— Ты видела фильм «Краткая встреча»? — спросил он вдруг.
Она сыпала песок на руки и смотрела, как он струится между пальцами. Но тут перестала и взглянула на него. Ее ноги были плотно сжаты, и модная длинная юбка красиво их драпировала.
— О чем он?
— О любви мужчины и женщины.
— По пьесе Ноэля Коварда? Кажется, видела. Почему ты спрашиваешь?
— Просто вспомнил, как он кончается. Чушь какая-то. Фальшь.
— Почему?
— Эта женщина расстается с любовником и возвращается к мужу. В конце есть сцена — муж сидит у огня, оборачивается и говорит что-то вроде: «Так ты вернулась?»
— Совершенно верно. Но тут есть подтекст. Становится понятно, что он все знал, и вот теперь, когда она вернулась, это не имеет значения.
— Вот именно. Но это фальшиво.
— Почему?
— Потому что заставляет верить, будто она может спокойно вернуться к своему прежнему существованию. Жить, как жила. Забыв, что произошло? Но так не бывает. Мужчины не забывают. Как и женщины. Человек любил, и он не может просто взять и перестать любить. Он не меняется. Меняется мир вокруг него.
Она не ответила и снова принялась пересыпать песок с руки на руку.
— Ты ездишь в город? — спросил он с каким-то отчаянием.
— Редко. — В первый раз в ее голосе прозвучала отчужденность.
Он зашел слишком далеко, и пути назад не было.
— Может быть, если приедешь, пообедаем вместе?
— Не знаю. Вряд ли.
— Но если передумаешь… Как я узнаю, если ты передумаешь? У твоего отца нет телефона.
Она вдруг расхохоталась.
— Ты и это знаешь! Можно позвонить соседям. Они его позовут.
— А какой номер?
После некоторого колебания она продиктовала номер.
— Но мне кажется, тебе не следовало бы это делать.
— Посмотрим, — упрямо ответил он.
Триш поднялась и позвала сына. Он сразу подошел с ведерком и лопаткой.
— Было очень приятно снова увидеть тебя, Деон, — сказала она.
— Я мог бы вас довезти до дома?
— Спасибо, но мы всегда ходим пешком. Нам нужно упражняться.
И она вежливо улыбнулась, прощаясь с ним.
Он поклонился с такой же официальной вежливостью.
— Надеюсь, мы еще увидимся.
Она продолжала улыбаться и ничего не ответила.
У него в мозгу вновь и вновь звенела нелепая фраза, словно одна из тех навязчивых рекламных песенок, которые он вдруг начинал напевать, сам того не замечая.
«А сдохла-то собака!»
Он понятия не имел, откуда она и почему ему вспомнилась. Но словно игла проигрывателя застряла в бороздке, и без конца звучит одно и то же: «А сдохла-то собака!»
Он поехал обратно по верхнему шоссе, потому что у него не было настроения любоваться пейзажами, пусть и прекрасными, — на душе кошки скребли, словно его выбранили, причем поделом. Он прибавил скорость, сознательно рискуя на поворотах, выжимая педаль газа на прямой, словно ему хотелось как можно скорее уехать от Триш.
Изгиб шоссе, сперва нетрудный, дальше внезапно стал крутым, и на такой скорости вписаться в него было почти невозможно. Левые колеса соскочили с асфальта, и он почувствовал, что машину заносит. Он слишком резко вывернул руль, и его закрутило. Прямо перед собой он увидел обрывающийся вниз, заросший вереском склон. Инстинкт толкал нажать на тормоза. Но он не поддался искушению и всем весом налег на рулевое колесо. И «ягуар» послушался — но в самый последний момент, так что крыло задело тумбу над обрывом, мотор взревел, потому что заднее колесо какое-то мгновение крутилось в пустоте.
Он поехал дальше и, едва обочина расширилась, затормозил и вышел из машины. У него дрожали руки, и ощущение было такое, словно кто-то ударил его в живот. Но во всяком случае, он не лишился способности ходить. Чтобы доказать себе это, он пошел осмотреть повреждение. Крыло помято и разбит указатель поворота.
— Черт! — сказал он и добавил: — Идиот!
Но внезапно вопреки всякой логике к нему вернулось то ощущение прилива всех жизненных сил, которое он испытал по дороге сюда. Он был жив, свободен и остро воспринимал все, что его окружало: свежесть горного воздуха, крики пары ястребов-перепелятников, парящих над обрывом высоко вверху, голубоватую дымку далеких гор и неровность гравия под подошвами туфель.
Он осознавал каждую мелочь и все понимал.
«А сдохла-то собака!»
Мысль, которая словно молния мелькнула в мозгу раньше, днем, теперь сияла ярким и ровным светом. Она все это время была с ним, но пряталась во мраке, а теперь вырвалась из него, с каждым мгновением становясь все светлее.
Он с удивлением подумал, что в океанских впадинах есть рыбы, живущие в вечной тьме, слепые рыбы. И все-таки, по непонятной причине они способны светиться и освещать окружающую их воду, которую не могут увидеть.
Теперь он знал, что нужно делать. Он знал, как исправить атрезию трехстворчатого клапана.
Утро началось хорошо, несмотря на скверную погоду. Словно в отместку за солнечную субботу, в воскресенье на рассвете зарядил холодный осенний дождь и продолжал моросить, почти не переставая.
Но Деон, спускаясь с горы счастливой дорогой, насвистывал в такт веселой песенке, льющейся из радиоприемника. Шоссе было скользким от дождя, и он ехал медленно и осторожно (он вспомнил, как чуть было не разбился в субботу, и у него похолодела спина), направляясь к детской больнице.
Там он сразу же погрузился в предоперационную рутину, и все-таки часть его сознания еще парила где-то, подобно птице, беспечной и свободной.
Вернувшись из Германуса, он сразу позвонил Мулмену, чтобы обсудить новую идею. Вчера они ее проверили, ж пока все как будто шло хорошо. Утром Мулмен позвонил, ликуя, и Деон, хотя старался говорить сдержанно, сам в глубине души не сомневался, что на этот раз должен выйти толк. Если они добьются, чтобы собака прожила четыре дня, можно будет радоваться — вероятно, методика подойдет и для людей.
Он все еще насвистывал (хотя теперь совсем тихо — надо же соблюдать декорум), бодро направляясь в операционную, где Робби должен был уже закончить первый этап операции. Еще одна хорошая примета: ему ассистирует Робби и анестезиологом сегодня Том Мортон-Браун. Они удивительно сработались.
Вчера они с Робби осмотрели племянницу Питера Мурхеда, маленькую ирландку Кэтлин. Девочка робела, и они пытались ее разговорить.
— Кто твой любимый герой? — спросил Робби.
— Джонни Осборн, — сказала она серьезно.
— Как! А я-то думал, твой любимый герой — я!
— Вы мой третий любимый герой.
— Вот как? А кто же второй?
Она уткнулась в подушку и показала на Деона.
— Он.
Робби упер руки в бока.
— Вот так всегда! Я куда красивей, но все девушки влюбляются в него!
Подушка задрожала от ее смеха.
Деон снова улыбнулся, прошел через дверь умывальной комнаты и встал за ширмой.
— Ну и как?
Робби ответил, не поднимая глаз:
— Хорошо. Через минуту можешь приступать.
Деон смотрел в открытую грудную полость на чрезвычайно увеличенное сердце Кэтлин, мысленно перебирая этапы операции, которую он разработал для устранения таких дефектов. Затем, все так же неколебимо уверенный в себе, вернулся в умывальную.
Подключение кровообращения девочки на машину прошло идеально, словно его уверенность передалась остальным. Он перетянул тесемки на катетерах и посмотрел поверх ширмы на анестезиолога.
— Давление?
Мортон-Браун бросил взгляд на манометры и на свой пульт.
— Все в порядке.
— Наполненная циркуляция, — сказал техник.
Робби взглянул на Деона, и кожа вокруг его глаз поверх маски собралась в морщинки.
— Второй любимый герой, — сказал он.
Деон повернулся к сестре.
— Скальпель.
Тонким лезвием он сделал разрез на стенке правого предсердия, затем ножницами расширил его по горизонтали. Завел два ретрактора под левый край разреза и передал их Гвидо Перино, второму ассистенту. Робби осушил полости, и теперь Деон заглянул внутрь сердца Кэтлин.
Заглянул и продолжал смотреть, как загипнотизированный. Через разрез в предсердии он видел полость желудочка! Створки клапана свисали с хорды, точно лоскутки кожи по краям рваной раны. Ничего подобного он еще никогда не видел.
Деон попросил анатомические пинцеты и развернул створки, но и теперь сердце Кэтлин не открыло ему своих загадок.
О черт!
Он поднял глаза. Робби со своего места не мот заглянуть в пустоту этого сердца и продолжал спокойно ассистировать.
— Черт возьми, Робби. Ничего не понимаю!
Идиоты кардиологи.
Деон снова нагнулся над открытой полостью грудной клетки. Снова раздвинул створки. С таким дефектом ему еще сталкиваться не приходилось. Не может быть. Но есть.
