Она улыбнулась ему, тронутая этим «мы оба», взволнованная признанием некой их общности. Справившись с волнением, она похвасталась ему своими летними достижениями, рассказала о Довиле, о тихом августовском Париже, о пустынной библиотеке, о свободных от машин улицах, о задумчивых берегах Сены.
Он встретил ее на вокзале. В своем вечном синем пальто, с улыбкой и трехдневной щетиной на впалых щеках. Он явно был страшно рад, что она приехала. Взял у нее сумку и повел к выходу, легонько обнимая за плечи. Она шла, украдкой поглядывая по сторонам: видят ли люди, с каким красивым мужчиной она идет. И как-то сразу выросла в собственных глазах.
— Я тоже купила мобильник.
— А! Отлично. Дадите мне ваш номер.
Они прошли перед киоском: «Такая смиренная королева» царила на витрине. Жозефина вздрогнула от неожиданности.
— Вы читали? — спросил Лука. — Какой успех! В одной неглупой статье ее хвалили, вот я и купил. Никогда не читаю современные романы, но этот, о двенадцатом веке, мне захотелось прочитать. Я его буквально проглотил. Очень хорошо написано. Читали?
Жозефина пробормотала «да» и, чтобы сменить тему, спросила, как проходит коллоквиум. Да, были интересные доклады, да, его выступление прошло хорошо, да, обязательно будет публикация.
— А сегодня, если вы не возражаете, я приглашаю вас на ужин. Заказал столик в ресторане, на берегу моря. Мне говорили, там очень славно…
День пролетел, как миг. Она говорила двадцать минут ясным, уверенным голосом. Слушателей было человек тридцать. Держалась прямо, не сутулилась, и сама себе удивилась. Некоторые коллеги поздравили ее с удачным выступлением. Один из них, намекая на успех «Такой смиренной королевы», порадовался, что XII веку наконец отдали должное, и теперь к нему проснулся массовый интерес. «Достойная вещь, хорошая работа», — заключил он на прощание. Жозефина задалась вопросом, о чем он говорил, о докладе или же о книге, но потом утешила себя — ведь в конце концов их написал один и тот же человек. «Я уже почти забыла об этом», — подумала она, складывая бумаги.
Они с Лукой встретились в гостинице. Взяли такси, чтобы добраться до ресторана на пляже Карнон, и сели за столик у моря.
— Вам не холодно? — спросил он, раскрывая меню.
— Нет. Вон та штука буквально поджаривает мне плечи, — засмеялась она, указывая подбородком на гриль, стоявший неподалеку.
— В конце концов, вы поджаритесь. И вас включат в меню, — засмеялся он в ответ.
Он очень менялся, когда смеялся. Становился моложе, свободней, словно вокруг него ненадолго рассеивалась черная туча.
Жозефине было весело и легко. Она едва заглянула в меню, решила заказать то же, что он. Он с серьезным видом выбирал вино. «Я первый раз вижу, чтобы он настолько расслабился, может, ему и правда со мной хорошо».
Он расспрашивал ее о девочках, интересовался, всегда ли она хотела детей или они получились случайно. Она с удивлением посмотрела на него. Никогда об этом не задумывалась.
— Да, по правде говоря, я раньше ни о чем особенно не задумывалась… Только после развода с Антуаном моя жизнь стала сложнее. Но и интересней тоже… А раньше я плыла по течению и довольствовалась тихими житейскими радостями: вышла замуж, родились дети, потом я собиралась тихо стареть вместе с мужем, дождаться внуков… Такая вот маленькая скучная жизнь. Только развод меня разбудил.
— Пробуждение было тяжелым?
— Да уж, нелегким.
— А помните, когда мы первый раз ходили в кино, вы сказали, что пишете книгу, но потом стали отнекиваться? Вы тогда и впрямь оговорились?
— Я так сказала? — спросила Жозефина, чтобы выиграть время.
— Да. Вы должны писать, вы удивительно живо рассказываете о Средних веках. Я слушал ваше выступление сегодня.
— А вы? Почему вы не пишете?
— Для того, чтобы писать, нужно иметь свою точку зрения, найти самого себя, определиться… А я еще этого не сделал.
— Ни за что не подумаешь.
— Неужели?
Он поднял одну бровь, повертел в руке бокал с вином.
— Значит, внешность обманчива… Внешность, кстати, почти всегда обманчива… Вы знаете, у нас есть что-то общее, мы оба одиночки. Я наблюдал за вами в библиотеке: вы ни с кем не разговариваете, мне очень польстило, когда вы обратили на меня внимание.
Она покраснела и пробормотала:
— Вы надо мной смеетесь!
— Нет, я абсолютно серьезен. Вы работали, уткнувшись в книги, а потом выскальзывали из зала, как маленькая мышка. Если, конечно, не роняли книги!
Жозефина рассмеялась.
В этом ужине было что-то нереальное. Жозефина не могла поверить, что это она вот так сидит с Лукой на берегу моря. Робость совершенно оставила ее, ей хотелось довериться ему, говорить с ним. Ресторан уже наполнился посетителями, гул голосов пришел на смену тишине и спокойствию. Они были вынуждены наклоняться друг к другу, чтобы поговорить, и это их еще больше сближало.
— Лука, я хотела бы задать вам очень личный вопрос…
Она приписала свою смелость воздействию вина, морского воздуха, атмосферы уходящего лета, царившей в вечернем свете, в коротких юбках проходящих девушек… Ей было хорошо. И все вокруг, казалось, проникнуто этим чудесным состоянием. Красноватые отсветы на дубовом паркете, казалось, подбадривали ее. У нее возникло необычное ощущение, что она отлично вписывается в декорацию. Счастье было на кончиках пальцев, она не хотела его упускать.
— Вы никогда не были женаты? Вам никогда не хотелось иметь детей?
Он не ответил. Вновь помрачнел, отвел глаза, губы сомкнулись в жесткую линию.
— Я предпочел бы не отвечать, Жозефин.
Она опять все испортила.
— Простите, не хотела вас обидеть.
— Вы меня не обидели. В конце концов, это я начал задавать вам слишком личные вопросы…
«Но если мы будем говорить только об отвлеченных понятиях и о Средних веках — мы никогда не узнаем друг друга», — возразила она про себя. Этим летом она опять увидела его фото в журналах: на одной из них он рекламировал мужской парфюм, обнимая какую-то высокую длинноволосую брюнетку; она смеялась, откинув голову назад, мускулистая и тонкая. Жозефина долго рассматривала эту рекламу. Глаза Луки излучали силу, которую она никогда в них не замечала. Эдакая величественная и явная сексуальность. Мужчины захотят купить эту туалетную воду хотя бы для того, чтобы походить на него. Она подумала, не отпустить ли ей волосы, как той высокой брюнетке на фото.
— Я, кажется, видела вас летом в рекламе туалетной воды, — заметила она, желая перевести разговор на другую тему.
— Давайте не будем об этом, а?
Он стал прежним, суровым и непроницаемым. Повернул голову к выходу, словно ждал кого-то. Милый жизнерадостный собеседник исчез, напротив сидел мрачный незнакомец.
— Становится прохладно, может быть, вернемся?
В такси, по дороге в отель, он неотрывно смотрел в окно. А Жозефина за ним наблюдала.
— Я правда виновата, не надо было задавать вам все эти вопросы. Так было хорошо, пока я об этом не заговорила, я так расслабилась…
Он посмотрел на нее с бесконечной нежностью, с облегчением, и, притянув к себе, обнял за талию.
— Жозефина, вы чудесная. Вы не представляете, как вы трогательны. Не меняйтесь, пожалуйста, не меняйтесь!
Он произнес эти последние слова, словно взмолился. Жозефина поразилась страсти в его голосе.
Он взял ее за подбородок, приподнял голову так, чтобы она смотрела ему в глаза, и произнес:
— Вы не виноваты, просто я невыносим. Но с вами мне делается легче. Вы меня успокаиваете, я люблю с вами разговаривать…
Она положила голову ему на плечо, закрыла глаза. Она вдыхала его запах — вербена и лимон, сандаловое дерево и апельсиновая цедра, — и думала, тот ли это аромат, что он рекламировал. В окне мелькали улицы и проспекты; ей хотелось, чтобы эта ночная прогулка никогда не кончалась. Рука Луки на ее талии, ночная тишина, сонное покачивание машины и силуэты чахлых деревьев, мертвенные в свете фар. Она погрузилась в приятное забытье, и тут он поцеловал ее. Поцелуй этот, нежный и неторопливый, длился и длился, пока такси не остановилось перед гостиницей.
Они молча взяли ключи, поднялись на третий этаж, где были их комнаты, и когда Лука на пороге ее комнаты толкнул дверь, она позволила ему войти.
Она позволила ему положить ей руки на плечи и вновь целовать…
Она позволила ему гладить ее тело под свитером.
Она позволила ему…
Но, когда она уже была готова на все, в ее голове вдруг снова возник образ брюнетки из рекламы. Она видела ее точеную талию, загорелый живот, тонкие изящные руки; Жозефина сжала зубы, изо все сил втянула живот, чтобы он не нащупал жирок на талии, я толстая, я уродина, он меня разденет и заметит это… Она представила себя, как он увидит ее обнаженной: почтенная мать семейства с жидкими, тусклыми волосами, прыщиками на спине, полной талией, в удобных белых хлопковых трусах…
