— Мы за вами, мистер, — сказал кто-то с американским акцентом.
— Тихо, без шума!
— Кто вы? — выдавил я из себя.
— Кому сказано, тихо!
И все, больше я уже ничего не слышал, потому что мне заехали чем-то увесистым в затылок, и я окунулся в почти желанное забытье.
Очнулся я, скорее всего, от холода: у меня совершенно окоченели ноги и руки. Моя первая мысль: опять жена стянула с меня одеяло! Я заворочался в темноте и вскоре понял, что накрепко связан по рукам и ногам. И тогда я сразу все вспомнил: как меня похитили прямо с порога собственного дома. Интересно, хватилась ли меня моя дражайшая половина? А ведь могла бы выглянуть в окно, увидеть мою машину у ворот — если ее оттуда не отогнали и сообразить: что-то не так. Но для этого надо проснуться, что весьма сомнительно, поскольку жены полицейских чинов привыкают к частым ночным отлучкам супругов, связанным с выполнением их служебных обязанностей.
Я попробовал высвободить руки, дело плохо: веревка завязана профессионально! Я едва не задохнулся, прежде чем смекнул: во рту кляп. И тут меня охватила паника, такое животное безумие, когда начинаешь судорожно колотить руками и ногами, лишь бы освободиться от пут. Живым отсюда не выйти, сказал я себе, они тебя не выпустят, не моргнув глазом перережут глотку, ты стал для них опасен. Я заворочался еще сильнее, но веревки только глубже впивались в кожу. Отчаявшись, я затих и несколько минут провалялся на полу неподвижно, словно бы в прострации. В коридоре за дверью раздались гулкие шаги, заскрипели отодвигаемые засовы. Вспыхнул свет, я зажмурился от рези в глазах, с новой силой застреляло в затылке.
— Эй, ты чего?! — закричал на меня сомалиец в форменной куртке ночного сторожа. Если бы я мог, осыпал бы его отборной бранью, но оставалось только глядеть на него с лютой ненавистью. Он подошел, небольно ткнул меня носком ботинка в бок, я уловил резкий запах: от него разило потом. — Не ори, без толку, все равно тебя никто не услышит. — Сначала я решил, что он имеет в виду кляп, но из дальнейших его слов мне стало ясно, что положение мое еще хуже, чем я предполагал. — Тут у нас звукоизоляция. Стены, потолок — все здесь из особого материала, так что шуми не шуми — все едино…
Коли так, зачем рот мне было затыкать? Видно заметив мое недоумение и смекнув, в чем дело, сомалиец вытащил кляп.
— Мы не знали, когда ты придешь в себя, и не хотели, чтобы ты надрывался попусту. Силы побереги, скоро будешь говорить с боссом.
— Послушай, мы же с тобой братья, — воззвал я к своему тюремщику, он был моей последней надеждой, я мог рассчитывать только на его сочувствие и помощь. — Оба мы черные, будь другом, развяжи меня.
— Если босс прикажет.
— Я офицер полиции, мои сослуживцы будут тут с минуты на минуту. Развяжи — тебе это зачтется. В конце концов, твои хозяева — чужеземцы, а я свой брат, африканец.
Он промолчал в ответ, но в его усмешке я уловил сострадание. Однако надежда на спасение с каждой секундой убывала во мне.
— Может, деньги возьмешь? — предпринял я последнюю попытку. — Я сделаю так, что ты получишь вознаграждение. Или тебе родина не дорога, хочешь стать предателем?
Видно, эти мои слова задели его за живое, ухмылка исчезла с его лица, уступив место гневной гримасе. Подойдя, он ухватил меня за подбородок, как младенца.
— Заткни пасть, или же я снова вставлю тебе кляп!
Я согласно кивнул. Все зря: он по-собачьи предан хозяину, как вождю племени. Сомалиец тем временем вышел в коридор и запер дверь снаружи.
Прошло минут пять, он вернулся, но не один. В комнату, размахивая пистолетом "вебли" девятимиллиметрового калибра, ворвался мистер Кирату с перекошенным от злобы лицом и с ходу влепил мне свободной рукой звонкую пощечину.
— Ага, мистер Строгий Полисмен! — глумясь, завопил он. — По-прежнему такой же строгий? Отвечай, или язык проглотил?
Он лупил меня по лицу, пока рука у него не устала. Из носа и рассеченных губ пошла кровь, она капала мне на рубаху. Я напряг зрение и увидел Луиджи Каэтано. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и посмеивался. Я бы узнал его в тысячной толпе — черный свитер, "ежик" на голове и шрам на правой щеке, не говоря уже об этом взгляде убийцы.
— Абдуллахи, иди-ка отсюда и смотри там в оба, — велел сомалийцу Луиджи, даже не повернув головы в его сторону. — Сам знаешь, что тебе делать.
Сомалиец вышел, притворив за собой дверь. Кирату, убедившись, что я вполне безопасен, засунул пистолет за пояс. Жалкий трус!
— Скажи-ка, легавый, как ты пронюхал про нас? — зашипел Кирату. — Живо, живо, шевели языком! — Не дождавшись ответа, он заехал кулаком мне в ухо. И что именно тебе известно?
— Известно, что вы подлые убийцы! — промычал я, слизывая кровь с губ.
— Слыхали? — воскликнул Кирату, ни к кому конкретно не обращаясь. Сукин сын назвал нас убийцами. Скоро он убедится в этом на собственной шкуре. Есть у тебя дубинка или лучше нож? Этот ублюдок сейчас у меня попляшет.
— Погодите, мистер Кирату, — остановил его Луиджи. — Сначала с ним поговорит босс, а уж потом можете делать с ним что угодно.
— Ладно. Только бы ты видел, как он петушился в моем доме! Хотел меня запугать, корчил из себя невесть что!
— И ты здорово струхнул, импотент несчастный! — удалось выговорить мне.
— Шелудивый пес, это кто здесь импотент?! — И снова на меня обрушился град ударов. Левая бровь была рассечена, правый глаз заливала теплая, липкая кровь. Не стоило мне его дразнить, обычно я сам всегда против ненужной бравады и при других обстоятельствах не стал бы лезть на рожон.
— Я тебе покажу, кто здесь импотент! Так что тебе про нас известно?
Я с трудом приподнял голову, молча смотрел на него несколько секунд, потом смачно плюнул ему в рожу и угодил-таки в цель. Можете представить, что с ним сделалось — он едва не лопнул от ярости.
— Не переборщите, — предупредил его Луиджи.
— Боишься убить меня, дерьмо собачье? — Я испытывал к нему одно презрение.
— Господи! Я и впрямь сейчас прикончу ублюдка!
Он метнулся ко мне, вцепился пальцами в горло. Я даже не пытался сопротивляться — ведь по-прежнему был связан по рукам и ногам. Он все сжимал пальцы, и я уже начал задыхаться. Ну и пусть, лишь бы кончилась эта пытка. Жаль только жену, останется вдовой с малыми детьми на руках. Но тут пальцы у меня на горле разжались.
— Сказано, не перебарщивать! — буркнул Луиджи, оттаскивая от меня Кирату. — Мы заставим его заговорить в свое время, есть для этого верные, испытанные средства. А пока что пошли отсюда.
— Мы тоже кое-что умеем, не хуже вас! — злобно огрызнулся Кирату, потом повернулся ко мне: — Знаешь, что я сделаю, чтобы развязать тебе язык?
— Мне все равно.
— Говорю вам, не такой уж он герой, — повеселел Кирату. — Заранее тебе скажу, чтобы ты мог приготовиться. Начнем с того, что отрежем уши и проткнем булавкой глаза. Потом, герой, мы тебя оскопим, а на рану соли крутой насыпем.
Я едва сознание не потерял: что может быть ужаснее пыток! Да этот садист и впрямь на все готов, кто ему может помешать?..
— Ну что, Луиджи, по душе тебе мой план? — спросил Кирату у своего сообщника с видом отличившегося ребенка, ожидающего похвалы взрослых.
— По мне, сэр, все средства хороши, лишь бы от них был прок. Я привык исполнять приказы.
— И я того же мнения, — поспешил согласиться Кирату. — Однако нам полезно обменяться опытом. Еще недурен способ — дробить кувалдой пальчики по одному и при этом глядеть в глаза пытаемому. Я также за употребление перца…
— Пойдем. Босс, мистер Макгаффи, рассчитывает найти легавого в отличной форме, а уж потом он ваш.
Я не переставал изумляться этому Кирату. Ничего себе отец семейства! Изверг, изувер, садист и извращенец! Нет, он не насладится моим унижением, ему придется сначала убить меня, прежде чем осуществить этот гнусный план. Я буду защищаться до последнего вздоха.
Кирату в который раз смерил меня ненавидящим взглядом и, не прибавив ни слова, вышел вслед за Луиджи из камеры. У меня слипались глаза, налились свинцом веки, мне все было безразлично: умираю ли я, засыпаю, или же это обморок. Лишь бы забыться…
Зря я решил, что моя супруга спала, пока меня умыкали. Она услышала стук автомобильных дверец и ждала, что я вот-вот войду в дом. Однако я не появился, и она отправилась выяснить, что со мной стряслось. У ворот она увидела мою машину, но меня самого нигде не было.
— Поль! — стала окликать меня жена от ворот. — Где же ты, Поль? Чего ты там возишься?
Так и не дождавшись ответа, она заподозрила неладное. Прогнав прочь несуразную мысль, что я валяюсь в канаве пьяный, жена вернулась в дом и разбудила служанку. Часы на стене показывали десять минут четвертого.
