«Шахта», повторюсь, прошла почти незамеченной. «Даже обозреватель „Афиши” Лев Данилкин, — пишет baroni, — который, кажется, знает о современной литературе практически все <…> роман Балбачана не читал».
Однако Лев Данилкин читал другой роман. И даже назвал его открытием прошлого, 2009 года.
Роман тридцатилетнего жителя Днепропетровска Дмитрия Савочкина [22] тоже о шахте (впрочем, дело у него происходит «здесь и сейчас»). Но не только о шахте — о той прогнувшейся, мифологизированной реальности, которую создает вокруг себя шахтерский город. Отчасти — по Савочкину — эта измененная реальность одновременно и формируется наркотиками, и формирует среду, выжить в которой можно лишь в измененном состоянии сознания:
«Ключевая метафора поэмы [23] — наркотики: во-первых, единственный способ существования в этих условиях, во-вторых, фундамент государства. Государство и наркотики взаимосвязаны и взаимозависимы, государство контролирует оборот наркотиков, потому что это единственно работающий рычаг управления населением, которому не могут предложить экономических мотиваций; людьми, которые оказались в мире, который невозможно переносить без наркотиков. Именно из такого расклада возникают сюрреалистические эпизоды — достоевщина, гоголевщина, гофмановщина — раздвоения; и даже наркотик шахтерский называется „нацвай” (на цвай, на двоих)» [24] .
Здесь тоже есть свой призрак шахты, свой Шубин — впрочем, нам предлагается другая версия этой легенды. На самом деле, как пишет Лев Данилкин, в XIX веке, чтобы определить, есть ли в шахте метан, одного из шахтеров заматывали в несколько шуб и посылали вперед со свечкой — чтобы взорвался один, а не все. Оттого и «Шубин» — закутанный в шубы.
Обе книги вышли в 2009 году, одна во «Времени», другая — в «Астрели», поэтому странные пересечения — и шахтер-трус, боящийся своей работы, и появление на страницах страшного Шубина — следует отнести к тем причудливым «резонансным» совпадениям, которые порождаются общим информационным полем.
Но роман Савочкина несравненно более жесткий, даже брутальный. Недаром Данилкин говорит о безусловном влиянии на Савочкина «Бойцовского клуба» Чака Паланика (Савочкин как раз и переводил «Бойцовский клуб»). Я бы добавила сюда еще и уже ставший хрестоматийным роман Филиппа Дика «Помутнение» с его потерявшим самоидентификацию, отчужденным от самого себя героем.
Маркшейдер, пишет Лев Данилкин, — «тот, кто отвечает за проведение подземных коммуникаций, шахт», иными словами — «подземный, адский то есть человек. Ад — это когда, — вообще-то, XXI век и покрытие в твоем городе обеспечивают три оператора мобильной связи, но ты добываешь уголь так, как это делали в XIX веке. Ад не только под землей; общество деморализовано, заточено под самоуничтожение и переживает кризис самоидентификации» [25] .
Читатели (не все) на форумах и в блогах ругают Савочкина за чернушность, за подражание Чаку Паланику, за дискредитацию доброго шахтерского имени, за излишнее внимание к психотропным средствам, в конце концов, просто за незнание горного дела. Хотя, подозреваю, Савочкин и писал не производственный роман, а роман-метафору, «поэму», по словам Льва Данилкина.
Главное, однако, не в этом. Ключевое слово было уже сказано выше. Это слово «ад». Или «близость ада».
«Концентрацию обеспечивает „донбасский нуар” — эстетика местности, вынужденной жить между безднами, от запоя до забоя, с ледяными ветрами сверху и адской жарой внизу. В этом нуаре герой мёртв уже по прибытии, но не может уйти, пока не проникнет в тайну: что лежит в основании этого поганого жизнеустройства. Особый ракурс даётся за счёт постоянного присутствия подземного мира, близости настоящего ада. Темнота, теснота, невозможность дышать, тяжкий труд в непреходящей опасности — при понимании, что другой участи для тебя нет. Здесь родятся и живут самые дикие легенды, этим кормится множество разных духов. В таком контрастном свете можно открыть много странного», — пишет в своем блоге обозреватель Валерий Иванченко [26] .
С некоторыми поправками (например, вычеркнув слово «донбасский») этот отзыв вполне можно приспособить к еще одному роману на «подземельную» тему — к «Столовой горе» Андрея Хуснутдинова. Вышедший в рижском «Снежном коме» [27] в 2007 году, этот роман в 2008-м вошел в лонг-листы крупнейших национальных литературных премий — «Русского Букера» и «Большой книги» — и был переиздан в «ЭКСМО» в 2009-м. Лев Данилкин, вообще очень чуткий к тенденциям и векторам современной литературы, пишет о нем (я уже приводила это его высказывание в «Книжной полке»):
«„Столовая гора” имитирует стандарты романа „нуар” — одинокий сыщик в чужом городе, предоставляющем массу поводов поднять воротник и расстегнуть ширинку. <…> Только вот практически на каждой странице к обычным романным механизмам подключаются какие-то дополнительные, подрывающие реалистичность происходящего. Более-менее правдоподобная картина осыпается, и события соответствуют логике уже не реальности, а сновидения; роман очень скоро оказывается „не-тем-чем-кажется”» [28] . Столовая гора — и шахта, и одноименный городок вокруг нее. Шахта эта, сердце и ядро жизни странного городка, — сущность весьма загадочная. Здесь тоже «родятся и живут самые дикие легенды», которыми «кормится» множество разных духов: здесь, по слухам, обитает в глубине страшное
существо — все то же Черный углекоп, здесь, возможно, находится источник вечной молодости, здесь есть странные, возможно бессмертные, акционеры, двойники и странные совпадения.
Герой «Столовой горы» — сыщик Аякс — тоже «мертв по прибытии» (напомню, так назывался знаменитый фильм-нуар 1950-го, режиссер Рудольф Мате; ремейк 1988 года, режиссеры Аннабел Дженкел и Рокки Мортон). В начале романа он, безусловно, человек, но вот в конце? То ли зомби с «промытыми мозгами». То ли собственный двойник или предок. То ли подделка под человека, страшное чудовище, принадлежащее к клану чудовищ, охраняющих шахту.
Но дело даже не в этом, а в том, что на всем протяжении романа нам предлагаются несколько равно доказательных и равно малоправдоподобных версий, что, собственно, есть такое Столовая гора. Истощившаяся золотая жила, годная лишь на то, чтобы спекулировать акциями? Не истощившаяся золотая жила, где тайком продолжают добывать золото? Место, куда прячут золото? Или все это для прикрытия, а на самом деле Столовая гора — курорт для избранных, источник вечной молодости? Или, что тоже правдоподобно, именно здесь находится вход в Ад? [29]
Реальность постепенно отменяется — начавшая колебаться уже в «Шахте», она подменяется наркотическим бредом в «Марк Шейдере» и оборачивается «ветвящимися версиями» в «Столовой горе» [30] .
Тут нельзя не коснуться еще одного романа, или, верней, проекта — за первой книгой последовали другие, причем разных авторов, но объединенные общей темой и миром.
Роман Дмитрия Глуховского «Метро 2033», впервые вышедший в 2005 году в «ЭКСМО» (серия «Русская фантастика») умеренным докризисным тиражом 8000 экземпляров, в 2007-м был переиздан издательством «Популярная литература» и стал одним из хитов «масскультуры» десятилетия. Отчасти, конечно, благодаря энергичной рекламной кампании, но все на рекламную кампанию не спишешь (насколько я помню, одновременно с «Метро...» не менее энергично рекламировались и другие книги). Скорее можно сказать, что «Популярная литература» выбрала удачный объект для приложения своей энергии.
«Они живут в московском метро. Наверху — зараженная радиацией территория, внизу — глубокие подземелья, в которых обитает ужас. Людям, выжившим в глобальном катаклизме, остались лишь обитаемые станции-поселки и необитаемые перегоны, связывающие станции между собой. Существовать в таких условиях тяжело, но выбора нет. Артем, житель „ВДНХ”, вынужден отправиться в рискованное путешествие по московскому метро, чтобы спасти свою станцию от нашествия мутантов. Монстры и мародеры скрываются в темноте туннелей, звучат во мраке голоса мертвых, неслышно перемещается за стенами гигантский червь. Автоматные очереди то и дело разрывают тишину. Путешествие будет опасным...» — гласит аннотация первого издания «Метро 2033».
Роман популярен именно среди широкого читателя, причем в основном среди молодежи. «Фэндом» же, представляющий сообщество фантастов и любителей фантастики, встретил его несколько нервно, но в целом благосклонно. «Конечно, все это намеренно нереалистично. Тысячи человек не могут прокормиться грибами и свиньями, которых тоже непонятно чем кормят. За 2 — 3 поколения не могли появиться принципиально новые виды, вроде мутантов с поверхности. Атомный взрыв не бывает такой силы, чтобы на сотни километров вокруг Москвы вымерли все люди (но при этом уцелели и мутировали животные). Это условия игры, которые нужно принять, если вы согласны играть с Глуховским…» — пишет на ресурсе «Фантлаб» рецензент под сетевым именем Robin Pack [31] . Аналогичны и отклики на выход английского перевода «Метро…» некоторых западных рецензентов [32] . Глуховского упрекают в недостоверности мира, в неразработанности сюжета и характеров, во вторичности (сам постатомный квест невольно вызывает в памяти «Долину проклятий» Роджера Желязны). Однако читают. «Метро...» — один из самых успешных проектов последних лет.
