— А мне никуда не нужно. Я старый солдат, сэр.
— Тем хуже для вас.
— Но солдатская служба научила меня шагать без конца.
— Без конца и без цели! — возразил Гордон. — Уж лучше умереть сразу.
Старик засмеялся и помахал им своим посохом (они уже свернули с проселка, и последние слова Гордон кричал, оглядываясь на ходу). — Рано или поздно я так и сделаю.
До них донеслись глухие синкопы его удаляющихся шагов.
— Ищет смерти старик, — сказал Гордон усмехаясь.
— Неправда. Цепляется за жизнь, — возразила Тесс. Ей стало грустно от этой встречи.
— Ха! Ты просто расчувствовалась, Тесс. И потом, смерть кажется тебе всегда нежеланной. А между тем это совсем не плохой выход, когда человек стар или отчаялся во всем. Или потерпел поражение, как я. — Можно было подумать, что он напрашивается на жалость. — Я даже завидую этому старому бродяге. Он нищий и потому надеется что-то обрести в конце своего странствия. Ему нечего выигрывать и нечего терять.
— А тебе?
— Мне? Ах, не будем сейчас говорить обо мне, Тесс. Скажи лучше, как твое настроение? — Вопрос был задан добродушно, с легкой улыбкой на спокойном, ясном лице. Напряжение, сковывавшее его, исчезло. — Пожалуй, довольно уже с тебя?
Она кивнула, потом со вздохом прижала к себе его локоть, но глаз не подняла. — Да, вполне довольно, — сказала она твердо.
— Что же, ты хочешь уехать отсюда? — спросил он, все еще улыбаясь.
— Не хочу, а должна, — ответила она, стараясь сделать вид, что все очень просто и ничего существенного тут нет. Но существенное тотчас же возникло. — Я должна уехать, пока не поздно. Иначе…
— Значит, покидаешь меня? — настойчиво перебил он.
Она пожала плечами. — Если хочешь, едем вместе. — Было ясно, что она сама не верит в серьезность этого предложения.
— Куда?
— Я думаю съездить во Францию, ненадолго, конечно.
— Во Францию? Ты? За каким чертом?
— Сама не знаю. — Ее обычно спокойные руки теперь судорожно шевелились, точно мяли что-то. — Мне нужно вырваться.
— Вырваться — откуда?
— Да отсюда же! Вот из этого ландшафта. — Переполнявшее ее чувство словно захлестнуло вдруг все кругом — крутые холмы, деревья, готическим сводом сплетавшие в вышине свои голые ветви. — В этом краю все так — или черное, мрачное, твердое, устоявшееся навек, или мягкое, как здесь, теплое, как здесь, зеленеющее, как здесь. Я больше не верю в это. Я ненавижу это!
Он тотчас же подхватил ее порыв. — Тогда незачем ехать во Францию, — сказал он. — Уезжай дальше, на широкий простор.
— Нет, нет. Совсем не то мне нужно, Нед. Я… я хочу увидеть что-то старое, отжившее, и пусть оно блекнет и рушится у меня на глазах.
— Тогда уезжай еще дальше, на восток. В Грецию, в Индию, в Аравию, наконец. Там рушатся еще более древние миры.
— Слишком далеко, — сказала она. — Ведь мне же нужно будет вернуться. У меня нет таких денег.
— А зачем возвращаться? — спросил он. — Куда? — Впрочем, он знал. Прочь отсюда — от зелени и мягкого тепла; а потом назад, на север — в черную, мрачную твердыню. К плотничихе миссис Кру. Но говорить об этом он не стал.
— Только я не могу так уехать… — начала она. — Я должна знать, что будет с тобой, Нед.
— Со мной? — Он вдруг развеселился, как будто решив, что ее нужно позабавить. Прошелся вприпрыжку, перескакивая через лужи, круто повернул, засунул руку под борт своей кожаной куртки, нахмурился, лукаво блеснул глазами из-под насупленных бровей и, вытащив сложенную газету, протянул ее Тесс.
— Смотри! — сказал он таким тоном, словно предлагал ей приятное развлечение.
Его палец намеренно скользнул мимо заметки, где говорилось о демонстрациях, ожидаемых на будущей неделе в Бахразе и на аравийских нефтяных промыслах. Скользнул и уткнулся в набранное более жирным шрифтом сообщение о забастовке лондонских докеров, которая, по слухам, должна начаться с завтрашнего дня.
— Вот что я хочу посмотреть! — сказал он.
Его ладные, хоть и короткие ноги в солдатских штанах снова задергались, точно готовясь пуститься в насмешливый пляс перед нею. — Вот видишь! — сказал он торжествующе. — Вот я и пришел к этому. Забастовка! Что ты на меня так недоверчиво смотришь? — Он загородил ей дорогу, чтобы заставить ее остановиться. — Я ведь тебе говорил, что я теперь гораздо ближе к твоей классовой политике, чем ты думаешь. Видит бог, — он поднял глаза, обращаясь к небу за поддержкой, — я с муками продирался сквозь толстые тома, содержащие в себе философию этой политики. И вот теперь подошел к ней вплотную. Да, вплотную, хотя, должен сказать, я напуган до смерти. Боюсь, как бы она меня не проглотила, эта твоя политика. Но все-таки я хочу с ней познакомиться.
Она хотела идти дальше, но он пригвоздил ее к месту своей настойчивостью.
— Я хочу увидеть эту политику в действии, Тесс, и вот отличный случай для начала. Забастовка! Что может быть лучше! Ведь забастовка — это то орудие, при помощи которого вы намерены перекроить мир. Это малый прообраз той большой борьбы, которая должна привести вас к власти, не так ли? Ну вот и покажи мне ее, Тесс. Ведь только действие имеет для меня убедительную силу. Но я хочу, чтобы ты мне ее показала. Именно ты!
Тесс была отнюдь не в восторге от всего этого. Напротив, прыжки и приплясывания Гордона раздражали ее. — Перестань прыгать! — прикрикнула она. — У меня уже голова болит от твоих прыжков.
— Мне просто не стоится на месте! — сказал он словно в свое оправдание. Но послушался и спокойно пошел с нею рядом. Он от души старался уловить ее настроение, и она это чувствовала.
— Если ты хочешь увидеть забастовку, — сказала она ему, — гораздо лучше тебе отправиться одному.
— Нет, нет. Дело тут не только в том, чтобы увидеть забастовку. Что такое забастовка, Тесс? Ведь это — от слова «баста». Баста, конец. А чему конец — миру, истории, движению человечества навстречу гибели? Да и можно ли забастовками положить конец чему-либо?
Она не сдавалась, по-прежнему недоверчивая. — Ты и через это пропляшешь без толку.
— Нет, девочка, обещаю тебе. Я хочу увидеть, почувствовать, понять. Но я хочу взглянуть на это и твоими глазами. Так нужно не только для меня, но и для тебя тоже. Раз уж я пришел к этому, Тесс, пожалуйста, не прячься от меня в свои опустошенные глубины. Поедем завтра в Лондон.
Она покачала головой и сказала спокойно: — Ты знаешь, что я решила расстаться с тобой, Недди… — Она остановилась, не договорив.
Он прервал ее: — Да, Тесс. Я знаю. Но только не так.
Она медлила. Потом вдруг словно решила ухватиться за что-то, витавшее в облачном небе, и свести это на землю. — Хорошо, — сказала она, превращая оборону в нападение. — Я с тобой поеду, Нед, но…
— Ура!
— …но только с одним условием. — Последним, отчаянным усилием цеплялась она за то, что он уже готов был вырвать у нее и умчать снова в облака.
Он нетерпеливо прищелкнул пальцами. — Заранее на все согласен. Ну? Говори.
Его душевная легкость отчасти передалась ей. С лица сбежало напряженное выражение, но сосредоточенность осталась: синие глаза смотрели твердо, губы были решительно сжаты. Только щеки немного порозовели.
— Я поеду с тобой, я пойду с тобой в доки, Нед, но только обещай мне довести дело до конца. Пусть это станет для тебя тем свершением, о котором ты говорил.
— Как это понимать? — спросил он, притворяясь удивленным.
— А так, что если ты поверишь в значение того, что увидишь, то ты не будешь молчать. Скажешь об этом чистосердечно и так, чтобы все слышали.
Он пожал плечами. — Изволь, обещаю. Только вряд ли это кому-нибудь будет интересно.
— Мне интересно. И не только мне. Ведь твой голос — тоже голос как-никак. И он идет в счет. Но главное, это нужно тебе самому.
— Неужели это так уж важно?
— Очень важно. И уж потом не уклоняться, Нед. Никаких половинчатых решений и запоздалых раздумий. Если ты убедишься в правоте нашего дела, ты должен вложить в него душу и всем, чем только можешь, служить ему.
— Например, поить бастующих горячим чаем?
— Может быть, и это. Но я не поеду, если ты не обещаешь, что прямо пойдешь к цели. Пора положить конец твоим нелепым исканиям неведомо чего.
Он поднял голову. Зловещая туча заволокла небо.
— Ну, а если твоя забастовка меня не убедит, девочка? Пусть я даже во многом готов принять вашу классовую философию, но ведь зрелище ваших классовых боев, ликование торжествующих масс — все это может отпугнуть меня. Вдруг такое будущее покажется мне ужасным? Вдруг я сочту его неприемлемым для себя — лично для себя?
— Тогда так и скажи. Но только скажи! Довольно этой игры в прятки…
— А ты? Как это отзовется на нас с тобой? А, Тесс? Если мы окончательно разойдемся во взглядах, как нам тогда быть?
