вас там? — писал он. — Такое впечатление, будто горе извратило сердце Гарпа“.
Но Т. С. Гарпом руководил тот же древний импульс, что вел и Марка Аврелия, который мудро и своевременно заметил: „В жизни человека отпущенное ему время — всего лишь миг“.
15 “МИР ОТ БЕНЗЕНХЕЙВЕРА“
„Когда в кухню вошел Орен Рэт, Хоуп Стэндиш была дома одна с маленьким сыном. Она вытирала тарелки и сразу увидела длинный рыбацкий нож с узким лезвием — гладким с одной стороны и зазубренным с другой. Ники не было еще трех лет, он сидел на высоком стульчике и ел хлопья с молоком; Орен Рэт подошел к нему сзади и приставил нож к горлу ребенка.
— Брось тарелки, — велел он Хоуп. Миссис Стэндиш повиновалась, Ники засмеялся, а незнакомец пощекотал ему ножом шейку.
— Что вам нужно? — спросила Хоуп. — Я отдам все, что попросите.
— Конечно, отдашь, — сказал Орен Рэт. — Как тебя зовут?
— Хоуп.
— А меня Орен.
— Красивое имя.
Ники, сидя на высоком стульчике, не мог повернуться и посмотреть на дядю, щекотавшего ему шею. К пальчикам у него прилипли размякшие хлопья; он потянулся к руке Орена Рэта, тот шагнул к столу и слегка порезал пухленькую щечку мальчика, описав гладким лезвием полукруг под скулой. Затем отступил в сторону, любуясь Ники, который от неожиданности залился громким ревом; на щеке выступила тоненькая нитка крови, похожая на стебельчатый шов. Как будто у малыша вдруг стали прорезываться жабры.
— Я пришел не шутки шутить, — сказал Орен Рэт. Хоуп кинулась было к Ники, но Рэт жестом остановил ее. — Ты ему не нужна. Ему не нравятся хлопья. Он хочет печенье.
— Он плачет и может подавиться печеньем, — возразила Хоуп.
— Будешь мне перечить? — спросил Рэт. — Знаешь, чем можно подавиться? Вот отрежу ему член и запихну в глотку, если будешь много разговаривать.
Хоуп дала Ники кусочек тоста и тот замолк.
— Видишь? — сказал Орен. Он поднял стульчик с сидящим Ники и прижал его к груди. — Теперь идем в спальню, — приказал он. — Ты впереди.
Вместе прошли через холл. Стэндиши жили тогда в одноэтажном доме; они считали, что с маленьким ребенком одноэтажный безопасней в случае пожара. Хоуп прошла в спальню, а Орен Рэт поставил стульчик с Ники за дверью. Кровь у Ники почти перестала идти, запеклось несколько капелек на щеке; Рэт стер их ладонью и вытер руку о штаны. Затем вошел в спальню следом за Хоуп, закрыл за собой дверь, и Ники опять расплакался.
— Прошу вас, — сказала Хоуп, — он в самом деле может задохнуться. Хотя он и умеет слезать с этого стула, но может просто упасть. Он не любит, когда с ним никого нет.
Орен Рэт прошел к ночному столику и одним движением ножа перерезал телефонный шнур. — Не перечь мне, — приказал он.
Хоуп села на кровать. Ники плакал, но не навзрыд; похоже, скоро перестанет. Хоуп тоже заплакала.
— Раздевайся, — велел Орен и помог ей снять платье. Это был высокий рыжеватый блондин с прямыми волосами, облепившими череп, как прибитая грозой трава. От него несло силосом, и Хоуп припомнила, что перед самым его приходом к дому подъехал бирюзовый пикап.
— У тебя в спальне есть даже ковер, — прибавил он. Был он худ, но мускулист, с большими неловкими ладонями, как у щенка, которому предстоит вырасти в крупного пса. Тело его, казалось, было лишено волос, но он был таким белокожим, что светлые волосы, наверное, просто не были заметны.
— Вы знаете моего мужа? — спросила его Хоуп.
— Знаю только, когда он дома и когда нет, — ухмыльнулся Рэт. — Ложись, — вдруг сказал он, и у Хоуп перехватило дыхание. — Слышишь? Ребенок не возражает. — Ники за дверью что-то лепетал, разговаривая со своим тостом. И Хоуп опять разрыдалась. Когда Орен Рэт неловко и торопливо коснулся ее, она почувствовала, как все в ней съежилось, сомкнулось, — не вошел бы и его палец.
— Прошу тебя, не торопись, — попросила она.
— Не перечь мне.
— Я просто хочу помочь. — Ей хотелось, чтобы он побыстрей все кончил, и она стала думать о Ники на высоком стульчике в холле. — Я ведь могу сделать все как лучше, — сказала она не очень вразумительно, не зная, как выразить свою мысль. Орен Рэт грубо схватил ее за грудь, и Хоуп поняла, он еще никогда не касался женской груди; ладонь у него была такая холодная, что она вздрогнула; движения неуклюжи — он даже ударился лбом о ее рот.
— Не перечь.
— Хоуп! — послышался чей-то голос. Они оба замерли. Орен Рэт посмотрел на перерезанный телефонный шнур.
— Хоуп?!
Это была соседка Марго. Орен Рэт коснулся холодным лезвием ножа соска Хоуп.
— Она сейчас войдет сюда, — шепнула Хоуп. — Это моя подруга.
