Джекки не знал, насколько можно верить Шеббсу, уж слишком тот иногда зажигался. Впрочем, за себя Джекки был спокоен, свое он в любом случае получит. Он не зря вытягивал из Шеббса подробности. Если они найдут пластиковый мешок с деньгами – отлично, если не найдут – тоже ничего страшного. Он, Джекки, попросту напишет книгу о приключениях своего приятеля. Он твердо решил написать такую книгу. Самое забавное: она оказалась никуда не годной, но он ее написал. По рукописи мы с Джеком Беррименом и вышли на Джекки.
С Шеббсом Джекки не было скучно.
То вдруг Шеббс, повинуясь тайным течениям своего воображения, начинал все отрицать. Он вовсе не прыгал на парашюте, он не умеет этого, и не видел никаких денег. Он всего лишь один из сообщников, даже не главный, а самолет угнал один из пилотов. Он если и действовал, то действовал на земле. Да и как он мог угнать самолет? Шеббс наивно разводил руками. Ну, угнать, может, и угнал бы. Но откуда ему было знать, что «Боинг-727» один из немногих пассажирских лайнеров, которые можно покинуть прямо в полете, естественно, воспользовавшись парашютом. (Кстати, позже, именно из-за этого случая, все машины данного типа были переоборудованы: на них был поставлен так называемый «блок Ш», который сделал невозможным выпуск кормового трапа в полете).
Пока Шеббс и Джекки бродили по красному осеннему лесу, Шеббс выдал приятелю немало интригующих деталей. Разумеется, о самом себе. Скажем, он признался Джекки, что никогда не был близок с женщинами. Если он и преувеличивал, то, пожалуй, не намного. По крайней мере, Джекки не стал бы оспаривать такое утверждение. Еще Шеббс признался, что он скуп, что очень хочет найти потерянные деньги, что будет их тратить расчетливо. Но по сообщениям газет было уже известно, что Шеббс не показался стюардессам скупым, по крайней мере, той же Флоранс Шеббс оставил восемнадцать долларов – всю сдачу с двадцатидолларовой купюры. Флоранс что-то приносила ему выпить. Однажды он пожаловался Джекки на свою неспособность чувствовать юмор, но по тем же газетам был уже широко известен ответ Шеббса стюардессе Флоранс, когда она спросила: зачем вам альтиметр? Этот прибор был укреплен на руке Шеббса, рядом с часами. Шеббс, не задумываясь, сказал Флоранс, что каждый человек имеет право чувствовать и знать свою высоту…
Судя по всему, Шеббс выбросился из «Боинга» вовсе не в районе озера Мервин, как о том сообщила пресса, а где-то юго-восточнее, там, где холодно высится над красными лесами ледяной треугольник пирамиды давно погасшего вулкана Худ. Это, кстати, недалеко от Спрингз-6. Поезд, остановленный малайцами, находился сейчас где-то совсем недалеко от того места, где когда-то приземлился Шеббс. Это, несомненно, должно было его волновать, но ничего такого в своем соседе я не заметил.
В полете Шеббс ориентировался по навигационным маякам. Главный из них располагается на вершине того же вулкана Худ, а три второстепенных – в его окрестностях. У Шеббса был небольшой приемник, с помощью которого он ловил и прерывистые сигналы передатчика, установленного на заранее спрятанном в лесу джипе. Машину он хорошо замаскировал: она стояла недалеко от поляны, на которой Шеббс рассчитывал приземлиться. Как можно быстрее покинуть район приземления, как можно быстрее проселочными дорогами добраться до автострады! – только это могло принести успех. Ах, если бы еще и деньги были при нем!.. Джип, кстати, тоже был заминирован. На нем стояло мощное взрывное устройство, снабженное дистанционным управлением. Покинув опасный район, Шеббс загнал джип в озеро и подорвал машину прежде, чем она затонула.
Второй передатчик был спрятан в чемоданчике с бомбой. Перед тем как покинуть «Боинг», Шеббс переложил его в мешок с деньгами. Этот пластиковый мешок он накрепко перевязал лямками, срезанными с одного из запасных парашютов. Продев руку в специальную петлю, Шеббс пристроил мешок с деньгами на груди. Собравшись с духом, он ступил, наконец, на выпущенный в полете кормовой трап. Сквозь ледяной ясный воздух, как сквозь голубоватую огромную линзу, Шеббс далеко внизу отчетливо видел яркие огни, обозначающие перекрывшую реку Колумбия плотину Боннвилл. Поручень трапа оказался широким, держаться за него было неудобно, и все же Шеббс спустился почти до последней ступени.
Изо всех сил цепляясь за поручень, он внимательно всматривался в лежащую под его ногами смутную морозную бездну и так же внимательно прислушивался к звучавшим в наушниках сигналам. Прыгать следовало в тот момент, когда сигналы начнут звучать пронзительно и в полную силу. Однако мощный поток воздуха сорвал Шеббса со ступенек трапа несколько раньше. А когда парашют раскрылся, толчок оказался настолько сильным, что пластиковый мешок с деньгами в полному отчаянию Шеббса сорвало с его груди.
Я раскручивал эту историю вместе с Джеком Беррименом. Немало помог нам, понятно, Джекки. Но пластиковый мешок с деньгами так и не был найден. Это и было причиной того, что шеф не убирал фотографию Шеббса из ящика своего письменного стола. В конце концов, двести тысяч долларов, даже с вычетом сорока (не тысяч, конечно), ничуть не помешали бы Консультации.
Шеббс ли это?
Мой сосед меня раздражал.
Наверное, можно было незаметно добраться до его документов – скажем, ночью, когда он спал, – но почему-то я не хотел этого делать. Ну, взгляну я на водительское удостоверение. Янг или Мозес, Роджерс или Бернабо – какая разница, под каким именем живет сейчас этот человек? У меня у самого удостоверение было выписано на имя геодезиста Джи Джи Джеффриса… Главное – не потерять самого Шеббса, плевал я на его бумаги. Он моя добыча.
Выстрелы, раздавшиеся сразу со всех сторон, вернули меня к действительности.
Солдаты получили приказ взять поезд штурмом?
Не похоже…
Перестрелка длилась недолго. Заклеенные окна не давали нам возможности что-либо увидеть. Одиночная пуля, пробив стену у вагона, ударилась в деревянную стойку над дверью. Йооп на корточках сидел прямо под этой стойкой, но уходить в другое место не стал. Тем более, что перестрелка прекратилась так же неожиданно, как и началась.
– Триммер, – попросил кто-то измученно. – Почитайте нам вслух. У вас хорошая память.
Я усмехнулся, но Триммер, тот самый, теперь уже заметно похудевший коротышка с бульдожьей челюстью, отнесся к просьбе серьезно. Его голос дрожал, несколько раз срывался, но постепенно он совладал с ним.
– «Если наполняются тучи, то на землю дождь они проливают, и если упало дерево, на юг ли, на север, то дерево – там, куда оно упало… Следящий за ветром не будет сеять, и глядящий на тучи не будет жать…»
Чистое безумие!
Эти заклеенные газетами окна, бледные, одутловатые, отчаявшиеся лица, пустые глаза, душная тишина и, наконец, этот устанавливающийся постепенно голос, сам по себе способный вогнать в отчаяние.
– «И приблизятся годы, о которых ты скажешь: „Я их не хочу“…»
Чистое безумие. Маленький Йооп, глубоко натянув на лоб берет, сидел на корточках в углу и напряженно вслушивался в голос Триммера. Малаец тоже выглядел измотанным, но над его головой не торчали взлохмаченные седые волосы, и он никогда не старался сказать своим голосом больше того, что мог сказать. У него, Йоопа, была цель.
Второй малаец, его имени я не знал, нервно ухмылялся. Его неровные мелкие зубы сильно выдавались вперед. Не слишком привлекательное зрелище, но, в отличие от Пауля и даже того же Йоопа, этот малаец время от времени снабжал нас хоть какой-то информацией. Это от него мы знали, что поезд окружен пехотной армейской частью (естественно, там были и сотрудники секретных служб), а в Голландии события тоже еще не закончились – приятели наших коричневых братцев все еще удерживали в своих руках захваченное ими представительство Индонезии.
«Что читают там?!» – усмехнулся я про себя.
– «Малого холмика станешь бояться, и препоны будут на дороге, и цветы миндаля опадут, и наестся саранча…»
И наестся саранча… Я покачал головой.
Несколько раз над поездом с ревом проносился армейский вертолет. Если солдаты начнут прыгать прямо на крыши вагонов, Йооп и его напарник вполне успеют нас перестрелять еще до того, как кто-то из солдат, не догадываясь ни о чем таком, рванет, разводя, ручки заминированной малайцами двери.
– Йооп, – позвал вдруг один из фермеров, – Йооп, принеси льда. Мне нужен лед, Йооп.
Малайцы оторопели.
Фермер, щеки его давно потеряли всякий румянец, приподнявшись, повторил:
– Принеси мне лед, Йооп. У меня внутри все горит.
– Хочешь, чтобы тебя обложили льдом? – Йооп, наконец, рассердился.
Фермер-мормон испуганно затряс головой, его белесые брови задергались. Он сразу пришел в себя. Растягивая гласные, он переспросил сам себя: ле-е-ед? Какой ле-е-ед? И потряс головой: он устал, уже ничего не понимает, у него все болит. У меня ноги распухли, сказал он, вот, посмотрите.
