Не меньше очевидцев наблюдало и за тем, как Солдат Цуюити вышел из вокзала и начал марш к цели своей военной операции. Большинство из них с почтением относились к исчезнувшей с лица земли четверть века назад форме армии Великой Японской империи, которую теперь невозможно было увидеть ни в кино, ни по телевидению. Однако Солдату Цуюити эта военная форма вовсе не представлялась отжившей. В общем, не такой это был человек, чтоб обыватели огромного Токио, к какому бы слою общества они ни принадлежали, прошли мимо него со снисходительной улыбкой. А Солдату Цуюити эти люди, безусловно, представлялись не просто гражданским населением вражеской страны. Более двадцати пяти лет его держали под замком именно ради того, чтобы обеспечить покой этим обывателям. Не потому ли, заточенный в психиатрическую лечебницу, он отказывался говорить на языке страны, с которой находился в состоянии войны, то есть на японском, и, чтобы полностью порвать с ним, похоронил свой языковой космос под эсперанто? Хотя все его познания в эсперанто сводились к одному-единственному стихотворению. Сестренка, ты со мной должна согласиться, что это стихотворение по своему содержанию, по емкости вполне вмещает всю человеческую жизнь.
Случайные экскурсанты сфотографировали Солдата Цуюити, взиравшего на рощу вокруг императорского дворца со ступенек главного входа вокзала Токио. Я видел эти фотографии в еженедельнике. Солдат Цуюити – пожилой человек, в военной форме, в правой руке винтовка с примкнутым штыком, левая у пояса, растерянный взгляд устремлен вперед – на него невозможно смотреть без жалости. Другой снимок, помещенный в том же еженедельнике, запечатлел Солдата Цуюити, когда он с угрожающим видом подбегает к человеку, фотографирующему его из машины. Винтовка, которую он держит наперевес, как на учениях, не настоящая, но ее штыком легко можно ранить и даже убить. Еще на одной фотографии, несколько смазанной – опасаясь нападения, снимавший тронул машину с места, – Солдат Цуюити уже не выглядит тихим садовником, пациентом психиатрической лечебницы. Половину снимка занимает раздираемая криком пасть. Нос сморщен, глаза вытаращены. Зубов осталось всего два-три. Широко раскрыв похожий на черную пещеру рот – он, несомненно, боялся зубного врача в психиатрической лечебнице, – Солдат Цуюити, видимо, издавал воинственный клич, с каким бросаются в атаку. Обратив в бегство людей, вызвавших его ярость, он снова вернулся к выполнению задуманной военной операции – перешел в наступление на рощу императорского дворца. Но когда Солдат Цуюити пересек привокзальную площадь и оказался у огромного здания, внезапно произошла непредвиденная стычка. Столкнувшись с тремя американцами-хиппи, выходившими из метро, он взял их в плен. Сейчас трудно предположить, за кого он принял этих хиппи, которые только через три часа обрели свободу. Но пока Солдат Цуюити их караулил, они, превратившись в пленных, не теряли времени. Обычно эти хиппи мастерили на продажу украшения из тонкой проволоки, а потому и тут, когда он запретил им двигаться с места, они расстелили одеяло на ступеньках выхода из метро и открыли торговлю. Девица продавала, а двое парней, устроившись рядом, мастерили. Солдат Цуюити, стоя рядом со своими пленными, глаз не сводил с брошей. Одна большая с зеленым нефритом так ему понравилась, что он даже присел на корточки, чтоб разглядеть получше. Когда через три часа он освободил пленных, девица отдала ему эту брошь на память. Он спрятал ее в вещевой мешок – может быть, собирался подарить тебе, сестренка, считая, что ты все еще живешь в долине? Освободив пленных, он снова двинулся к роще Императорского дворца. Уже начинали сгущаться сумерки, и Солдат Цуюити, наверное, растерялся, обнаружив, что время за стенами психиатрической лечебницы бежит так быстро. Добравшись наконец до дворцового парка и шагая вдоль выложенного каменными плитами рва, он заметил, что кое-где кладка разобрана для ремонта, а на каждой плите нанесен какой-то условный знак. Солдат Цуюити стал внимательно изучать знаки, видимо приняв их за шифр. Рядом стоял огромный грузовик, груженный камнями величиной с голову ребенка. Через минуту дизель затарахтел, и грузовик начал сваливать камни в яму за спиной Солдата Цуюити. Его точно ветром сдуло. На какое-то время он пропал из поля зрения наблюдателей. Может быть, укрылся, спасаясь от атаки несметных вражеских войск, возникших в его больном воображении?
Снова его увидели на площади перед императорским дворцом в полночь: разбив палатку среди зелени, он завершал подготовку к первой с начала боевой операции ночевке. Не снимая формы, он расположился в палатке. Вскоре на «поле боя» появилась парочка, решившая позабавиться под открытым небом. Ему это не понравилось, и он прикладом винтовки двинул мужчину по голому заду. Появление Солдата Цуюити обратило их в бегство, но ему тут же пришлось отражать неожиданное нападение из засады – подглядывавшие за парочкой парни разозлились, что он лишил их такого зрелища. Он мужественно сражался со своими многочисленными противниками – постарше и совсем еще юнцами. Его били, пинали ногами, но, поскольку он был вооружен почти как настоящий солдат, врагу тоже досталось. В это время один из нападавших, у которого для подглядывания был припасен карманный фонарь, осветил сражавшегося мужчину, и все увидели, что это пожилой, худой человек в военной форме. Хотя он тяжело дышал, нападавшие поняли: сражаться он будет до конца. Только тогда они покинули поле боя и разбежались в разные стороны.
На следующее утро Солдат Цуюити, сочтя, что находится на переднем крае, начал от своей палатки ползком продвигаться вперед, и к полудню недоумевающая дворцовая охрана решила все-таки задержать его. Увидев, что к нему направляются двое полицейских, он ловко проскользнул между ними и влетел в ворота дворца. К винтовке, которой он размахивал, был прикреплен белый флаг – ясно, что Солдат Цуюити решил вступить в переговоры с императором...
К тому времени, когда Солдат Цуюити приступил к осуществлению своей военной операции, Кони-тян отказался от бейсбольных скитаний с Цуютомэ-саном, вернулся в долину и, помирившись с отцом, занялся семейным делом – торговлей рыбой. Раньше Кони-тян отличался мощным телосложением, теперь же, после долгих странствий, увял и уже совсем не походил на того непоследовательного, импульсивного человека, который когда-то так высоко подпрыгнул, что разбил себе голову о притолоку. Он превратился в обыкновенного обывателя, увлекся собиранием старинных монет и откуда только мог выписывал каталоги, чем вызывал недовольство состарившегося отца. Начав новую жизнь, Кони-тян пришел на собрание, устроенное стариками долины и горного поселка, чтобы обсудить инцидент с Солдатом Цуюити, и высказал свои соображения. Его выступление оказалось таким же необычным, как все его поведение в прошлом, и послужило поводом для пересудов – он процитировал стихотворение, а уж этого никто от него не ожидал:
В нашей судьбе
Горше всего
Утром проснуться,
Сна до конца
Не увидев.
– Солдат Цуюити пытался претворить в жизнь сон, преследовавший его в психиатрической лечебнице все двадцать пять лет. Это был единственный в его жизни взлет, который прервали в самом начале, вернув его в психиатрическую лечебницу. Случившееся еще горше, чем разбитые мечты Цуютомэ-сана посвятить себя бейсболу. Хорошо ли, что люди нашей долины не увидят продолжение сна Солдата Цуюити? Мне кажется, сон должен был завершиться так. Солдат Цуюити, вернувшись в август 1945 года, захотел побеседовать с императором об условиях окончания войны. В результате поражения Япония лишилась Маньчжурии, Тайваня, Кореи, Окинавы и северных территорий. Если это было вполне правомерно, то почему бы, воспользовавшись окончанием войны, не вернуть независимость и нашему краю, который был полностью самостоятельным государством до конца Века свободы, а до поражения в пятидесятидневной войне хотя бы наполовину сохранял свою независимость? И что же удивительного, если именно такие переговоры он собирался вести с императором? Я считаю, что именно теперь наш край, воплощая мечту Солдата Цуюити, должен потребовать от японского правительства независимости. Кстати, я думаю, и Гавайи тоже должны стать независимыми от Америки. Он, безусловно, мечтал, чтобы после осуществления его замысла Япония установила паритетные отношения с нашим краем. И еще он хотел, чтобы были сохранены специфические черты нашего края, отличающие его от остальной Японии, и чтобы в конституцию было внесено точно оговоренное положение о репатриации. Первым репатриантом нашего края, получившего независимость, и должен был стать Солдат Цуюити, снова упрятанный японскими властями в психиатрическую лечебницу...
Выступление Кони-тяна нисколько не взволновало стариков долины и горного поселка. После долгих бейсбольных скитаний он нашел себе тихую пристань в нашем крае и – люди это сразу же поняли – утратил прежний пыл, заставивший его некогда совершить свой знаменитый прыжок. Однако, сестренка, отец-настоятель, достигший возраста, приближающегося к возрасту Разрушителя и его товарищей периода создания, в горестном молчании спустился из храма в долину и принес в рыбную лавку горсть старых монет, продемонстрировав тем самым свою признательность Кони-тяну. Тот самый отец-настоятель, который даже не поблагодарил Кони-тяна за самоотверженные усилия, приведшие к заключению контракта между Цуютомэ-саном и профессиональным бейсбольным клубом.
