Анатолий Курчаткин - Повести и рассказы

Яблоков подумал, что без него с халтурой у Афони, наверно, заглохнет. На нем все держалось, на Яблокове: он решал, он распоряжался, он посылал… Наверно, заглохнет.

Афоня, когда выслушал Яблокова, с минуту не мог сказать ничего толкового, так расстроился.

— Ну-у, Са-аня!.. Ну, Са-аня!.. — только и повторял он.

«Ничего, — со злорадством подумал Яблоков. — Ничего, вот так тебе. Отодвигался он от меня, видишь ли…»

— Ну, вообще я за тебя рад, конечно, — смог наконец заговорить Афоня. — Не ожидал никак, совсем не ожидал… но рад за тебя!

«А если гад Пархоменко будет филонить, — думал Яблоков уже в машине, гоня по дымящемуся водяной пылью асфальту, — я ему не Аверкиев, я за него не буду тащить, я ему сделаю козью морду…»

Где этот Дом культуры, в который он ехал, Яблоков не знал, проплутал и к началу опоздал. У входа в зал стояли два дюжих, в какого-нибудь шестидесятого размера костюмах мордоворота и, когда Яблоков, забывший в спешке о билете, хотел с ходу открыть дверь, заступили ему дорогу:

— Приглашение у вас имеется?

«Черт! — невольно восхитился Яблоков. — Как поставлено!..»

Он показал билет — и его пропустили.

Зал был небольшой, мест на сто, и все места заняты; и не только заняты все места, но и стояло полно вдоль стен, и за последним рядом кресел тоже. Над трибуной возвышался человек такого классически профессорского вида, с бородкой, в золоченых очках, он говорил:

— Первоочередная наша задача заключается в том, что мы должны способствовать сохранению нас как особо важного в генном отношении вида в условиях приближающегося нового оледенения Земли. А с этой целью мы должны всемерно…

Яблоков попытался по затылкам сидящих определить, где там Сусанна, но не смог. Однако она то ли ждала его и все время оборачивалась, то ли почувствовала, что он вошел, — повернулась на стуле, стала вглядываться в стоящую за последним рядом толпу, и он помахал ей рукой. Она увидела и, укоризненно-весело сморщив губы, покачала головой: нехорошо опаздывать! Ладно, чего там, махнул он ей рукой, не знаем мы с тобой все это, что ли…

Потом, когда ехали к нему домой, она сидела на сиденье рядом, обняв его и положив ему на плечо подбородок, говорила восторженно:

— У нас уже есть свои врачи. Пятеро! Свои адвокаты есть. Журналисты. Не поминая всяких других… Представляешь?!

Яблоков представлял.

— Лишь бы никакая сволочь никуда не накапала. А то хана тогда.

— С чего вдруг? — возмущенно сказала Сусанна и выпрямилась, сняла руку с его плеча. — Да пусть капают, сколько угодно. Несчастные, бедные люди тянутся друг к другу с общим своим несчастьем, чтобы было легче жить. Что тут такого? Есть же общество слепых. Или глухонемых.

Яблоков засмеялся и, руля одной левой, правой забрался ей под ворот свитерка. Очень ему нравилось, как у нее растет на перепаде от шеи к спине. Так плотно-бархатисто там было, так гладенько, так блестело на свету…

— Ну, баба!.. Ну… баба! — восхищенно сказал он.

Про себя он проговорил «тертая», но произносить вслух не стал. Сусанне это слово применительно к себе не нравилось. «Много пережившая», — всегда уточняла она.

— Ну, баба! Ну, баба!.. — повторил Яблоков, вынимая руку из-под ворота ее свитерка и кладя на баранку.

Он чувствовал себя сильным, уверенным, держащим жизнь в руках, вот как рулевое колесо машины, и нога на педали газа, и врублена самая большая скорость, снаружи свист ветра и колющая сечка мороси, но внутри мягко, покойно, удобно — как всегда и мечталось.

1982 г.