И, чтобы переменить тему, спросил:
— Ну, а Триш? Патриция, хотел я сказать. Что она пишет?
— Как пишет? — проговорил старик подозрительно, и в его голосе послышалось раздражение. — Она ушла с малышом на море, — он бросил взгляд на миниатюрные каминные часы, по сторонам которых стояли фотографии Триш, — …всего полчаса назад.
И снова ощущение, что он сейчас задохнется.
— Она здесь?
— Конечно, — будничным тоном ответил старик. — А разве вы не знали? Понимаю. Так вот почему… — Он засмеялся, но тут же снова стал серьезным. — Она приехала побыть со мной, когда Мэри… ее мать умерла.
Деон кивнул.
— Да-да, конечно.
— А вы не знали? Она не писала вам о том, как чувствует себя мальчик?
— Нет. Но мне хотелось бы ее повидать.
Старик взглянул на него проницательно и чуть насмешливо, как иногда глядела Триш.
— Это не так трудно, — сухо сказал он. — Она всегда ходит на пляж с гротом. Он в том конце городка.
Теперь, когда может ее увидеть, хочет ли он этого? Еще не поздно вернуться. Во всяком случае, остановись и подумай. Чего он хочет, в конце концов? Чего добивается?
Они играли в песке за полосой водорослей, плавника и всякого мусора, которая отмечала высшую точку прилива. Триш с помощью детского ведерка делала куличи из песка, а мальчик тут же разрушал их, вереща от восторга.
Триш увидела его и медленно поднялась на ноги, отряхнув с юбки песок неторопливо и как-то застенчиво. Он шел к ним по пляжу, спотыкаясь в своих городских туфлях, а она смотрела на его лицо.
Мальчик поднял голову и сразу тревожно оглянулся на мать. Она улыбнулась ему, и он, успокоенный, вернулся к своей игре.
Деон подошел, и мгновение они оба молчали. На ее лице было точно тс же загадочное и чуть насмешливое выражение, которое он только что видел на фотографии в доме ее отца. И он понял, что Триш не позировала фотографу, а, наоборот, тот поймал ее обычное выражение. Но с тех дней он это выражение не запомнил.
— Здравствуй, Триш, — нерешительно произнес он.
— Здравствуй.
Спокойно принимая ситуацию, не спрашивая: «Откуда ты? Зачем ты приехал?»
— Как поживаешь?
— Хорошо.
— Я рад.
Они сидели рядом и смотрели, как мальчик возится в песке.
— А Джованни?
— Не лучше. Но к счастью, и не хуже. Во всяком случае, так мне сказали, когда я привезла его на обследование.
— Когда это было?
— Полтора месяца назад. Видишь ли, мама умерла. Вот почему я здесь.
— Знаю. Мне очень жаль, Триш.
Она не спросила, откуда он знает, и просто поблагодарила за участие, ласково и спокойно.
— Что же они сказали? Врачи, которые смотрели Джованни? Я полагаю, это было в Италии?
— Нет. Собственно говоря, я ездила в Англию. И в Лондоне показала его специалисту.
— А-а. — Он слегка обиделся. Она не поверила ему?
Она тотчас уловила его чувство, но тщеславие ее не трогало ни в себе, ни в других.
— Я должна была убедиться. Пока есть хоть какой-то шанс.
— И что он сказал, этот лондонский врач?
— То же, что и ты. Сужение трехстворчатого клапана, недоразвитость правого желудочка. И тоже рекомендовал обходное шунтирование. Но я ответила, что это недостаточно хорошо.
Он чуть было не рассказал ей все. У него уже готово было сорваться признание: «Я работаю над тем, что будет много лучше для твоего малыша», но он заставил себя сдержаться. Что это даст, если все-таки ничего не получится?
А где-то шевельнулась мысль, но он не стал ее продумывать, знал, что она не исчезнет, что ей нужен срок, чтобы оформиться и развиться (исходная клетка разделяется, образуя две клетки, которые со временем превратятся в великое множество). Но пока пусть, неосознанная, тусклая, эта мысль покоится, медленно обретая форму, там, в смутных глубинах подсознания.
Вместо этого он спросил:
— Ты долго еще тут пробудешь?
— Еще месяц, я думаю. Может быть, полтора. У отца сильный характер, и он выдержал. Но конечно, ему нелегко. Когда человеку под семьдесят…
Во всяком случае, месяц.
— Я бы хотел увидеться с тобой, — откровенно признался он. — Перед тем, как ты уедешь.
— Разумно ли это?
— Думаю, что да.
Она зачерпнула ладонью песок и смотрела, как он сеется сквозь пальцы.
— Не уверена.
Он упрямо возразил:
— А я уверен.
Взгляд искоса, не лишенный кокетства.
— Ты всегда был уверен в себе, не правда ли?
И молчание, и невысказанные воспоминания — светлые и тягостные. День, когда они оба сбежали с занятий (он был тогда на пятом курсе), доехали на автобусе до Кэмпс-бей, прошли пешком почти до самого Ландудно, отыскали укромную бухточку и купались нагие в холодной, как лед, прозрачной воде. Его комната с окнами на задний двор, со скрипучей кроватью, с дверной защелкой, которая имела обыкновение открываться в самые неподходящие минуты. Пронзительный крик Триш в ванной… нет, об этом он думать не будет.
Они заговорили о прошлом, и вдруг она спросила:
— Где ты познакомился со своей женой?
Он насторожился. Значит, он ей не совсем безразличен?
С притворной небрежностью он ответил:
— На вечеринке.
Она засмеялась.
— Вероятно, почти все знакомятся именно на вечеринках. Банально, не правда ли? Хотя, с другой стороны, для этого их и устраивают. С Робом я познакомилась тоже на вечеринке.
Он посмотрел на нее с недоумением, решив, что она говорит о Робби Робертсоне. Потом вспомнил.
— А! Твой американец?
— Да.
Спокойно, без тени печали или горечи она начала рассказывать об американце, который был ее любовником в то время, пока она жила в Испании.
Они познакомились в Малаге на вечеринке, устроенной двумя женственными блондинами, которые писали изящно-пикантные и пользовавшиеся огромным успехом биографии знаменитостей без согласия этих последних. Роб был их любимым будущим писателем. Ей он показался обаятельным — почти таким же обаятельным, как хозяева дома. После вечеринки он просто переехал к ней и с тех пор они жили вместе.
У Роба был второй источник доходов — очень таинственный, о котором он отказывался говорить. Периодически из Штатов приезжали какие-то люди, и некоторое время он бывал страшно занят и часами совещался с ними за закрытыми дверями. После их отъезда он бросал работать над своей книгой, обедал в дорогих ресторанах и угощал вином всю компанию в модных кабачках.
В конце концов ему пришлось перебраться в Мадрид, в связи со своим вторым занятием, и она поехала с ним. Их отношения были нестихающей бурей, смерчем любви и ненависти — яростные ссоры и примирения, нежность и невероятная жестокость. Роб был сумасшедшим. Так она считала даже тогда, и она сама, возможно, немного помешалась в те дни. Это длилось почти три года. Потом она порвала с ним.
— Какой он был? — спросил Деон с неприязнью, но и с любопытством.
— Он был… Ну, я не знаю… Даже не очень красивый. — Она чуть-чуть улыбнулась. — Никакого сравнения с тобой.
— Но ведь он, несомненно, обладал большой привлекательностью?
— В нем всегда жило какое-то радостное возбуждение. Все, что мы делали вместе, казалось новым, блестящим. Как-то он затеял издавать журнал — конечно, на уровне «Эсквайра» и «Атлантик мансли», но только в европейском варианте. Вышел всего один номер. Затем он вознамерился снимать фильмы, уговорил даже одну старую даму финансировать это предприятие, и она дала ему несколько тысяч долларов, которые затем как-то незаметно растаяли, а он даже не закончил сценария. Но старушка даже не пыталась их вернуть. Он умел быть обаятельным, особенно с женщинами. И одновременно в нем чудилось что-то опасное, какая-то угроза. Он мог целыми днями валяться на кровати, ничего не делая, не отвечая на вопросы. А потом вдруг вырывался из этого состояния и вновь гнался за миражом. Жить с ним было все равно что на вулкане.
— Параноический тип, как мне кажется, — рискнул сказать Деон. — Почему ты не рассталась с ним раньше?
— Я хотела уехать, но не могла. Это было — почти как ребенка бросить, почти как предать собственное дитя. — Она посмотрела туда, где в песке копошился Джованни.
— Ну и чем все это кончилось? — спросил Деон.
— Тем, что я оставила его и вернулась в Малагу. Потом уехала в Италию.
— И вышла замуж?
— Да. Но мне потребовалось много времени, чтобы перешагнуть через это. Даже сейчас… — Она недоуменно покачала головой. — Странные существа женщины. Мы появляемся на свет с бесконечной способностью причинять себе страдания.
— В этом женщины не одиноки, — сказал ей Деон.
— Может быть.
— Ты видела фильм «Краткая встреча»? — спросил он вдруг.
Она сыпала песок на руки и смотрела, как он струится между пальцами. Но тут перестала и взглянула на него. Ее ноги были плотно сжаты, и модная длинная юбка красиво их драпировала.
